Раздались жиденькие хлопки. Посол откланялся и удалился. Я мельком взглянула на Михаила Николаевича. Тот удовлетворённо улыбался. Мне стало очевидно, что визит сеньора Миранды не был для него неожиданностью.
Именно в этот миг до Флоридского дошло, что сегодня он воюет не против маломощной группки оппозиционеров, как это обычно бывало до сих пор. Сегодня против него впервые за много лет поднялись могущественные тайные структуры того самого государства, той самой ненавистной проклятой страны, в разрушение которой он вложил столько труда, столько неуёмной страсти и энергии. Страна, казавшаяся бездыханной, вдруг ожила, схватила своего окаянного пасынка за шиворот и потащила в неведомое. Унылый призрак помойки, куда его в обозримом будущем вышвырнут за минованием надобности, замаячил перед великим и неповторимым Стасом. Не исключалось и небо в клеточку. Всё это он увидел словно во вспышке молнии, озарявшей мозг. Увидел и понял, что уже ничего нельзя поделать. Тяжёлый маховик событий запущен. Остановить его никому не под силу. Однако сегодняшние пятьдесят тысяч баксов Флоридский был обязан отработать честно. Он вздохнул и возвестил как ни в чём не бывало:
— Господа! Слова просит хорошо известный вам и планете всей заведующий лабораторией института психиатрии Российской Академии Наук лауреат Бухбиндеровской премии профессор Генри Дубовик. Однако пока высокочтимый учёный готовится к выступлению, прощу взглянуть на экран. Мы проводим экспресс-опрос среди телезрителей по принципу «герой — антигерой». Каждый может принять участие в опросе.
На экране запрыгали, заскакали, то вырастая, то уменьшаясь, рейтинговые столбики. Мне была отлично известна грязная кухня проведения подобных опросов. Конечно, анализ мнений делали компьютеры, но у компьютеров-то сидели подручные Стаса!
Флоридский уже собрался отдать микрофон профессору Дубовику, которому, по замыслу ведущего, и надлежало сказать последнее, решающее слово, навсегда остающееся в памяти многомиллионной телеаудитории. Но неожиданно встрепенулся старик Ойген, доселе будто дремавший.
— Господин Флоридский! — позвал он. — Подойдите на секунду ко мне.
— Что случилось, мой генерал? — спросил Стас, голосом врача, навестившего больного ребёнка.
— Да ничего не случилось. У меня просьба к профессору. Не соблаговолит ли он осветить в своём выступлении вопрос о его личном участии в разработке программ психотронного воздействия на население через телевидение путём использования невоспринимаемых глазом, но хорошо воспринимаемых мозгом частот? Пусть расскажет также, какую роль сыграл в указанной связи сериал «Санта Барбара» в период президентской избирательной кампании девяносто шестого года. Хотелось бы знать и о том, какое иностранное ведомство финансирует его лабораторию, насчитывающую более трёхсот научных сотрудников и задействованную в дальнейшей реализации всё того же проекта «Дабл ю-эйч».
Завладев микрофоном, Дубовик сказал:
— Уважаемый генерал проспал почти всю передачу, и зря мы его не разбудили. Только что он пересказал один из увиденных им кошмаров. Но тем не менее, если останется время, я попытаюсь объяснить с точки зрения науки, как рождаются в подкорке галлюцинации подобного рода.
Зал заржал. Ойген снова тяжело засопел, а Дубовик продолжал:
— Я внимательно прочёл записки Ростовцева, я столь же внимательно изучил пространный репортаж Бутова о нём, а также другие источники, освещавшие его жизнь и деятельность. Сегодня я с блокнотом в руках делал пометки по ходу дискуссии. И знаете, к какому печальному выводу я пришёл? Ростовцев страдал тяжёлыми психическими патологиями, которые умело прятал от своего окружения. Нет, нет. Он не был сумасшедшим в общепринятом смысле этого слова. История с исчезнувшими деньгами наглядное тому подтверждение. Ростовцев был обременён целой серией взаимообусловленных комплексов. В этой группе комплексов я выделил бы три главных. Прощу следить за ходом моей мысли. Государство большевиков стремилось нивелировать сознание своих граждан, низвести каждого из них до положения крошечного винтика в грохочущей адской машине человекоистребления. Хорошее стихотворение написал Светлов! Но отряд-то «не заметил потери бойца»! Потому что жизнь человеческая не значила в том мире ровным счётом ничего.
