— Ты убийца! Кто дал тебе право лишать человека жизни? Ты была готова убить его и принесла оружие. А если бы его у тебя не было, у тебя хватило бы сил задушить Давида собственными руками. На тебе тяжкий грех и ты его не отмолишь никогда!
— Но он умер сам. Бог свидетель. Я не стреляла в него.
— Если бы ты не появилась у озера, он еще пожил отведенное ему время на этом свете. Ты убила не восемнадцатилетнего Давида, а убеленного сединами старика. Почему ты не перегрызла им глотки в ту жуткую ночь? Испугалась, что не справишься? Ждала тридцать лет, чтобы, наконец, получить удовольствие от мести?
— Нет, я не испытываю никакой радости. Вернее, она есть, но есть и страх, архитипический страх — нельзя убивать себе подобного. А сейчас эти мощные чувства борются во мне, и я еще не знаю, какое из них победит. Но, я твердо решила, Георгий тоже должен ответить.
Пришло время платить за совершенные мерзости, и здесь нет срока давности.
Самолет уносил Гали все дальше и дальше от города, парка, озера и скамейки, на которой, может быть, еще сидел, погруженный теперь уже в вечный сон гражданин Германии.
В один из приездов Гали в Москву, Изольда поведала, что объявился Снегирь! Оставил номер телефона и просил передать, что хотел бы пересечься с мадам.
— На ловца и зверь бежит — подумала Гали. — А, вот почему он вдруг меня вспомнил?
Изольда с немалым трудом отыскала визитку, которую она припрятала, для сохранности.
Гали в этот же день позвонила старому приятелю.
— Я тебя как куколку одену, лаковые туфельки куплю — пропела она в трубку.
— В ресторан на Соколе заеду, и сыграем в карты по рублю — немедленно последовал ответ.
— Обещал туфельки и зажал. А я все жду и жду, считай лет сорок.
— Ноу проблем, встречаемся через час у ГУМа.
— Привет красавица, рад тебя услышать.
— Привет, Снегирек, даже не верится, что такое возможно. По голосу, ни за что бы тебя не узнала. Голос, то ли оперного баса, то ли надсмотрщика рабов на галерах.
— Ха-ха-ха, последнее мне нравится больше, да и ближе. А вот твой голос не изменился ни капельки, ей богу.
— Ну уж, ты скажешь. Давай прошвырнемся, для начала, по нашим местам. Забиваем стрелку у «Художественного», идет?
— Уже жду.
Встреча друзей юности, не видевшихся почти сорок лет, дорогого стоит. Она и длиться может с десяток часов.
Около кинотеатра, как всегда, было многолюдно. Гали, стояла в сторонке и прочесывала глазами поток. — «Уже жду, жду», а где ты и как тебя узнать? Ожидавших было много, кто нервно посматривал на часы, кто, как и она, вертел головой на триста шестьдесят градусов. Рядом, в пол оборота к ней, стоял солидный мужик, в темных очках, лица не видно из-за букета роскошных бархатисто — красных роз. Когда — то пацанкой, она мечтала о молодом царевиче, который каждый день будет дарить ей такие цветы.
— Козел, давно за шестьдесят, а все туда же, ждет какую-нибудь сыкуху…Вдруг ее как-будто ударило током.
— Господи! Так это же Снегирь! Быстрым движением она сняла очки с его носа. Смеющиеся глаза другаря она узнала сразу.
— И как долго ты собирался тереться о мой бок, негодник?
— Пока бы не узнала.
Они обнялись. — Это тебе, твои любимые. Или, ты любишь теперь другие?
— Да, нет розы я обожаю всю жизнь. Спасибо тебе. Ну что, пройдемся по нашим местам, если от них что-то еще осталось?
— У меня мерс, могу тебя покатать.
— Давай сначала пройдемся. Кто ты теперь и чем занимаешься? По твоему прикиду и тачке — живешь, не бедствуешь?
— А тебе это интересно?
— Ну, конечно. Мы же не виделись целую вечность.
— Тогда слушай и не удивляйся. После первой ходки, ты помнишь, было еще четыре. В общей сложности, из 63 прожитых лет, я пыхтел на шконке 19 лет 3 месяца 16 дней. Но на судьбу не жалуюсь.
Гали вздрогнула, ее Снегирек настоящий уркаган! Может он мотал срок и за убийства?
Снегирь, как-будто почувствовал ее настроение.
— Не бойся, чужой крови на мне нету.
— Ты женат, у тебя есть жена, дети?
— Семьей так и не обзавелся. Пеленки, чашки, ложки, поварешки — это не про меня. Да и какая женщина согласится быть моей Пенелопой?
— Я могу спросить, а как ты сейчас?
— Как бы растолковать тебе по-понятнее? Ты в Москве наездами, жизни сегодняшней не знаешь. Но, по большому счету — народ не живет, а выживает. Каждый крутится, как может.
Власть — сама по себе, народ — сам по себе. Беспредел полнейший. Все продается и покупается. Разлагается власть, а глядя на нее и народ, по принципу — им можно, а почему мне нельзя?
