Шишел-Мышел, как всякий нормальный ребенок, ощущает себя хозяином созданной им действительности. Происходит это потому, что придумавший его поэт понимает суть детского мировосприятия. Для ребенка весь мир нов, неожидан, заманчив, это лаборатория бесконечных открытий. Движимый инстинктом познания, он придумывает невероятные связи и отношения между окружающими его вещами и явлениями. Сознательно допускаемые нелепости своеобразно утверждают истинное положение дел. Это метод «проб и ошибок» в своей подчеркнуто игровой, изначальной форме. Лучшие страницы книжки «Шишел-Мышел» (стихотворения «Кто дает нам молоко?», «Что ответил Шишел-Мышел», «Особая примета» и другие) как раз воссоздают типичные для детского фольклора ситуации нелепостей, шиворот-навыворот.
Это правда или вздор:
На синицу сел забор?
На синицу, на певицу,
Озорницу, баловницу
Сел забор, сел забор.
Это правда или вздор?
— Нет, не правда. Это вздор.
Разве может сесть забор
На синицу, на певицу,
Озорницу, баловницу?
Если б сел он на дрозда —
Это правда. Это да!
Стихи Л. Рахлиса веселы, благожелательно ироничны по отношению к малышу и, самое главное, рождены как бы в атмосфере незамысловатой случайности. Как говорится, сию минуту. Впечатление легких импровизаций, несущих в себе мимику, жест:
Муравей услышал топот,
Цокот, грохот, перестук.
Это шел по переулку
Вперевалочку паук.
Лапотищи у него — ВО!
Животище у него — ВО!
И глазищи у него — ВО!
А головка у него — во.
Когда же у Л. Рахлиса слишком заметен взрослый человек, наблюдающий за малышом со стороны, возникает некая искусственность, «нянечкино» восхищение. Таким стихотворением ( с банальными деталями и весьма приблизительной рифмовкой), к сожалению, открывается книжка:
Шишел-Мышел — человек
Маленького роста,
Только много на лице,
Возле носа, проса.
Оттого-то воробьи
В нем души не чают,
Каждый день вокруг него
Стаями летают.
Лиризм, совершенно особый в поэзии для детей (классический в этом смысле поэт — поздний С. Маршак), Л. Рахлису мало свойствен. Разумеется, это не упрек, а попытка разобраться в особенности его работы. Стих Л. Рахлиса хорош в сюжетном развитии шутки, каламбура, с частыми повторениями одного и того же слова, с возвращениями к исходному положению. Вспоминается манера Даниила Хармса, у которого Л. Рахлис многому научился.
— Фи, — скривился Шишел-Мышел, —
Я-то знаю, я-то слышал,
Я отвечу вам легко,
Кто дает нам молоко.
Молоко дает корова!
— Что вы, что вы?
Что вы, что вы?
Молоко?
Дает корова?
А корове
Кто дает?
Шишел-Мышел отвечает
Очень быстро и легко:
— А корова покупает
В магазине молоко.
Действенность лучших стихов, составивших книжку «Шишел-Мышел», проверена в детских аудиториях. Между поэтом и его слушателями всегда устанавливается завидный контакт. Он читает, скажем, самым маленьким «Течет-течет — не вытечет, Бежит-бежит — не выбежит. Речка в городе у нас называется…» — и делает паузу. «МИ-АСС», — подхватывают все. Дети рады не только тому, что знают свой город. Они приобщились к тайнам сочинительства. Оказывается, и это в их силах. Оказывается, каждый из них похож на веселого человечка со смешным именем Шишел-Мышел. Всех же ему удач в пути, нашему современнику, идущему по большой дороге жизни!
Александр Шмаков
„ЖЕЛАЮ ВАМ ЭНЕРГИИ И СВОБОДЫ…“
О неизвестной переписке
Сергей Николаевич Сергеев-Ценский был уже признанным художником слова, а творческий путь Владимира Тимофеевича Юрезанского только начинался под благотворным влиянием этого незаурядного большого писателя. Наш земляк делал всего первые литературные шаги репортером в челябинской газете «Голос Приуралья».
Владимир Тимофеевич Юрезанский полюбил прозу Сергеева-Ценского, зажегся его творческим огнем, когда прочитал доверительно-страстное откровение:
«Я из гибкой и острой стали выкую Вам назло свои новые песни, когда буду свободен, и эта сталь пополам перережет ваши дряблые сердца, такие ненужные для жизни».
Эти слова писатель вложил в уста героя-революционера в произведении «Когда я буду свободен».
