Пока Винсент размышлял, что предпринять — уехать завтра, как он и планировал, или продолжать наблюдение за Пьером, до тех пор пока он по-настоящему не уедет из Баден-Бадена, — он краем глаза уловил на тротуаре какое-то движение. Винсент повернул голову влево и слегка подался вперед, стараясь при этом никак себя не обнаружить.
На углу улицы он заметил человека небольшого роста, рядом с ним стоял черный чемодан, с каким обычно отправляются в дорогу пилоты. Человек, стоявший до того нагнувшись, теперь распрямлялся, и Винсент увидел, как тот поднял и стал прицеливаться из странного вида пистолета, направляя его в сторону гостиницы.
В ужасе Винсент повернулся туда же. Он услышал тихое, но отчетливое шипение и увидел, как Клаудиа вдруг сделала резкий, но какой-то неуверенный шаг в сторону улицы.
В этот момент с другого конца Фалькенштрассе, из-за угла Мария-Викторияштрассе, взвизгнув тормозами выскочил на большой скорости автомобиль. Винсент, несмотря на плохое освещение, признал в нем, как ему показалось, синий «Ягуар», мчавшийся прямо на Клаудиу.
Автомобиль несколько раз посигналил, но скорости не сбавлял, а, пожалуй, наоборот, увеличил ее. По непонятным причинам, Клаудиа не пыталась увернуться; к ужасу Винсента она начала медленно опускаться перед автомобилем на колени.
Когда машина почти поравнялась с Клаудией, Винсент увидел выходящего из гостиницы Пьера, он бросился к своей возлюбленной. Но не успел.
Винсенту показалось, что машина только слегка ее задела. Но она взлетела в воздух, как безжизненная кукла, и упала головой на мостовую.
Вскрикнув, Пьер рухнул перед ней на колени.
Винсент замер, как парализованный. «Ягуар» промелькнул мимо него и свернул налево, в направлении центра города. Винсенту показалось, что за углом машина на секунду притормозила, послышался щелчок закрываемой двери, и затем машина понеслась на огромной скорости дальше. Человек с пистолетом исчез из поля зрения Винсента. Из своего убежища в кустах он продолжал, как завороженный, смотреть на то место, где лежала Клаудиа. Он понимал, что стал свидетелем ее убийства. Он вдруг вспомнил, что она ему говорила в понедельник вечером, и, охваченный невыразимым ужасом, почувствовал себя плохо: его стошнило.
* * *
Стюардесса самолета «Люфтганзы», совершавшего в пятницу, 19 октября 1984 года, рейс из Дюссельдорфа в Лондон, была очень обеспокоена чрезвычайной бледностью высокого рыжеволосого пассажира. Когда она его спросила, что с ним и не нужна ли ему ее помощь, пассажир в ответ слабо улыбнулся и покачал головой. Винсент Браун сидел в салоне первого класса, и все, чего он сейчас хотел, это покоя. События последних двух недель оставили свой след на его лице. Еще вчера ночью ему казалось, что он сойдет с ума. После того, как убили Клаудиу, он из последних сил доплелся до своей гостиницы. Сначала пешком, до стоянки такси у курзала, вниз по Лихтенталерштрассе, глядя только прямо перед собой. Таксисту, видимо, опасавшемуся за чистоту салона своей машины, он невнятно пробормотал что-то о том, что хватил в гостях лишнего, а в гостинице повалился прямо в одежде на кровать, но так и не сомкнул глаз. Свет он всю ночь не гасил и все время смотрел в потолок, боясь закрыть глаза и увидеть снова лицо Клаудии и ее смерть. Он судорожно пытался отогнать от себя мысли о случившемся. На следующее утро он чисто механически проделал все операции, необходимые для отъезда из гостиницы и поездки в Дюссельдорф. Им владела единственная мысль — поскорее добраться до Лондона.
Когда он пытался днем позвонить Эдварду из Дюссельдорфского аэропорта, ему казалось, что он уже в какой-то мере пришел в себя. После нескольких долгих гудков ему ответили, но это был чужой человек, представившийся сотрудником полиции. Лишь после настойчивых просьб и многократных заверений в том, что он действительно брат Эдварда, ему в осторожных выражениях объяснили, что Эдвард попал в неприятную аварию и находится сейчас в больнице; большего ему, к сожалению, сказать не могут или не хотят. Во всяком случае, для него Эдвард ничего не передавал. Связь неожиданно прервалась, и он вдруг почувствовал ноющую боль в правой части груди. Ноги стали ватными, они не слушались его, когда он, спотыкаясь, выходил из телефонной будки. Он совсем забыл, что надо заплатить за разговор, его извинения были приняты с пониманием, весь вид его вызывал жалость, и его даже проводили до самолета. Он смутно помнил, что, кажется, дал служащим аэропорта свой домашний телефон; они хотели позвонить жене, чтобы она его встретила в лондонском аэропорту Хитроу.
Мысленно он перенесся в свой родной город Гэлуэй в устье реки Корриб. Он представил себе свою мать, Мери Джейн, на кухне их дома на Гэлуэй-бей, в ее розовом вязаном джемпере, представил, как она чистит картошку для супа. Он вспомнил весь тот уют, теплоту домашнего очага, хотя хорошо сознавал, что все это для него рухнуло, все это в далеком, невозвратимом прошлом.
Его брат Эдвард был старше на 16 лет и поэтому в его детских воспоминаниях как-то не отложился. Он даже не запомнил его свадьбу в 1947 году. Винсент, последний ребенок в семье, любимчик родителей. Даже со своими четырьмя сестрами он мало общался. Позже, после смерти отца, Эдвард стал опекать Винсента, и только тогда, летом 1957 года, они начали по-настоящему узнавать друг друга. С годами их отношения становились более тесными и близкими.
Известие о несчастном случае с братом было последней каплей, переполнившей чашу событий прошедших двух недель — как будто споткнувшемуся и уже падающему ударили вдобавок по голени — так, на всякий случай, чтобы наверняка не поднялся.
Страх, вновь охвативший его, был еще более кошмарным, чем раньше. Он не мог остановить колотившую его дрожь. Зубы его клацали от этой дрожи. Стюардесса, вызванная одним из соседей, пощупала его лоб, скороговоркой пробормотала что-то о высокой температуре и стала закутывать его в принесенное одеяло. Он ничего этого не замечал, не заметил и то, что она принесла ему стакан воды с растворенной в ней таблеткой аспирина. Он выпил воду послушно, как ребенок, а пустой стакан просто выпал у него из рук и покатился по полу. Единственное, что он ощущал, это страх, страх перед завтрашним днем и днем послезавтрашним — страх перед будущим.
Комми — коммунисты.
ФАЙЕРФЛАЙ — светлячок /англ./ (Прим. пер.).
Арм — бедный (нем.).
Штази — служба госбезопасности ГДР.
