— Пёрл-Харбор еще раз напомнил всем, — Шривер поднял палец, — что хорошая разведка — половина победы. Японцы действовали наверняка, потому что знали о состоянии гавани ничуть не меньше адмирала Киммела.
После недолгого молчания Пейдж деловито сказал Уайту:
— Ты должен немедленно подать рапорт и добиться разрешения жениться на Марико, иначе ее интернируют. — Он поправил очки и провел рукой по лысине. — Если ты боишься… я согласен.
— Можешь не приносить себя в жертву, — засмеялся Уайт. — Скоро получишь приглашение на свадьбу. Какой коктейль тебе приготовить?
Пейдж ответил тоном знатока:
— «Соленую собаку».
1
Уайт был тяжело ранен в самом конце войны — на Окинаве. Его отправили на Гуам, оттуда — на Гавайи. Выходила его Марико — дала ему два литра своей крови.
— В моих жилах теперь течет кровь англосаксонская, японская, корейская и, наверное, еще какая-нибудь, — говорил Уайт. — Получился настоящий коктейль.
Он вышел в отставку в чине капитан-лейтенанта и спустя год после окончания войны приехал в Японию. Марико настояла на том, чтобы поселиться недалеко от Токио в маленьком одноэтажном домике европейского типа, рядом со старинным буддийским храмом.
Однажды раздался телефонный звонок. Уайт снял трубку. Сперва он не узнал, кто с ним говорит по телефону. Оказалось, что это контр-адмирал Донахью, только что прибывший в Японию с комиссией по обобщению опыта стратегических бомбардировок. Он должен опросить нескольких японских генералов и адмиралов, имевших отношение к противовоздушной обороне. Донахью случайно узнал, что Уайт в Японии, и решил навестить друга.
Донахью приехал через два часа.
— Ай как жалко, — сокрушался Уайт. — Марико на весь день уехала в Токио по моему поручению — делать выписки из старых газет в библиотеке.
Донахью мало изменился — остался таким же изящным, юношески стройным. Правда, в волосах появилась седина, но она очень шла ему. Он обнял Уайта за плечи.
— Я сейчас проезжал около речки, мимо маленькой гостиницы на холме, и вспомнил… Это, кажется, та самая гостиница, где к нам в ванную ввалились дамы. Помнишь?
Уайт кивнул.
— Та самая. Теперь там веселое заведение для наших солдат.
Донахью похлопал Уайта по спине.
— А ты, старина, в этих очках прямо великолепен, похож на маститого ученого. Очень рад за тебя. Мне говорили, что ты будешь преподавать в Гонолулском университете. Стал историком?
— Да, собираю материалы по истории тихоокеанской войны.
Донахью поинтересовался, в каких операциях участвовал Уайт, потом стал рассказывать о себе — сначала служил в Вашингтоне, потом был назначен в КОССАК — объединенный англо-американский главный штаб в Лондоне, долгое время состоял при Эйзенхауэре, а незадолго до конца войны вернулся в Вашингтон — получил назначение в плановый отдел управления морских операций.
— Мне показывали стенограмму твоей речи на банкете в честь адмирала Ингерсола, — сказал Уайт. — Решительно не согласен с тобой, Уолт. Я считаю выводы объединенной комиссии конгресса правильными. А обвинения, которые выдвигаются теперь против Рузвельта, совершенно абсурдны. И как только язык поворачивается говорить такое!
— Видишь ли, Никки, — мягко заговорил Донахью, наливая виски в бокал с ананасным соком. — Комиссия старалась всячески замять дело, боялась шума. А должна была вести себя иначе. Ведь она была создана не для того, чтобы почтить память павших в Пёрл-Харборе, а для того, чтобы выяснить и сказать Америке всю правду, голую, нелицеприятную правду. А она, эта правда, в том, что Пёрл-Хар-бор — дело рук Рузвельта. Дай договорить, не мешай. Рузвельт знал, что большинство конгресса против того, чтобы Америка влезала в войну вообще. А он хотел во что бы то ни стало выступить на стороне Англии и России — в Европе и на стороне Китая — в Азии. Эго он приказал Хэллу идти на обострение отношений с Японией, вести дело к разрыву. Читая ежедневно «магию», Рузвельт знал, что японские военные тоже настроены решительно. Он действовал наверняка — требовал от Японии, по существу, полной капитуляции, отлично зная, что Япония не пойдет на политическое харакири. Он убрал из Пёрл-Харбора авианосцы «Энтерпрайз», «Лексингтон», «Саратогу» и пять тяжелых крейсеров нового типа и как бы пригласил японцев: «Господа, пожалуйста, ударьте по базе тихоокеанского флота, успех обеспечен». И добился того, что Япония нанесла удар по Пёрл-Харбору. Эффект получился именно такой, на какой он рассчитывал. Америка была потрясена и возмущена коварным нападением, конгресс — тоже. Рузвельт сразу же обеспечил себе всеобщую поддержку и ринулся в войну против Германии и ее союзницы Японии. Без Перл-Харбора он не смог бы ничего этого сделать. Это был великолепный ход. Недаром Рузвельт был крупнейшим политиком нашего времени.
