— Вы видите в этом прямое отношение к смерти Касимовой?
— Несомненно.
— В чем же дело?
— Сам бы хотел знать. Посмотрим, что покажет вскрытие. Мне надо посмотреть то место, где она умерла. Вы проводите меня?..
В парке в этот ранний час было пусто. Вот и аллея. Высокие березы образовали длинный коридор, наполненный зеленоватым сиянием и щебетанием птиц. Нина Ивановна шла рядом с Бахтиаровым, заложив руки в карманы халата, и слегка поеживалась от утренней свежести.
— Здесь, — остановилась она, указывая на примятую траву между двух старых берез. — Она лежала на спине, ногами к дорожке.
Бахтиаров осмотрелся. Нина Ивановна, прислонившись к стволу березы, молча наблюдала за ним. К людям его профессии она всегда испытывала живейший интерес, но сталкиваться сними близко в жизни ей никогда еще не приходилось. Ее представление о контрразведчиках было составлено исключительно по книгам и кинофильмам. Часы, истекшие после смерти Касимовой, дали ей столько впечатлений, что она чувствовала себя участницей какой-то пока еще неясной, непонятной истории.
— Интересно выяснить, видел ли еще кто-нибудь из отдыхающих этого мужчину? — спросил Бахтиаров, закончив осмотр местности.
— Я могу поговорить…
— Нет, нет, пока ничего не надо…
Постояв еще немного в глубоком раздумье, Бахтиаров предложил возвратиться в санаторий. Обратно шли медленно и молча.
— Нина Ивановна, если вас не затруднит, то помогите мне разобраться еще в нескольких вопросах, — попросил Бахтиаров.
— С удовольствием, — ответила Нина Ивановна. — Какие у вас вопросы?
Не было еще и шести утра, когда в конторе красильной мастерской районного городка Кулинска зазвенел телефон.
Заведующий мастерской Гермоген Петрович Шкуреин, низкорослый черноволосый мужчина с клинообразным морщинистым лицом, в перепачканной красками серенькой курточке, выскочил из сушильного помещения и рывком схватил трубку телефона. Выплюнув на пол недожеванный леденец, он зычно и озлобленно заорал:
— Кого надо в такую рань?!
Но трубка телефона безмолвствовала. Он повторил вопрос, еще несколько секунд прислушивался, затаив дыхание. В его бледно-голубых, полинявших глазах появилось тревожное выражение. Морщины на низком лбу обозначились резче. Телефонные звонки, приносящие непонятное молчание, начались накануне, часов с семи вечера. Наконец, выдохнув воздух, Шкуреин крикнул в трубку:
— Ладно! Играйте, черти!
Бросив трубку на рычаг аппарата, Шкуреин достал из кармана курточки круглую жестяную коробку, открыл крышку и высыпал на ладонь несколько разноцветных леденцов. Раздавив леденцы на крепких зубах, Шкуреин зло взглянул на телефон и, пошевелив губами, направился в сушильное помещение.
В таинственных телефонных звонках Шкуреин чувствовал недоброе. Звонки принесли ему бессонную ночь. Вот почему и ранний утренний звонок застал его уже на ногах. Беспокойство Шкуреина, родившегося, как значилось в документах, в тысяча девятьсот седьмом году, имело причины. Родился он действительно пятьдесят лет назад, но только не Гермогеном Петровичем Шкуреиным, а Николаем Сергеевичем Иголушкиным. В Шкуреина он превратился значительно позже.
До войны Иголушкин работал в системе промкооперации в районном центре Хлопино. Несмотря на свою неказистую внешность, Иголушкин любил погулять, проявить удаль, поухаживать за женщинами. Это, и в какой-то степени работа, составляло его жизнь. Каких-либо твердых политических взглядов Иголушкин не имел, но смутные симпатии его все же были на стороне той размашистой и разгульной жизни, которую, как ему говорила старуха-тетка, до революции вел его отец — торговец мануфактурой Иголушкин. Когда фашисты заняли Хлопино и Иголушкин оказался, на оккупированной территории, он сначала вступил в подпольную организацию народных мстителей. Но немного погодя стал уклоняться от выполнения заданий, а потом просто изменил, приняв активное участие в ликвидации подпольной организации народных мстителей в Хлопино, проведенной гестапо. Впоследствии фашисты переправили его в свой тыл, в одну из школ разведки. В конце войны во французской оккупационной зоне Германии. Иголушкин был завербован еще раз. В пятьдесят втором году самолетом с документами на имя Гермогена Петровича Шкуреина он был переброшен в Советский Союз. В течение года Шкуреин выполнял задания, зарекомендовав себя способным агентом. Потом невидимая ниточка, связывавшая его с Западом, оборвалась. Решив, что это и неплохо, Шкуреин четыре года назад перекочевал с Дальнего Востока в среднюю полосу Союза, решив окончательно «затеряться».
