— Понятно. Вы видели, чтобы в гостиницу приходил кто-нибудь посторонний?
— Нет, не видели. Внизу все посетители отмечаются. За нами заехал днем водитель вице-премьера, и мы поехали к нему в гости. Больше мы ничего не знаем.
— Сейчас наверху живут сотрудники милиции, — сообщил Дронго, — на всякий случай они остались в гостинице.
— Очень хорошо, — кивнул Токарчук. — Но вообще-то это дикость. Убивать в отеле человека, да еще дипломата. Это просто безобразие. А разве его сосед за стеной ничего не слышал? Здесь не очень хорошая звукоизоляция. Все слышно. Мы иногда даже слышим, как ругаются маляры в ремонтируемом номере.
— Его сосед утверждает, что ничего не слышал.
— Странно это, — развел руками Токарчук, — здесь на этаже все слышно. А как убили дипломата? Задушили, что ли? Или отравили?
— Застрелили из пистолета.
— И никто не слышал? Такого быть не может.
— Стреляли из пистолета с глушителем.
— Тогда еще возможно, но все равно странно.
— Вы когда уезжаете? — спросил Дронго.
— Через два дня. А почему вы спрашиваете?
— Я не хочу вас больше беспокоить. Завтра поговорим об остальном.
Только один вопрос. Вы не обращали внимания, у дипломата, который жил напротив, дверь всегда была закрыта?
— Да, — уверенно сказал муж.
— Нет, — так же уверенно ответила жена, — у него иногда дверь бывала открытой. По-моему, он делал это нарочно. Думал, дурашка, что я к нему зайду. А зачем мне такой хилячок? Он ведь сыпался весь, хотя был еще совсем молодой.
Наверное, перегорели у него все предохранители, и он получал удовольствие только от одного вида женщин. Знаете, есть такая пословица: «Не догоню, так хоть согреюсь».
— Знаю, — засмеялся Дронго. Количество спиртного, которое приняла женщина, явно превышало ее норму, что сверх меры развязало ей язык.
— Иди спать, — недовольно сказал Токарчук, сурово глядя на свою супругу.
— И пошутить нельзя, — обиделась она, поднимаясь с дивана.
— Про самолет вы больше ничего не слышали? — спросил Дронго у ее мужа.
— Нет, не слышал. Но вообще сюда журналисты приходили. Может, убийца пришел под видом газетчика? И застрелил вашего дипломата, царство ему небесное.
Может, на том свете будет добрее.
— Охрана внизу утверждает, что журналистов сегодня не было.
— Значит, не было. Охранники такие придирчивые, суки. Пока не узнают, кто и к кому идет, не пропустят. Ко мне друг хотел подняться, так его не пустили.
— Спасибо. Извините, что я вас побеспокоил. — Дронго пожал руку Токарчуку. — Передайте мои извинения и вашей жене. — Он вышел из номера, прикрыв за собой дверь.
На часах было уже три. Он вернулся к себе в номер и начал раздеваться.
Потом, подумав немного, сел к столу и начал чертить понятные только ему одному схемы. Он закончил через полчаса Осталось еще несколько вопросов. Он подчеркнул эти вопросы и удовлетворенно вздохнул. Потом наконец лег спать.
«Кажется, я знаю, как убили дипломата», — подумал он, засыпая.
Они поднимались в лифте. Он даже не подумал предложить ей подняться по лестнице пешком на четвертый этаж. И хотя сам он никогда не пользовался лифтом, тем не менее в этот раз полковник предпочел пройти в его кабину, словно позабыв, что шум лифта может вызвать некоторый интерес у соседей, обычно не видевших таинственного жильца с четвертого этажа.
Он открыл дверь, и она вошла в квартиру первой. Это была его обитель, в которую он никого не пускал. Здесь были книги, Которые он любил, личные вещи, которыми он дорожил. Квартира была небольшой — двухкомнатной с маленькой кухней. И он не бывал здесь иногда неделями, а то и месяцами. Но, возвращаясь сюда, он отдыхал, словно весь остальной мир оставался за дверью этой маленькой московской квартиры. И сегодня он привез сюда женщину, не понимая, почему он совершил этот явно неразумный поступок.
— Проходите, — предложил он. — Вам, наверное, холодно? Я сейчас поставлю чайник. Он у меня электрический, вскипит быстро.
— Вы живете здесь один? — спросила она, глядя на книги, стоявшие на полках.
— Да, — кивнул полковник.
— И это ваши книги?
— Кажется, да.
Она подошла ближе, удивленно разглядывая корешки. Потом обернулась к нему.
— Я даже не могла предположить, что вы читаете Монтеня.
— Ну да, я же типичный бандит.
— Я не хотела вас обидеть. Просто это так странно.
Женщина отдала ему куртку и, пройдя в комнату, села на диван. Он видел, как она невольно откинулась на его спинку: ей все-таки было тяжело переносить все эти испытания.
