Стянув с мягких бархатных подушек стройное безупречное тело, Жан-Мишель нехотя поплелся в холл и взял трубку.
— Мсье де Мурвиль, меня зовут мадам Легаре. Вас мне рекомендовала графиня Шамон. — Гали пришла в восторг, когда увидела, как изумительно преобразилась квартира подруги, после того как к ее оформлению приложил руку Жан-Мишель. — Я хочу предложить вам оформить мой Салон. Вы получите карт-бланш. Работы много, но уверяю — вам будет интересно. Квартира занимает целый этаж на улице Мозар. Когда удобнее за вами заехать?
— Минуту, мадам Легаре. Завтра с утра у меня занятия в спортивном клубе… — Парные занятия аэробикой в постели намечались на загородной вилле банкира Тибо. Разумеется, в отсутствие хозяина. Мари-Клер жаловалась на их редкие свидания: «Ты совсем меня забросил, милый».
— Вторая половина дня вас устроит?
— Хорошо, мадам. Думаю, после трех я буду свободен.
— Отлично. Куда прислать за вами машину?
— Благодарю, лучше, если приеду сам. Мне так удобнее.
Вечером за ужином Жан-Мишель спросил:
— Кто-нибудь знает мадам Легаре?
— Странно, что ее не знаешь ты, Жан-Мишель, — удивилась мадам де Мурвиль. Жена генерала собирала фарфор и иногда заходила в галерею Гали. Правда, знакомы они не были. — Очень хороша и очень богата.
Внес свою лепту и генерал. Он высказался коротко:
— Деловая дама. Говорят, у нее хватка, как у бульдога.
— Это я уже почувствовал. — Жан-Мишель встал из-за стола, поцеловал мать и вернулся на диван. Завтра у него трудный день — прощание с одной дамой и знакомство с другой. Оранжерейный нарцисс и баловень женщин, Жан-Мишель смотрел на жизнь легко и еще ни разу не влюбился по-настоящему.
— Теперь вы понимаете, мсье де Мурвиль, что мне хочется видеть на месте этих голых стен и огромного пространства? — Гали только что закончила водить дизайнера по залам необъятной квартиры. — Вы получаете полный карт-бланш для авторских фантазий.
Вмешиваться я стану лишь тогда, когда придется — если придется — вас поторопить. Салон я планирую открыть в октябре. Ну как?
— Я принимаю ваше предложение, мадам.
— Отлично. Тогда, если вы не возражаете, мы сейчас отправимся ко мне домой, обсудим все подробно и — подпишем договор.
Возражает ли он?! Да он готов отправиться за этой женщиной куда угодно, пешком, босиком. Лишь бы позвала.
Они встретились три часа назад. Гали ждала дизайнера, как договаривались, на площади возле Грандопера. «Мой «ягуар» вы увидите сразу. Пожалуй, это единственная в Париже машина, отливающая одновременно оливковым цветом и бронзой. Но номер на всякий случай запишите». Автомобиль он нашел легко. Дверца приоткрылась.
— Мадам, вы ожидаете дизайнера?
— Да. Вы мсье де Мурвиль?
Дальше Жан-Мишель едва слышал, что ему говорила мадам Легаре. Он увидел прелестное лицо в золотистой раме небрежно рассыпанных локонов. Низкий хрипловатый голос пригласил:
— Садитесь же, мсье де Мурвиль. И, пожалуйста, пристегните ремень. — Она посмотрела, как он это делает, коснувшись душистыми волосами щеки молодого человека. Точеные руки легли на руль в роскошном чехле мягкой кожи. — Вы неважно себя чувствуете, мсье?