— Ты хочешь сказать, что он сознательно подставил под удар наш тихоокеанский флот?! — воскликнул Уайт. — Это же несусветная чепуха!
Донахью сделал маленький глоток из бокала.
— Ты рассуждаешь как профан. Что мы потеряли в то утро? Под японские бомбы и торпеды попали восемь старых линкоров, из них шесть через некоторое время вернулись в строй. Все крейсеры уцелели. Затонули два эсминца и совсем старая галоша «Юта», которую можно было бы поднять, но решили не возиться с ней. Вот и все наши потери…
— А четыре с половиной тысячи убитых и раненых? — закричал Уайт и стукнул кулаком по столику. Пепельница упала на пол. — Это ерунда? Выходит, Рузвельт хладнокровно принес их в жертву ради своей политики!
Донахью поднял пепельницу с пола и ответил ровным голосом:
— История требует жертв. Большие политики, такие, как Рузвельт, никогда не были мягкотелыми слизняками. Я воздаю должное Рузвельту. Подсунув японцам Пёрл-Харбор, он выбил почву из-под ног всех наших изоляционистов. Это у него великолепно получилось — удар в стиле короля тенниса Тиль-дена.
Уайт осторожно погладил ушибленный кулак и усмехнулся.
— Все понятно. Рузвельта надо скомпрометировать посмертно. Оплевать его имя, смешать с грязью. И все потому, что Рузвельт проводил политику сотрудничества с Москвой в борьбе против нацистов. Я помню его слова, могу точно процитировать: «Американский народ рад и гордится тем, что находится в союзе с храбрым народом России». Так заявил он — один из самых выдающихся президентов в истории Америки. И он смотрел далеко вперед, как подобает великому человеку. Он считал, что без полного искоренения германского милитаризма нельзя будет обезопасить человечество от новой войны. Помнишь его выражение «незавершенный мир»? Под этим он подразумевал сохранение остатков войны. Он неоднократно предупреждал, что надо обезвредить нацистов до конца, не оставлять у них ни одной частицы военной мощи, иначе они опять поднимутся, накопят силы и обязательно снова нападут на миролюбивые народы. Он нам завещал продолжать дружбу с Россией, чтобы не допустить возрождения германского милитаризма. Но тот, кто поселился в Белом доме после Рузвельта, хочет полностью зачеркнуть его политику. Вот почему благословляющие нынешний курс решили опорочить память Рузвельта, а заодно замазать и свалить на него свои непростительные ошибки и просчеты. Вот почему создается гнуснейшая легенда о том, что Рузвельт сознательно и хладнокровно организовал Пёрл-Харбор. Какая невероятная клевета!
Донахью осушил бокал и, откинувшись на спинку кресла, улыбнулся. Но глаза его оставались серьезными.
— Узнаю тебя, Никки. Такой же, каким был и прежде… совсем не повзрослел. Эмоциональный, сентиментальный, сумбурный, наивный. И судя по всему, стремительно катишься влево. Придется поговорить с твоей женой, чтобы удержала тебя. — Донахью похлопал Уайта по руке. — Но наши идейные разногласия не должны отражаться на нашей старой дружбе.
Уайт кивнул головой.
— Хочу надеяться…
— Все-таки смешно, — продолжал с застывшей улыбкой Донахью, — смешно, что ты защищаешь Рузвельта. Уж кому-кому, но не тебе… — Почему?
— Потому что ты работал по «магии» и великолепно знаешь — Рузвельт ежедневно читал наши сводки и был в курсе того, что японский генконсул в Гонолулу регулярно осведомляет Токио о состоянии гавани. Рузвельт знал, что готовится нападение на Гавайи.
Но он не счел нужным предупредить как следует Киммела и Шорта. Сделал это умышленно.
— Чушь! — крикнул Уайт. — Предупреждение о предстоящем нападении должны были своевременно сделать Маршалл и Старк, стоявшие во главе армии и флота, это входило в их прямые обязанности. А они этого не сделали. Виновны они.
Донахью посмотрел на ручные часы.
— Мне надо ехать… Знаешь к кому? Помнишь Терано, у которого мы тогда… коренастого, с мордой жуира?