Можно купить место депутата Госдумы, должность префекта, губернатора, судьи и любую другую. Любые дела в суде выигрывает тот, у кого больше башлей.
— Чем я зарабатываю на жизнь и бензин? — Восстанавливаю справедливость! Ко мне приходят люди, у которых нет денег, чтобы отстоять справедливость в судах и у власти.
У тебя могут отобрать все — квартиру, магазин, завод, фабрику. Часто это делается под крышей ментов, омона и прочих «силовиков». Обиженные и ограбленные идут к нам, к тем, кто живет не по законам, а по понятиям. Мы им помогаем защитить себя. Правда, при этом приходится нарушать законы, но справедливость выше любого закона! Это, я давно понял.
— Ты все расчухала?
— Вполне…значит ты и мне можешь помочь?
— Давай, пока я тобой любуюсь, только ты попредметней. А потом, мы за кордоном пока не работаем. Хлопотное это дело.
— Мое дело, местное, московское.
— Тогда, вот тебе мои уши.
Гали впервые рассказывала казнь над собой постороннему человеку. Хотя, какой он посторонний. До этой минуты все, что произошло тогда в квартире этой сволочи, знала только она.
Снегирь слушал молча, не перебивая. Они присели на скамейку около детской песочницы во дворе какого-то дома. Снегирь держал руку Гали в своей и чувствовал нервную дрожь.
— Что ты хочешь? Можешь не сомневаться — сделаю все. Почему я стал тебя искать? Из нашей арбатской кампании остались только ты да я. «Беспалый», «Шкет», Валера — все уже греются с другой стороны солнца… Захотелось увидеться напоследок.
— Я кое что разузнала. Гобуния живет в том же доме, в котором жил раньше. Построил особняк в Подмосковье. У него ресторан грузинской кухни в центре города, удостоверение помощника депутата, и прикормленные окружные менты. Как видишь, прикрыт со всех сторон, паскуда.
— Подожди, ты сказал напоследок? Ты собрался куда дернуть?
— Об этом в следующий раз, лады? Последний раз спрашиваю — о чем гутарим?
— Я хочу вернуть ему одну вещь. В ту ночь, я сорвала с его шеи золотую цепь. Вещь чужая, надо отдать владельцу. А еще хочу, чтобы два, лучше три амбала сделали с ним то, что он сделал со мной.
— Пиши точный диагноз.
— Хочу, чтобы они разворотили ему пердило, да так, чтобы раком ползал остаток дней своих.
— Я всегда держал тебя за умную, а сейчас гонишь порожняк. В Зорро играешь? Вернешь цепь — задымишься, кумекаешь?
— Да, ты прав. Но я хочу, чтобы он обязательно узнал, за что расплатился своей жопой. Только, как это сделать?
— Хорошо, дай время подумать. Когда ты уезжаешь?
— Через неделю. Но если надо, могу остаться.
— Не гони коней, перед отъездом еще увидимся.
Прощаясь, Снегирь нежно обнял Гали и прижал к себе. — Не дрейфь, подруга, прорвемся.
Гали, поджав под себя ноги, удобно устроилась в кресле, отдыхая после суетного дня.
Ее взгляд случайно упал на визитницу, лежавшую около телефона. Еще много лет назад, она взяла за правило — никогда не выбрасывать визитки. Их у нее скопилось несколько тысяч. Это были ее якоря памяти. Она их раскладывала, иногда по странам, иногда по профессиям, иногда просто в хронологическом порядке. Поэтому, иной раз, визитка начинающего художника с Монмартра спокойно соседствовала с карточкой эксперта правительства Франции.
А вот визитка барона Пьера Ламбера (Barron Pierre Lambert). Высокий, не по годам моложавый, холеный, с безукоризненными манерами и великолепной родословной. Блестящий знаток древних языков, цивилизаций инков, и, несмотря на свои 65 лет, пользующийся вниманием женщин.
Сначала Пьер заинтересовал Гали тем, что он ни намеком, ни взглядом не дал ей понять, что она ему нравится как женщина. Он был очень интересным собеседником и прекрасным рассказчиком. Пару раз, когда они оказывались рядом на каком-нибудь светском приеме, он начинал о чем-то говорить. И Гали, вдруг, ловила себя на мысли, что его бархатистый голос, глубокий и свободно льющийся — через минуту-другую погружал ее в состояние забытья. Тело наливалось приятной тяжестью. Громкие звуки музыки, приглушенные голоса, смех присутствующих становились едва слышны. Веки наливались тяжестью, хотелось закрыть глаза, дышалось легко и свободно, а иногда, она замечала, что совсем не дышит. Она теряла нить разговора, но это было неважно. Говорил только он, она слушала. Правда, если бы кто-нибудь спросил ее потом, о чем был разговор, она бы не знала, что ответить. Содержание и смысл сказанного Пьером проваливалось прямо в ее суть, минуя контроль сознания. Она приходила в себя от легкого прикосновения его теплой ладони, Гали открывала глаза и возвращалась в действительность. Хотя она не испытывала к нему никаких сексуальных чувств, сама стала искать встреч с этим магом и волшебником, как она его про себя называла.
