И подполковник начал излагать свой план дальнейших действий.
…Жестянщик слушал Оксану рассеянно, занимаясь своим обычным делом.
— Ты ничего не обронила там? — спросил он вдруг.
— Все как будто на месте, — ответила девушка. — Не хватает только одной шпильки. Но где я ее потеряла — не знаю…
— Скверно… — сморщился Тихий.
— А что я могла сделать?
— Не о тебе говорю. Скверно, неудачно у нас получилось… Прямо не везло с этим чертом. Я не хотел, чтобы ты сама в это дело вмешивалась. Теперь они на аэродроме искать будут.
— Не поверят, что он сам застрелился?
— Ты что — маленькая? Держи карман шире! Нет, они уже поняли, что за Маурахом была устроена охота.
Оксана грустно кивнула головой.
— Да, два выстрела… Погорячилась я, боялась, как бы он живым не остался.
— Правильно сделала. Я бы ему все три всадил. Твои действия, Ромашка, выше всяких похвал. Тут и разговора не может быть. Сейчас о другом думать надо.
Он пожевал сморщенными губами и продолжал, разжигая паяльную лампу:
— Слушай, Ромашка. Дело — дрянь! Они могут до тебя докопаться. Сразу не арестуют — выследят, с кем встречаешься, и забросят на этот раз широкий невод. Опасно для всей организации. По всем правилам, тебя немедленно надо снимать и перебросить в другое место. Но снимать нельзя — нет замены. Готовим… Ты читаешь ихние газеты?
— Еще бы.
— Ну вот, вроде, тихо на фронтах, а тишина эта — перед грозой. На фронте назревает что–то очень серьезное. Наши сильно интересуются участком севернее Харькова. Видно, там ожидаются главные бои. Я осторожный человек и не люблю рисковать без толку. А тут надо рисковать всем, рисковать, много не задумываясь. Оставайся в столовой, пока не появится замена. Будь настороже. Связные будут приходить регулярно, но ты, если нужно, пропускай их. Передавай в посылках самое важное. Одним словом, бей по крупной мишени, мелочь не трогай. И своего Беккера предупреди! Помни: за каждым твоим шагом будут следить. Я приходить не буду. И так зачастил в последнее время… Как только появится сменщик — немедленно сматывай удочки. Это мой строгий приказ. А теперь давай свой браунинг.
— Почему? — Оксана удивилась.
— Потому что и я свою бомбу выбросил. Наше оружие — другое. На него и надо надеяться. А бомба, браунинг — это от лукавого. Соблазн, искушение. И при обыске найдут — уже не отвертеться. Нет, брат, ты своим оружием воюй до последнего. А пуля для тебя и у врага найдется.
Девушка принесла браунинг и передала его жестянщику.
Они договорились о пароле, каким должна будет обменяться Оксана со своим сменщиком и теми людьми, которым поручено перебросить ее в безопасное место.
Тихий собрал инструмент и поспешно ушел. Оксана Слышала, как хлопнула калитка. Этот звук точно прошелся по ее сердцу. Она почувствовала себя одинокой. Одиночество было особого характера — одиночество бойца с ограниченным запасом патронов, залегшего где–то на переднем рубеже, далеко от товарищей, и знающего, что он будет биться с окружившим его врагом до конца, не оставляя для себя даже и одного патрона. «Пуля для тебя и у врага найдется».
На следующий день Оксана убедилась, что Тихий, говоря об опасности, не ошибся.
Розовощекий капитан из контрразведки вызвал ее к себе и под видом дружеского собеседования учинил форменный допрос.
Как всегда, он был вежлив, любезен и показывал в улыбке все зубы. Но когда капитан обеими руками пожимал руку девушке и усаживал на стул возле своего стола, Оксана заметила по направлению его взгляда, что он очень внимательно рассматривает ее кружевную накрахмаленную наколку, прикрепленную к волосам простенькими, покрытыми черным лаком шпильками.
— Нам необходима ваша помощь, милая Анна Шеккер, — сказал капитан, зажигая сигарету и затягиваясь. — Помните, мы говорили с вами на эту тему.
Он игриво улыбнулся и, откинувшись на спинку стула, наблюдал, какое впечатление произвели его слова на девушку.
— Пожалуйста, — улыбнулась Анна. — Все, что в моих силах…
Лицо капитана приобрело какое–то рассеянное и в то же время деловитое выражение, как будто он не придавал особенно серьезного значения тому, о чем ему приходится сейчас говорить по долгу службы.
— Да… Конкретное задание я вам дам позже. А сейчас я вызвал вас… Тут у меня во время налета произошел весьма странный и неприятный случай. Вы ничего не слышали?
Небрежно–быстрый взгляд — и глаза капитана блудливо уходят в сторону.
О, как же? Анна слышала и видела. Правда, она еще не знает, о каком именно случае идет речь.