Свой первый сборник о родном крае «Ржи цветут», напечатанный в Виннице в 1924 году, куда занесла судьба уральца в послереволюционные годы, незамедлительно Юрезанский послал в Алушту — «писателю драгоценных недр», как позднее назвали критики талант Сергеева-Ценского.
Сергей Николаевич, обрадованный присланной книгой, тут же дружески отозвался любезным письмом, угадав, что перед ним молодой литератор, близкий по духу, творчески созвучный его лире прозаика. Приятно было открыть для себя соратника по перу, по душевному настрою.
«Уважаемый коллега! — писал Сергеев-Ценский. — У вас есть много положительных данных… Мне было приятно видеть у Вас эмансипацию от злободневности: это хороший залог, но имейте все-таки в виду, что остаться в сфере таких сюжетов, как юношеские чувства («Ржи цветут») или детской психологии («Человек»), гораздо труднее, чем отобразить «действительность» взрослых людей. Можно ратовать «за примитив и наивность», но нужно знать для этого всю сложность и все дерзания».
То была открытка с почтовым штемпелем: «Алушта, 26 мая 1924 г.». С нее и началась их переписка, прерванная в 1930 году, если судить по тем письмам, какие сохранились в личном архиве В. Юрезанского.
Следующее письмо писателя было также незамедлительным ответом на присланную Юрезанским новую книгу «Зной».
«Только что получил Вашу книжку, еще не читал, — писал Сергей Николаевич 9 марта 1926 года. — О впечатлениях своих от чтения напишу Вам особо, а пока изумлен ее богатой внешностью. Оказывается, прекрасно издают книги в Харькове! Бумага — верже, прелестная обложка — внешний вид европейский… вот так Украина!..
Так хорошо издают книги в Харькове, что у меня является желание издать там хотя бы одну свою книжку.
Мне очень интересно, как шагнули Вы в технике рассказа сравнительно с первой В. книжкой, и, прочитав «Зной», я Вам непременно напишу о нем».
В это время Владимир Тимофеевич жил уже в Харькове и работал в издательстве «Пролетарий». Переехать сюда заставили неурядицы и неустроенность с работой в Виннице.
Проходит три дня. Сергей Николаевич спешит поделиться своими впечатлениями, сказать то, что он думает о молодом литераторе и его рассказах. Удивительная обязательность!
«Книжку вашу прочитал, и мне хочется написать Вам, что Вы значительно в ней пошли вперед, что, беря современные сюжеты, Вы умеете оставаться объективным, что Вы достигаете большей выразительности в языке.
Недостатком мне показалось только то, что Ваш пейзаж одинаково чувствуют все Ваши герои, несмотря на разницу их жизнепонимания, т. е. Вы просто снабжаете своих персонажей своим пониманием пейзажа. Я прочитал всю Вашу книжку подряд, и при таком чтении это особенно бросается в глаза. Но это — мелочь. А в общем, читать Вас было мне отрадно: у Вас есть искренность, а для лирики это — все. Желаю дальнейших успехов!»
Два упорных и напряженных года творческой работы. Произведения В. Юрезанского появляются в альманахах и журналах. Снова выходит сборник новых рассказов в издательстве «Пролетарий» — «Яблони». Владимир Тимофеевич помнит о друге, живущем в Алуште, который порадовал его и своих читателей романом «Жестокость» и обдумывал будущую эпопею «Преображенная Россия».
Вновь по харьковскому адресу приходит очередная радостная весточка от Сергея Николаевича, посланная 14 марта 1928 года.
«Получил Вашу книгу, — спасибо! Прекрасно издана. Богатая обложка. Из Ваших новых рассказов «Чудо» я читал в альманахе, а «Яблони» и «Цыганку» прочитал впервые. Вы по-прежнему лиричны и своеобразно берете сюжеты. А когда же засядете Вы за большое полотно? Пора бы!..»
Владимир Тимофеевич уже давно взялся за большое полотно о рабочих людях — шахтерах Донбасса. В конце 1930 года у него выходит роман «Алмазная свита», и снова он посылает бандероль в Алушту.
«Спасибо за книгу, — спешит ответить Сергей Николаевич 19 ноября, — прочитал залпом. Когда-то я писал (в 13-м г.) «Наклонную Елену» и для этого знакомился со всякими Юзовками и Малеевками. Вы собрали много интересного материала, и такие эпизоды, как рассказ Алифанова (в начале романа), пролог, волк в Харькове, столкновение коногона с Рузаевым и последствие этого столкновения — сами по себе могли бы дать — в более детальной обработке — хорошие рассказы.
