на второй этаж, Никифоров подошел к своей двери, сунул ключ в замочную скважину, но дверь тут же распахнулась, и сильные руки втащили его в темную прихожую. Инженер вскрикнул было, но его рот зажала чья-то рука. Мысленно проклиная себя за необдуманные поступки, пытаясь вырваться, потому что из-за руки, зажимавшей рот, ему было нечем дышать. Неужели эта дура, неужели она… Зря я связался с этой Елизаветой!
Никифоров сидел в одной рубашке посреди комнаты на табурете. Оперативники в гражданской одежде обыскивали квартиру, один из них тщательно прощупывал пальто и пиджак инженера, пытаясь найти что-то под подкладкой, в воротнике, рукавах. Лейтенант НКВД в форме сидел на краешке стола и покачивал носком сапога.
– Еще раз повторяю, гражданин Никифоров. Если вы добровольно выдадите следствию вещи и материалы, подтверждающие вашу связь с вражеской разведкой, то это учтется правосудием и может значительно уменьшить срок заключения. Будем предъявлять?
– Это сумасшествие какое-то, – пожал плечами инженер. – Я не понимаю, что происходит, что вы ищете, какая вражеская разведка? Я инженер, советский инженер, а вы из меня врага народа делаете!
– Ты что, инженер? – Лейтенант спустил ногу со стола и подошел к Никифорову. – Ты что только что сказал? Ты кого назвал сумасшедшим, вражина? Да я тебя за такие слова…
Ударить Никифорова лейтенант не успел. Дверь квартиры распахнулась, и в комнату быстрым шагом вошли Карев и Шелестов. Лейтенант вытянулся и доложил:
– Товарищ майор, ведется допрос задержанного Никифорова и проводится обыск.
Карев отмахнулся, прошел в середину комнаты, взял свободный стул и уселся напротив инженера. Шелестов, сложив руки на груди, присел на край стола. Никифоров недоуменно смотрел на вошедших, особенно на Шелестова. То, что другой, который сидит напротив, это какой-то начальник из НКВД, он понял, а вот Шелестов, этот инженер из Москвы, который недавно прибыл в командировку, его удивил.
– Вот что, Никифоров, не будем ходить вокруг да около, – хмуро заявил Карев. – Чем вы отравили гражданку Каплунову после того, как вступили с ней в половую связь в секретной комнате, куда вход посторонним категорически запрещен?
– Да вы что? – вспыхнул Никифоров. – Да чтобы я с этой клячей да в какие-то связи вступал? Вы что, считаете, что я извращенец?
– Нет, хуже. Мы считаем, что вы враг, завербованный немецким шпионом, враг, который добывал копии секретных материалов из конструкторского бюро. Предъявите нам добровольно фотоаппарат, которым вы делали снимки, назовите средство, которым отравили Каплунову, и расскажите способы передачи материалов вражескому шпиону. Время идет, и каждая лишняя минута играет против вас, Никифоров.
– И не надо делать большие глаза, Никифоров, – строго сказал Шелестов. – Я видел, как вы входили вечером в «библиотеку», когда многие сотрудники разошлись по домам. Я прекрасно слышал, чем вы там занимались. Зачем вы отравили Каплунову? Хотели обрубить концы, убрать свидетеля? Она вам помогала фотографировать материалы или вы ее усыпляли и все делали сами без ее ведома?
– Да вы что? – снова возмутился Никифоров, глядя на Карева и Шелестова округлившимися глазами.
– Хватит «чтокать»! – рыкнул Карев. – Ваше счастье, что удалось быстро обнаружить Каплунову в таком состоянии и вызвать скорую. Она дала показания. Вы встречались с ней и имели с ней интимную связь. И в секретной комнате тоже. Она это признала и подтвердила показаниями.
Никифоров обхватил себя руками за плечи и снова принялся твердить свое «да вы что, да вы что». Шелестов смотрел на него, пытаясь понять, что творится с этим человеком. Или он от страха впал в нервное истерическое состояние и твердит одно и то же, или он ловко изображает такое состояние? Зачем? Чтобы все обдумать? А что ему это даст, если он теперь знает, что Каплунова осталась жива, что улики против него?
Выводили Никифорова через черный ход, накинув ему пальто на голову. Хотя никого в коридоре и на улице не было, предосторожности были не лишними. Обыск ничего не дал. Оперативники простучали все стены и полы, сантиметр за сантиметром обследовали всю немногочисленную мебель в доме. Никаких тайников, ничего, доказывающего виновность Никифорова, не нашли. В этом не было ничего удивительного. Вряд ли опытный шпион разрешит своему агенту так рисковать и иметь тайник дома. Скорее всего, он существует, но где-то на нейтральной территории.
Инкассаторская машина – обычная полуторка с обитой железом деревянной будкой вместо кузова – завершала свой маршрут и свернула к универмагу на Пролетарской улице. Обычный рейс в семь часов вечера. Укатанный снег на дороге скрипел под колесами машины, замерзшие инкассаторы ежились, сидя один в кабине с водителем, второй с деньгами в будке. Будка не отапливалась, да и в кабине полуторки было холодно почти как на улице. Деревянная тонкая кабина, большие отверстия в полу для педалей, через которые в кабину задувал холодный воздух и пороша.
На перекрестке неожиданно показалась хлебная машина. Грузовичок вел себя странно. Он то дергался, то замирал на месте, выхлопная труба «стреляла», выпуская клубы черного дыма. Немногочисленные прохожие косились на машину, кто равнодушно, кто с сарказмом. Эх, шофер называется. Или зажигание выставить не может, или поршневая изношена до предела. На ремонт пора, бедолага.
Инкассаторская машина попыталась объехать грузовичок, но тот опять дернулся, окончательно перегородив дорогу. Водитель хлебной машины выбрался из кабины, разводя руками, мол, прости, брат, ничего не могу поделать. Он полез под сиденье доставать «кривой стартер», как шоферы в шутку называют ручку, которой заводят машину. Но вместо этого в его руках появился автомат. Никто из прохожих не успел опомниться, как тишину вечерней улицы разорвал треск автоматной очереди. Лобовое стекло инкассаторской машины разлетелось. Водитель и инкассатор выпрыгнули из кабины, на ходу пытаясь вытащить замерзшими руками наганы из затвердевших на морозе кобур. И тут же из переулка выскочила черная легковушка. Защелкали пистолетные выстрелы, из машины выскочил человек и изрешетил автоматной очередью дверь инкассаторского фургона.
Буквально за минуту бандиты перекидали банковские брезентовые сумки с деньгами в легковую машину и скрылись. Прижавшись спинами к выстуженным стенам домов, несколько прохожих с ужасом смотрели на результат разбоя. Тихо ворча двигателем, стоял инкассаторский фургон с разбитым пулями лобовым стеклом и в щепки расстрелянной дверью будки. Из двери свешивалась рука мертвого инкассатора, и по пальцам на снег стекала кровь. Два других инкассатора лежали в неестественных позах по бокам от машины. И возле каждого снег напитывался кровью.
Со стороны проходного двора уже бежал постовой милиционер, крича прохожим, чтобы не подходили. Он останавливался возле одного тела, другого, приседая на корточки, щупая пульс и качая головой.
– Свидетели, свидетели, не расходиться! – крикнул постовой.
И