— Я знаю, что были жертвы, — сказала Оксана, как бы несколько озадаченная вопросом. — Восемнадцать человек убитых. А потом нашли еще одного офицера в блиндаже.
— А–аа, этот… обер–лейтенант… — досадливо произнес капитан и нетерпеливо щелкнул пальцами. — Ну как же его?..
Оксана сочувственно смотрела в рот капитану, делающему вид, что он не может припомнить фамилии обер–лейтенанта. Ну, конечно, Анна Шеккер не знала и не могла знать фамилии погибшего гестаповца. Капитан так и не дождался подсказки.
— Бог с ним! — сказал он, махнув рукой. — Кстати, вы не видели этого обер–лейтенанта?
— Видела, — поспешно кивнула головой Анна, словно радуясь, что наконец–то она может удовлетворить любопытство капитана. — Солдаты несли его на плащ–палатке мимо столовой. — Она хотела добавить, что все официантки смотрели в окна, но удержалась: «все» — это уже похоже на оправдание, а ей оправдываться не следует.
Рука капитана скользнула в ящик стола, и почти в то же мгновение перед лицом Оксаны появилась фотография. Это была фотография Маураха. Темными проницательными глазами гестаповец пристально смотрел с глянцевой бумаги на девушку.
— Этот? — быстро спросил капитан и затаил дыхание.
— Не знаю, — не дрогнув, ответила Анна и виновато, растерянно пожала плечами. — Ведь я его не видела. Лица не видела…
Фотография исчезла в ящике стола. Капитан стряхнул в пепельницу столбик сизого пепла с сигареты и откинулся на спинку стула.
— А скажите, Анна, вы не видели этого обер–лейтенанта у себя в столовой? Я вам напомню: это было ровно четыре дня назад, в среду, примерно часов в шесть утра.
Нужно было говорить правду, нет не правду, а то, что близко к правде. Очевидно, кое–что капитану известно, и он уже допрашивал других официанток. Анна наморщила лоб.
— Обер–лейтенант? Подождите… Кто–то из незнакомых офицеров заходил. Я не могу сказать точно, в какой день это было. Помню только, что утром, в конце завтрака. Возможно, и в среду. Да, да, это было в среду, именно в тот день, когда налетели советские самолеты.
Анна оживилась, глаза ее заблестели.
— Он сидел за столиком с летчиком, разговаривал с ним. Но в каком чине был этот офицер, я не обратила внимания.
Капитан снова вынул фотографию.
— Значит, вы видели этого обер–лейтенанта за столиком?
— Разрешите…
Анна взяла в руки фотографию и довольно долго рассматривала ее, то удаляя, то приближая к глазам.
— Нет, я не могу утверждать. Лица я не запомнила. Но, по–моему, офицер был в другом мундире.
— Прекрасно. Незнакомый вам офицер ушел вместе с летчиками?
Анна не спешила с ответом. Она должна была все хорошенько припомнить.
— Кажется… Нет, он остался в столовой. Да, он был в столовой.
— Долго?
— Не знаю. Тут началась тревога, и я уже ничего не видела и ничего не помню…
— Та–ак! А что вы слышали?
— Я вас не поняла…
— Ну что вы слышали о смерти обер–лейтенанта?
— Того, что нашли в блиндаже?
— Да, да!
— Ну, сперва говорили, что это самоубийство, а потом… — Анна испуганно округлила глаза, — я слышала, будто бы офицера кто–то убил.
— От кого вы слышали?
— Говорил за столиком командир эскадрильи лейтенант Мюльке. Вы знаете Мюльке?
— Кажется… Что же он говорил?
Анна смутилась, покраснела.
— Я слышала краем уха его реплику. Он сказал, что самоубийцу приличней считать чьей–то жертвой. Это не так дурно пахнет. За точность слов не ручаюсь, но что–то в этом роде. И он смеялся при этом.
— Мюльке имел в виду смерть Маураха?
— Как вы сказали? Это фамилия погибшего?
Капитан недовольно кашлянул.
— Да, я вспомнил ее.
— И это он на фотографии?
«Черт возьми! Девчонка ловко перехватила инициативу. Кто тут следователь, а кто — допрашиваемый?!» — Капитан любезно улыбнулся.
— Простите, Анна Шеккер, вопросы буду задавать я.
— Извините.
— Ничего, ничего, — любезно успокоил ее капитан. — Знаете, меня мало интересует то, что случилось с этим Маурахом. Я даже склонен считать, что это обыкновенное самоубийство. Но поскольку все это произошло на территории аэродрома… Вы меня можете понять — служба. Если хотите знать, то я вас вызвал, чтобы немножко поболтать с вами, рассеяться, отдохнуть. Надеюсь, вам мое общество не в тягость? Чувствуйте себя совершенно непринужденно.
Девушка опустила глаза.
