В своих самых худших опасениях можно было представить все что угодно, но только не похищение, тем более не суд… Суда-то, собственно, и не было: объявление приговора выглядело ненатурально, как-то по-дурацки, больше походило на издевательство. Да еще с немедленным исполнением – фарс, да и только! А вдруг это не шутка? Ведь они могут, ни секунды не раздумывая, нажать на спусковой крючок прямо тут, в подвале… О методах их работы он тоже слышал. И пикнуть не успеешь! «Он сказал что-то про справедливость… Ах да, мне предоставлено слово, и они ждут…» Из пересохшего горла с трудом вырвались странные сдавленные звуки, звучавшие неестественно и чуждо, словно они пришли откуда-то со стороны:
– Я же работаю с французской миссией… Вы разве не знаете, что они привозят продукты и распределяют их среди бедняков?
– В этом и состоит твое преступление, – тягуче продолжил лысый. – Подачки унижают наш народ. Жалкие продукты, которые ты помогаешь раздавать, не что иное, как символ рабства! – Глаза лысого открылись, его горящий взгляд направился куда-то поверх головы Ахмеда, в сторону мрачной грязной стены. – Бедняки, о которых ты вместе со своими французишками так печешься, должны воевать за свой хлеб, воевать за свою землю, а не ждать подачек от империалистов!
«Да, значит, это не ошибка, они охотились именно за мной». Глаза Ахмеда стала заволакивать непонятная мутная пелена.
– Наиф! – Лысый обратился в сторону стоявшего неподалеку верзилы. – Тебе предоставляется честь привести приговор в исполнение. Забери его!
Ахмед невольно взглянул на часы своего палача, с трудом разглядев расположение стрелок: 8:10. Весь спектакль длился меньше получаса.
Верзила Наиф взял Ахмеда за плечо, резко развернул его и проверил, хорошо ли связаны руки за спиной. Повозившись немного с туго затянутыми узлами, он накинул на голову арестованного уже знакомую вонючую тряпку и принялся неспешно завязывать ему глаза.
Реальность превратилась в жуткий фарс, не поддающийся объяснению. Единственным предметом, способным свидетельствовать о действительности происходящего, оставались часы. Ахмед успел рассмотреть циферблат: 8:13.
И опять мысль пронзила мозг: «Я же опаздываю».
Грозный Наиф взял Ахмеда за плечо и повел в дальний угол ангара.
– Становись на колени!
Ахмед послушно опустился на колени и почти в то же мгновение после слабо различимого щелчка почувствовал прикосновение к затылку холодного ствола.
«Все, теперь действительно все… Еще только час назад все выглядело таким знакомым и спокойным: строящийся дом, невеста, которая вот-вот станет женой, наши будущие дети… – Вся его не слишком долгая жизнь удивительным образом пронеслась в голове. – Но за что? Ведь я всего-навсего помогал людям и никогда, никогда не делал зла! Видно, такова судьба, ничего не поделаешь».
Ахмед невольно дернул головой влево, чтобы в последний раз взглянуть на часы, но под непроглядную тьму грязной повязки не пробился ни один даже самый тоненький луч света. В то же мгновение он почувствовал, как холодное дуло плотно прижалось к затылку. Снова прозвучал щелчок. Вспышка тысячей тысяч искр, свидетельство о последнем мгновении принадлежности к этому миру, которого в ужасе ожидал Ахмед, не состоялась. Наиф грязно выругался и стал ковыряться в пистолете, который оказался ненадежным и дал осечку.
Газа
Дом военной администрации
2 октября 1988 г., 8:05
Эйтан Мизрахи, офицер связи с французской миссией на территориях, перебирал утреннюю почту. Приятный аромат свежесваренного черного кофе разгонял остатки сна. Эйтан любил эти ранние утренние часы понедельника, время подготовки к встрече с представителями французских сил ООН, на которых обсуждались детали доставки продуктов в Газу и их распределение.
Офицер военной разведки Эйтан в свои тридцать уже дослужился до майора. Конечно, пойди он в спецназ, его продвижение по службе могло бы стать более успешным, но и звание майора военной разведки в его возрасте совсем неплохо. Да и куда торопиться: до ста двадцати лет, как говорится, еще достаточно времени. Работа дельная, есть простор для фантазии и принятия собственных решений. Пойди-ка найди в армии место с подобной независимостью!
Утро не отличалось ничем особенным, все шло как обычно, не считая возникавшего без всякой видимой причины раздражения. Чего-то не хватало. Но чего? Неприятное ощущение зависло где-то в груди и время от времени напоминало о себе едва ощутимым покалыванием.