— Кем вы работаете в банке? — спросил Высоченко, перед тем как уйти на кухню. — Почему вы остались там так поздно?
— А вы разве не знали? — Она удивленно взглянула на него, — Я думала, вы именно поэтому меня и взяли как заложницу.
— Что? — повернулся он к ней. — Какую заложницу?
— Я вице-президент банка, — сказала женщина. — Неужели вы, Правда, этого не знали?
— Не знал, — растерянно сказал Высоченко. Только теперь он увидел и оценил дорогое платье женщины, ее обувь, уверенный взгляд, ее четкие деловые реплики. Только теперь он понял, что именно ему нравилось в этой женщине. Она был не просто сильным человеком. Она была очень выдержанным и смелым человеком, если решилась пойти с ним в его квартиру. Он молча повернулся и пошел на кухню ставить чайник. Затем умылся в ванной и вернулся в комнату.
— Можно я воспользуюсь вашей ванной? — спросила она.
Он молча кивнул. Все было так запутанно, так странно. Она вышла из ванной через несколько минут. Снова прошла к дивану. К этому времени вода уже закипела, и он подал ей чай в кружке. В своем доме он не любил стеклянных стаканов и предпочитал кружки с изображениями собак. 1 — Давно вы работаете вице-президентом банка? — спросил полковник, усаживаясь в кресло напротив нее.
— Нет, — взглянула она ему в глаза, — только третий месяц. Они даже не знали, что я беременна, когда брали меня. Если бы знали, думаю, не назначили бы.
— Почему?
— Репутация банка. Мир все еще поделен между мужчинами. Представьте себе, что к нам приходит клиент и просит встречи с вице-президентом. А ему говорят, что вице-президент находится в декретном отпуске. Согласитесь, это звучит несколько несерьезно.
— Возможно, — ответил полковник. — И теперь вы решили уйти?
— Только на время. Врачи считают, что мне нужно меньше волноваться. — Она взглянула ему глаза. — Хотя мне кажется, что всю норму волнений я уже получила.
— Это ваш первый ребенок?
— Да. Я позднородящая, как сейчас пишут в документах. Мне уже тридцать.
— Почему вы раньше не рожали? — Он и сам не понимал, каким образом между ними установилось то абсолютное доверие, какое бывает только у незнакомых людей, внезапно проникающихся симпатией друг к другу.
— Не знаю. Как-то не сложилось. Я училась в институте, потом в аспирантуре. Не торопилась выйти замуж. У меня был друг, военный летчик, но он был женат. Вот так я и просидела до двадцати восьми. А потом встретила своего нынешнего мужа.
— Вы его любите? — Он никогда не задавал подобных вопросов. А она никогда не отвечала на такие вопросы. Но сейчас все казалось естественным, нормальным.
— Не знаю, — честно призналась она, — наверное, люблю. Он человек надежный, спокойный. Мы с ним познакомились, когда он вернулся из Чечни. Они там восстанавливали какую-то связь, подробностей я не знаю. Я к нему отношусь хорошо. А он, кажется, меня любит по-настоящему.
Полковник поставил свою кружку на стол.
Только сейчас он обнаружил, что все время держал ее в руках.
— Вы были женаты? — спросила она.
— Вот именно — был, — криво усмехнулся полковник.
— Она от вас ушла?
— Нет. Я даже не знаю, как все получилось Правда, мы и раньше жили как-то отчужденно друг от друга. Я все время бывал в командировках она одна растила дочь. Потом я поехал в Чечню…
Он замолчал.
— Не нужно рассказывать, если вам это неприятно, — предложила она.
— Да нет, все уже прошло. Нас бросили в самую мясорубку. Первыми гибли офицеры, пытаясь спасти молодых солдат. Никто не понимал, почему мы должны там умирать, почему нас бросили сюда? А потом практически всю мою группу расстреляли в упор из минометов и пулеметов. Я был тяжело ранен и очнулся, когда кто-то наступил на меня, считая меня погибшим. Потом меня привезли в госпиталь.
Он снова замолчал, но на этот раз она не прерывала его.
— Врачи считали, что я не вытяну. У меня были множественные осколочные ранения, тяжелая контузия. Я почти не мог говорить, не видел и не слышал. Мне сделали три операции и перевезли в Москву. Я восемь месяцев лежал в госпиталях.
И все восемь месяцев моя жена была рядом со мной.
— Она вас любила?
— Она меня жалела. Позже я узнал, что у нее был друг. Он появился еще до того, как я отправился в этот ад. Но, узнав о моем ранении, она самоотверженно все восемь месяцев просидела у моей постели. Это необъяснимая женская душа. Когда мне было плохо, она сидела рядом со мной. Может, потому, что врачи считали меня безнадежным, и она не хотела оставлять меня одного.
