области внешней политики. Ну, это я немного отвлекся, извините. Так вот, Штоф, проиграв Хонеккеру, не смирился. Время, увы, не сгладило углы между председателем правительства и генеральным секретарем. Ситуация обострялась и каждый из них искал случая убрать с пути другого. Штоф писал в советское посольство письма о том, что Хонеккер националист и поддерживает связи с западными деятелями. Хонеккер, зная об этом, пытался доказать обратное. Он ссылался на то, что утечки информации идут из правительства. Подчиненные Штофа, завербованные западной разведкой, в свое время обеспечивали такую связь Вальтеру Ульбрихту, а теперь – Штофу. О том он сигнализировал в берлинское посольство и в Москву. Посол Абрасимов не мог оставаться в стороне, пустив дело на самотек. Когда мне поручили разобраться с ситуацией в правительстве Штофа, где действительно засели «кроты», я обратился за помощью к Крафту. Тот помог, и, в свою очередь, узнав из документов, попавших к нему от Рихера, что Шульц являлся провокатором, до глубины души был возмущен этим и обозлен. Естественно, при встрече все выплеснулось наружу.
– Завязалась драка. Шульц убил Крафта! Я думаю, так все и произошло.
– Это было не случайное убийство.
– Ганс-Ганс, – покачала головой Зоя Ивановна. – Для чего ты вызвал меня в Берлин? Не для того же, чтобы показать фамилии основных агентов, действовавших на восточном направлении? Нет, тут другое. Но что?
– Я думал об этом, – улыбнулся Пахомов. – Знаете, какая штука получается – когда немецкие друзья ознакомили нас с подноготной агентов из списка, я тоже обратил внимание на фамилию Шульц, тот слыл бывшим узником Бранденбургской тюрьмы и другом, вернее, сокамерником Крафта. Но это согласно легенде. Вы рассказывали, как Ганс был сбит в небе над Воронежем, долго лечился, и, спустя время, его назначили военным атташе в Женеве. Но что с ним произошло потом? Как я понял, после феерического провала операции по одновременному уничтожению всего военного потенциала СССР, из-за срыва поставок руд редкоземельных металлов в Германию, прошли большие чистки, по подозрению в содействии врагу были арестованы несколько ответственных служащих, в том числе из немецкого представительства в Швейцарии. Кого-то приговорили к расстрелу, а фронтовика-инвалида Крафта благодаря хлопотам отца, имевшего знакомства в высшем партийном звене НСДАП, отправили в Германию и заключили в Бранденбургскую тюрьму.
– Здесь, среди узников, он встретился с Герхардом Шульцем.
– Антифашист, друг и вдруг провокатор, агент западных спецслужб. А точнее, агент-контролер!..
– Реакция Крафта в данном случае понятна.
– Вы же знаете, контролеры в немецкой разведке всегда подбирались с особой тщательностью. Это люди с определенным складом характера, спецы, наблюдающие за действиями своих агентов на местах, достоверностью передаваемых ими сведений. Таких особо не жалуют.
– Шульц – его настоящая фамилия?
– Не знаю. В Бранденбургской тюрьме он находился под этой фамилией.
– Хм.
– Шульц обладал умением входить в доверие к людям, и поэтому его подсадили к Крафту, под видом арестованного подпольщика стокгольмской группы Вельвебера. Но Крафт не пошел на контакт, чем и спас себе жизнь.
– Шульц начал давать показания?
– Ему стало плохо с сердцем, и он отказался отвечать на вопросы.
– Знакомый прием.
– Ничего, время лечит, разговорится еще. Так вот, касательно Крафта. Он получил от западных «хозяев» задание убрать предателя-перебежчика Рихера, но пошел с ним на сговор. Надо ли говорить о том, что это было сделано с ведома восточногерманской контрразведки.
– Не иначе.
– Я бы сказал, не случайно. Это было сделано с учетом последствий. Понятно, что «сейф Рихера» ставил крест на работе целой сети западных агентов на территории ГДР. Но существовал и другой вариант – не нарушать рисунок игры западных агентов, используя их для дезинформации противника. Однако действия Рихера внесли свои коррективы в происходящее. Создать видимость того, что восточногерманская сторона в силу определенных причин не придала значения словам перебежчика, позволив западной разведке перехватить Рихера с его сейфом, увы, не получилось. С одной стороны, Рихер проявил завидную прыть, а его довольно топорные действия дали карт-бланш сторонникам радикальных мер – одним махом накрыть большой пласт западных шпионов на своей территории, что существенно и на продолжительное время дестабилизировало бы действия ЦРУ. Чего стоила, к примеру, потеря такого агента, как Герман Борг, через которого осуществлялась связь ряда высокопоставленных восточногерманских политиков с их коллегами за рубежом и сотрудниками западных спецслужб.
– Эдик, ты сказал Борг?.. Одного человека с такой фамилией мне пришлось встретить в воркутинском лагере в 53-м…
– Герман Борг в годы войны служил офицером СС. Оказавшись в советском плену, помыкался по лагерям, в том числе, как вы справедливо заметили, и в Воркутлаге, на исправительных работах. Вернулся в Германию. Проявив лояльность властям, как искупивший вину, довольно быстро начал подниматься по карьерной лестнице. Я видел его досье. Что привлекло мое внимание – в конце 43-го Борг в составе особого батальона СС находился на Днепропетровщине, в местечке Ново-Витебск.
– Точно.
– Родина Бориса Аркадьевича, вашего супруга.
– Да. Как я понимаю, это тот самый Герман Борг, который находился среди немецких военнопленных в Воркутинском исправительно-трудовом лагере, где я была начальником спецчасти. А у меня ведь остались к нему вопросы, что я так и не успела тогда задать. Слишком уж быстро его отправили в Германию.
– Интересно.
– Куда уж интересней. В 1953 году, после смерти Сталина, когда Хрущев начал «чистку» органов, под жернова его «оттепели» попали многие верные своему делу сотрудники и руководители советской госбезопасности. Одним из них оказался генерал Павел Судоплатов. Я вступилась за него. С Павлом Анатольевичем мы были знакомы еще с середины 30-х годов, когда меня послали в Хельсинки, где я стала заместителем резидента Бориса Рыбкина. По легенде, мы с Борисом Аркадьевичем являлись мужем и женой Ярцевыми, регулярно встречались с Судоплатовым. Он тогда безупречно провел сложнейшую операцию по ликвидации главы украинских националистов Евгения Коновальца. Так вот мне не простили, что заступилась за Павла Анатольевича, и перевели из разведки начальником спецчасти в одно из подразделений ГУЛАГа, в Воркутлаг. Здесь пришлось готовить к отправке в Германию группу немецких военнопленных. Я опрашивала их, сверяла и приводила в порядок бумаги, следила, чтобы все личные вещи вернули каждому в целости и сохранности. И тут мне попалось личное дело военнопленного Германа Борга. Из документов следовало, что он в конце 43-го находился в местечке Ново-Витебск, на Днепропетровщине.
– Так вы его знали?..
– Как сказать… знала… хотела бы узнать, да не успела поговорить. Так точнее. Значит, поясню. В январе 44-го меня вызвали в Москву из Швеции, где я выполняла обязанности пресс-атташе в советском посольстве.
– Погодите, вы же работали вместе с Коллонтай?..
– Да. – Зоя Ивановна потеплела взглядом.
– Интересно.
– Я и говорю, когда усилиями Александры Михайловны Коллонтай удалось добиться выхода Финляндии из войны и сохранения Швецией нейтралитета – это был главный подвиг ее