В Кулинске он не захотел работать в большом коллективе, а удовлетворился должностью заведующего красильной мастерской. Шкуреин энергично взялся за дело, и красильня показала себя рентабельным предприятием. Здесь работали восемь рабочих, шофер и счетовод. Услугами красильни пользовались не только жители Кулинска, но и соседних районов. Иногда Шкуреин сам садился за руль машины, колесил по деревням и селам, приводя в кузове полуторатонки вороха заказов.
Жил Шкуреин одиноко, без приятелей, одевался неряшливо. Занимал он при мастерской небольшую комнату, которая была под стать своему хозяину — столь же неопрятна. С работающими в мастерской Шкуреин ладил и, казалось, вполне был удовлетворен таким образом жизни. Главное для него было — дожить до конца дней без расплаты за совершенные преступления.
В последнее время относительное спокойствие, обретенное Шкуреиным в Кулинске, было поколеблено. Ночами он подолгу не мог заснуть, беспокойно ворочался на своем ложе, а заснув, вскрикивал и стонал. У него постоянно было такое ощущение, будто он ходит по полу с расшатанными и противно скрипящими половицами. Началось с того, как он прочитал в газете о задержании в Москве скрывавшегося в течение пятнадцати лет палача людиновских комсомольцев Иванова. Страх закрался и не покидал. Хлопино было далеко от Кулинска, но ради безопасности Шкуреин перестал сам ездить по району для сбора заказов, перепоручив это подчиненным. Только по крайней необходимости он стал появляться на улицах Кулинска и даже ограничил личный прием заказов в самой мастерской, поставив на это дело одну из молодых работниц…
Послонявшись по душной сушильной камере, Шкуреин вышел в контору и сел за стол счетовода, покрытый желтым листом бумаги. Большая часть листа была разрисована какими-то рожицами. «Надо будет указать счетоводу на недопустимость таких развлечений в рабочее время», — подумал Шкуреин. Но сам машинально взял перо и стал к одной из рожиц подрисовывать туловище с ногами и руками.
Он так увлекся, что не слышал, как вошел мужчина высокого роста, в белой шляпе и светлом плаще, накинутом на плечи поверх серого костюма. Осторожно закрыв дверь, вошедший оглянулся, прислушался и выжидательно привалился к стене. В такой позе он постоял еще минуту, рассматривая багровый затылок Шкуреина, и затем громко кашлянул.
Шкуреин стремительно обернулся. От толчка наполненная до краев чернильница опрокинулась на пол.
— Вы… Вы… — разглядев незнакомца, пролепетал наконец Шкуреин едва слышным, чужим голосом, и перо выпало из его задрожавшей руки.
Гость шагнул к Шкуреину, продолжая смотреть на него.
— Вы, вы, — со свистом прошептал Шкуреин и попятился, растаптывая чернильную лужу.
Насмешливо посмотрев на фиолетовые следы, бросив на стол шляпу, мужчина властно сказал:
— Садитесь!
Шкуреин опустился на скамейку, широко расставив ноги, но никак не мог успокоить подпрыгивающие колени.
— Не дрожите! Смотреть противно.
Шкуреин поджал ноги. Ему еще был памятен гнев этого человека, вспыхивавший по малейшему поводу. Но сейчас гость был спокоен. Глянув на свои золотые часы-браслет, он только сказал:
— Итак, Сластена, мы встретились. Думали навечно спрятаться в этой дыре? Не вышло! Мы давно знали, куда вы перебрались…
Длинная рука с цепкими пальцами опустилась на плечо Шкуреина. Он побледнел еще больше. Из всех, под руководством которых Шкуреину приходилось быть, этот долговязый был самым неумолимым. Но как-то надо было выкручиваться, и Шкуреин пробормотал чуть слышно:
— Вы сами не пришли в назначенный срок. А оставаться там было уже опасно.
— Не придумывайте, — снимая с плеча Шкуреина руку, спокойно ответил гость. — Никто вас не гнал, положение было надежным и прочным.
— Что мне оставалось делать, если вы порвали концы, — упорно продолжал изворачиваться Шкуреин.
Гость снова глянул на часы и сказал:
— Не будем спорить. Я постарался составить о вас для шефа хорошее мнение. Цените это! Но, чтобы впредь вам не приходила в голову мысль валять дурака, я вас проучу особо. Сейчас заправляйте машину и через тридцать минут будьте на шоссе у Черного обрыва. Повезете меня и одну женщину.