Вот это они умеют, демгоспода! Выдрать из исторического или литературного контекста фактик или цитату и поставить всё с головы на ноги. Мы-то воюем по-русски, мечом аль дубиной да с поднятым забралом, они же меняют личину по семь раз на неделе и норовят больше шилом да в мозжечок! Так и сейчас. В «Гренаде» речь идёт о кавалерийской атаке. Ведь мы не только «ехали шагом», мы «мчались в боях». Где уж заметить потерю бойца среди оскаленных лошадиных морд, занесённых для удара шашек, стрельбы, пыльных смерчей и гула тысяч подков над целинной степью!
— Господа! — продолжал Дубовик. — Нас окружают люди, страдающие маниакальными психозами. На первый взгляд это милые, добрые, интеллигентные люди. Но присмотритесь к ним повнимательнее, и вы увидите, как один из них с плотским наслаждением поглаживает воронёную сталь автомата. Словно женщину ласкает. Это и есть Ростовцев. Он любил стрелять и никогда не мазал. А в кого попадал? В человека попадал, в человека! И делая рукой скрипача очередную зарубку на прикладе снайперского карабина, он чувствовал себя свободным, раскрепощённым, счастливым. Он жил, упиваясь смертью. Коммунистическая система быстро распознала в Ростовцеве комплекс киллера и нашла для него подходящую нишу — КГБ, разведку. Он жил, пока мог убивать. Когда его лишили такой возможности, он умер… Два других комплекса — комплекс патриота и комплекс самопожертвователя — настолько взаимообусловлены, что их нельзя подвергать анализу порознь. Группа людей, страдающих совокупностью обоих комплексов, невелика. Их три-четыре процента. Но от них все наши беды. Вспомните, как ведёт себя животное, чувствующее приближение более крупного зверя или охотника. Оно прячется в нору, взбирается на дерево, принимает защитную окраску. Точно так же ведут себя и люди, чувствующие приближение опасности. Они запираются в своих домах, зашторивают окна, выключают свет. Они стремятся сохранить себя и потомство. И это прекрасно, потому что естественно. Индивиды, страдающие комплексами патриотизма и самопожертвования, ведут себя противоестественно, гадко. Это они до последней капли крови защищают бессмысленные руины своих замызганных городов, это они кидаются под танки, обвязавшись гранатами, это они затыкают амбразуры своим живым мясом, воображая, что защищают Отечество. Да! Они действительно его защищают. Но от кого и от чего? От носителя цивилизации, от мирового прогресса. Такие люди, подобно слепым кротам, тычутся во все стороны, выискивая, кому бы помочь, кого бы освободить, кого бы спасти, в то время как никто в их помощи не нуждается. Если они услышат где-нибудь стрельбу, то побегут в направлении выстрелов, залезут на баррикаду под красной тряпкой и будут до последнего вздоха защищать эту опять же бессмысленную груду дров и металлолома. А если у них дома нет баррикады, то они поплывут за океан, найдут баррикаду там и тут же примутся защищать её. Попробуйте представить, что стало бы с Парижем, если бы французы вздумали защищать его от немцев! Некоторые учёные нежно называют проявления двух последних комплексов мальчишеством. «Мальчишеский патриотизм, мальчишеское самопожертвование» — говорят они. Я называю это маниакальным синдромом бесчеловечности, изуверством, дикарством, если хотите… Даже великий Пушкин, который в юности призывал к физическому уничтожению царской семьи, в зрелые годы пошёл на сотрудничество с властью, чтобы оказывать на неё положительное воздействие. Такие люди, как Ростовцев, способны только на конфронтацию, только на драку, на скандал, на разрушение…
— Что же ты мелешь, сукин сын! Я не позволю мешать с дерьмом имя моего покойного друга!
Это был опять Евдоким Корёгин. Дубовик осёкся, изумлённо уставившись на неожиданного оппонента.
— Значит, по-твоему, Ростовцев жид, как псих, потому что совершал противоестественные поступки? А отчего же ты сам не справляешь естественную нужду в вестибюле Большого театра? Отчего не совокупляешься под своим «чёрным квадратом» на вернисаже? Отчего не портишь громко воздух в зале Чайковского? Это же всё так естественно, а потому прекрасно! Ты не поступаешь, как скотина, потому что ты пока ещё какой ни есть, а человек.
— Хам! — крикнули из зала. — Вывести его!
— Кто меня выведет? Ты, что ли? Да я тебя за штаны на люстре подвешу! Я — дома, в России. Это ты пришлый, вот и гуляй!.. Да, Алексей Дмитриевич был великий патриот Родины, защитник её, воин. И я устрою в его домике в Зуе музей, буду людей туда приводить и рассказывать им, какой он был светлый человек. Мы с ним в девяносто третьем снимали осаду с Белого Дома. Потом он меня прогнал. Уходи, сказал, воевать моё ремесло, а ты, русский художник, должен творить красоту.
