согласился Коган. – Домишка старый, окна, видать, не все со стеклами. Видишь, ставнями закрыты окна, а свет проблескивает только в щели одного окна. Я думаю, забиты они или тряпками плотно занавешены, чтобы сохранить тепло. Печку еще топят.
– В окна нам лезть не придется в таком случае. А в дверь, между прочим, этот урка и не постучал. Так просто открыл и вошел. Хотя там может быть вторая дверь заперта, которая из сеней в дом ведет. А так дом маленький, обычный пятистенок. Сколько, по-твоему, там человек может находиться? Не взвод же?
– Давай исходить из объема вещмешка, – усмехнулся Коган. – И слов этой твоей содержательницы «малины». Что он мог принести? Пару буханок хлеба, пару банок тушенки, килограмм крупы, бутылку водки. Вряд ли больше. Ну, или ненамного больше. Там человека три или четыре. Никак не больше. И не думаю я, что Гриб тут торчит в таких условиях. При его-то воровских регалиях ему по праву в других хоромах следует прятаться.
– Сам говорил, что он самый хитрый из всех хитрецов, – недовольно дернул плечом Сосновский. – Нет уж. Либо он тут что-то прячет, либо его основной отряд тут сидит. А людей у него мало, и иначе бы он своими силами управился, не искал бы нас или другую банду для налета.
– Слушай, – Коган хищно улыбнулся, – у нас с тобой по два ствола в карманах. Автоматов и пулеметов нет. И в случае чего помощи нам ждать неоткуда. Так что? Рискнем?
– Ситуация может измениться в любой момент, – проворчал Сосновский. – Пока советуемся, они отсюда уйдут в другое место. Может такое быть? Запросто! Поэтому давай действовать быстро и решительно. А в зависимости от того, что мы тут найдем, будем действовать и дальше. Телефон, если что, вон в том магазине есть. Видишь, со столба телефонный провод идет вниз?
– Провод я вижу, – покачал Коган головой, проверяя свое оружие. – Это как в нашей сейчас с тобой ситуации: провод – это наши желания, а наличие телефонного аппарата внутри – это реалии жизни. Часто очень неприятные. Ты готов? И учти, в домах еще подполы бывают. Знаешь, что такое подпол? В ваших Германиях такого нет.
– В наших Германиях такие подвалы бывают в домах, что тебе и не снилось, – парировал Сосновский. – Ни с какими подполами не сравнить. А в подвалах этих и винные бутылки штабелями, и колбасы с окороками под потолком висят. Войдешь туда, и от запаха голова кругом.
– Все, закончил душу травить? – ядовито спросил Коган. – И так с утра не жрамши. Давай так, я врываюсь через дверь, ты фиксируешь окна с двух сторон: с лицевого фасада два окна и справа одно окно. Чтобы не выскочил никто.
– Нет, Боря, ты сам сказал, что дом маленький, что там много народу не набьется. Ворвемся вдвоем и не дадим никому подойти к окну. А если случайность, а если тебя там зацепит пулей? Я тут ждать буду на улице? А ты там будешь валяться раненым или убитым. Нет уж! Вместе так вместе. По схеме «два» работаем!
– Ну, гляди, Мишка! Давай вместе.
Сосновский все же убедил Когана, что ему стоит входить первым, потому что он может опять разыграть раненного. Те, кто в доме, могут снова купиться на эту провокацию. Хоть секунда-другая, а это уже солидный выигрыш во времени. И они пошли к дому от забора, где было переломано множество досок. Подходи с любой стороны, и не надо перелезать. Дом вообще выглядел заброшенным. Возможно, так оно и было, просто кто-то чуть привел его в порядок. Правда, шли оперативники через двор так, чтобы совпадали их шаги, чтобы не было много скрипа снега под ногами. Сложно, но сразу мало кто разберет, что идут двое, а не один человек.
Держа правую руку под пиджаком, как будто зажимая рану, Сосновский левой рукой открыл входную дверь в сени. Оттуда пахнуло затхлой промерзшей тухлятиной и мочой. Видать, кто-то ленился ходить на улицу в мороз, а может, из соображений секретности. Сосновский сморщился, обрадовавшись, что морщиться у него получилось очень эффектно. Что от мерзости, что от боли. На лице выражение примерно одинаковое. И он потянул на себя вторую дверь в дом.
Их было пятеро. И они были готовы стрелять, по крайней мере трое из них. Это Сосновский почувствовал особенно остро, как и то, что Гриба в доме нет. Негде ему тут быть. Пятеро мужиков, двое лежат на деревянных лежанках, трое за столом режутся в карты, и оружие лежит на столе тут же – автомат и два ТТ. А что у тех, на лежанках, неизвестно, может быть, тоже автоматы. Все эти мысли, как и та, что затеянное им с Коганом нападение – огромная и неприятная авантюра, за которую Буторин, да и Шелестов не похвалят, – промелькнули в голове Михаила. Если будет кого хвалить.
Стрелять оперативники имели моральное право, и даже не только моральное. Обнаженное оружие, явно боевое. И, когда они вошли с Коганом, пусть и не представившись сотрудниками НКВД, это оружие было на них тут же направлено, а это уже по всем правилам применения оружия есть прямая угроза жизни и здоровью сотрудника органов. Может быть, их спасла роль «раненого» Сосновского. Бандиты не стали стрелять, а уставились на его окровавленную руку под пиджаком.
Сосновский выстрелил дважды в бандита за столом, который взялся за автомат, и прыгнул влево, оставляя возможность стрелять и маневрировать Когану. Да и чтобы самому не попасть под его пули. Борис отшатнулся к правой стене и выстрелил дважды с каждой руки. Стрелял он почти не целясь, стараясь подавить волю этих людей огневой мощью. Две пули в тех, кто за столом, и две в тех, кто на лежанках. Кто-то закричал, в ответ раздались три пистолетных выстрела, но Коган от стены уже метнулся в противоположную сторону. Туда, где Сосновский, выхватив второй пистолет, покатился по полу, стреляя в бандитов за столом. Он успел понять, что один из них ранен в руку или в плечо и почти не боеспособен. И он, надеясь, что Коган его прикроет, расстрелял двух других. Автомат, к его большому облегчению, покатился по давно немытому полу.
Коган не стал отбегать к противоположной стене. Он все равно не успел бы этого сделать. Стрелять прицельно на бегу почти невозможно, а увеличивать время, необходимое бандитам, чтобы подстрелить его, он не хотел. И на полдороге до стены Борис резко остановился и упал на одно колено. Бандит с правой лежанки скатился на пол и