Не выпуская дымящейся сигареты, Эйтан продолжал прихлебывать ароматный напиток. Каждое утро эта большая чашка кофе возвращала его к мыслям о сексапильной Орли, сидевшей в приемной. Секретарша не поражала особенной красотой, но даже на расстоянии была заметна ее чувственность. «Надо пригласить ее куда-нибудь. Девушка симпатичная, в сложных ситуациях не теряется, такая может только разнообразить жизнь мужчины». Впрочем, внутренний голос подсказывал, что лучше этого не делать, но завтрашним утром мысли вновь потекут по давно очерченному кругу, хотя все останется по-прежнему. Работа есть работа, и это нужно уважать…
Что-то тревожное, пока что неосознанное продолжало напоминать о себе. Оторвавшись от бумаг, он взглянул на часы. Уже 8:05. А где Ахмед? Не может быть, чтобы он опоздал! За два года совместной работы переводчик не только не опаздывал, но всегда появлялся на несколько минут раньше. Французы, эти пижоны, строящие из себя знатоков жизни, особенно по части женщин, никогда не появлялись вовремя, словно считали своим долгом продемонстрировать превосходство. Хотя в чем оно состоит, наверное, и сами не знают… Но Ахмед не подводил никогда. Перед каждой встречей с французами Эйтан чувствовал, что рядом находится молчаливый, но верный друг. «Что-то наверняка случилось, и мне это не нравится», – сказал он себе, удивившись, что говорит вслух.
Схватив трубку служебного телефона, он связался с оперативным отделом.
Ответ молодого дежурного прозвучал неприятным диссонансом:
– Тревога из-за какого-то араба? Въехал в Газу – не въехал…
– Если ты, засранец, скажешь еще одно дурное слово, можешь считать, что суд чести тебе обеспечен. Я понятно излагаю?
Эйтан был настойчив и груб. Угроза подействовала, и к телефону немедленно подошел дежурный офицер. Лейтенант парашютно-десантных войск Эйяль Борович знал Ахмеда, и ему не пришлось объяснять, что опоздание переводчика не может быть случайным. Не теряя ни секунды, он связался с пропускными пунктами, где получил подтверждение: «Проезжал примерно двадцать минут назад». Часы показывали 8:10. Похоже, все признаки ЧП налицо.
После обязательного сообщения военному губернатору, подняв по тревоге все дежурные подразделения армии, в 8:15 Эйяль нажал на кнопку сирены. В ту же минуту в экстренном порядке был объявлен комендантский час.
И без того мрачный город Газа наполнился противным воющим звуком, не предвещавшим ничего хорошего. Захлопали ставни закрывающихся лавок городского рынка, заспешили еще минуту назад лениво-спокойные пешеходы… Улицы пустели на глазах.
Вскоре из-за ограждений воинских баз, словно в игре наперегонки, один за другим стали выскакивать джипы с десантниками, облаченными в полный боекомплект. С этой минуты каждый солдат, находившийся в расположении гарнизона, так или иначе принимал участие в поиске пропавшего араба-переводчика.* * *
Наиф, поковырявшись в давшем осечку оружии, привычным движением приставил пистолет к затылку приговоренного и уже собрался было нажать на курок, как вдруг жуткий вой сирены проник в подвал и заполнил собой все пространство. Рука дрогнула и нерешительно застыла в воздухе.
Боевики, всего несколько секунд назад спокойные и самоуверенные, засуетились и по одному потянулись к своему командиру. Наиф сунул пистолет в кобуру и со злостью, выдававшей разочарование от несостоявшегося удовольствия, мрачно бросил жертве:
– Ничего, я еще вернусь! Можешь минуту подышать! – с этими словами он поспешил в сторону начальника, вокруг которого уже собрался весь отряд.
Звук сирены сбил лысого с толку. Его план показательного расстрела предателя оказался под угрозой срыва. В последнее время он все чаще стал замечать высокомерные взгляды своих товарищей по оружию, командиров других подразделений. Хотя что ж тут удивляться: на его счету числится меньше всего боевых вылазок, не говоря о серьезных терактах. Но это не значит, что он позволит кому бы то ни было смотреть на себя свысока! Он придумал серьезный и нестандартный ход – найти предателя и расстрелять его на глазах своих бойцов. Остальное доделает молва.
Выбор будущей жертвы, подготовка исполнителей – все это и многое другое потребовало времени и сил. Да и риск немалый: одеть боевиков в форму израильских солдат и выставить в точке перехвата менее чем в километре от здания военной администрации – это риск, граничащий с наглостью. Все шло на удивление гладко, и вдруг такой неожиданный поворот! Конечно, он предполагал, что поиски начнутся, как обычно, через сутки. Кто же мог предположить, что переводчика хватятся через полчаса после похищения? Нет, вряд ли… Совпадение, скорее всего!