Если бы француз читал Маяковского, то — если бы мог! — закричал: «У меня пожар сердца!» Он чувствовал себя замечательно, восхитительно, чудесно — Жан-Мишель умирал от любви. Она оглушила де Мурвиля в тот момент, когда тонкая смуглая рука приоткрыла дверцу «ягуара». И обладательница руки это прекрасно заметила. От нее не укрылись капризные пухлые, «укушенные пчелой» губы, длинные ресницы и темные дуги бровей. И кое-что еще: «Сложен наш красавчик, судя по всему, неплохо…»
Жан-Мишель походил на античного бога. Оживший мрамор. Белоснежная бархатистая кожа — «тебе, дорогой, должны завидовать женщины». Крепкие бедра совершенной формы легко завоевывали пространство, необходимое для главного действа. Жарким пламенем отозвалась Гали на первую атаку и, перехватив инициативу, сама ринулась в бой. Оба они стоили друг друга. Первым выкинул белый флаг дизайнер: «Неужели я еще жив?» Гали могла сражаться еще, но пощадила Жан-Мишеля. Во-первых, она опытнее и — в отличие от потерявшего голову молодого человека — не влюблена. «Ни на чуть-чуть. Я хочу его. Давно мне не было так хорошо», — она усмехнулась, вспомнив, как Жан-Мишель, едва они вошли к ней в квартиру, начал целовать ее. Безумно, горячо, умело. «Одежду сбрасывали на ходу, но до постели добежали». Почти как тогда с Роже… Вот и отлично. Работать станем вместе.
Жан-Мишель, поглощенный любовью, вначале не слишком спешил с проектом, самоуверенно полагая, что и Гали (они, разумеется, перешли на «ты») пребывает в блаженной нирване. Очень скоро он убедился, что все же главное во всем этом — проклятый Салон, а он, Жан-Мишель, сначала дизайнер, а потом уже — любовник. Намучилась с молодым гением Гали изрядно. Спасала классическая метода кнута и пряника. Страстные вечера в спальне сопровождались вполне заслуженными комплиментами: «Дорогой, твое решение французского зала «просто бесподобно— именно то, о чем я мечтала». Тогда Жан-Мишель переключался на Салон. Он тащил Гали выбирать обивку для стен английской гостиной или шторы в испанский зал. Сердился, когда встречал откровенную, по его мнению, тупость. «Какие полоски? Они съедят весь интерьер!» Радовался, обнаружив в антикварном салоне возле Лувра настоящий Чиппендейл. «Девятнадцатый век».
— Может, поищем венецианское зеркало?
— Ты с ума сошла! Фирма «Баккара» еще сто лет назад научилась подделывать ранние венецианские зеркала. С резным обрамлением, между прочим. Отличить оригинал от подделки практически невозможно. Знаешь, сколько фальшивых вещей сейчас продается за подлинные! Хорошо, что я рядом.
— Ты прав, Жан-Мишель, — смиренно согласилась Гали. Раньше она не думала о том, что сама может с легкостью нарваться на подделку. И главное — с чем категорически невозможно примириться! — выложить за фальшивку огромные деньги. — Без тебя шага не сделаю. Посмотри-ка влево — прелестный комодик, как считаешь?
Гали хотела выложить пол в холле декоративным камнем, но, подумав, отказалась от экстравагантного замысла. Она вообще-то старалась не вмешиваться в проект, так — по мелочи, позднее оставила и эту затею — Жан-Мишель творил чудеса и не нуждался в советах дилетантов, даже очень сексапильных и обаятельных.
И настал день, когда Салон мадам Гали принимал первых гостей. Уже при входе приглашенные обращали внимание на оформление холла. Стены, отделанные панелями из красного дерева, частично обтянуты шелковой тканью. Умело скрытые светильники создавали атмосферу тепла и уюта, даже если за окнами бушевала непогода. Достаточно было переступить порог дома, чтобы мгновенно отрешиться от суеты окружающего мира и наполниться настроением этого жилища. Спроектированный по классическим традициям интерьер не выглядит помпезным, в нем нет музейной строгости, хотя почти все вещи хранят тайны нескольких столетий. Изюминка творения Жан-Мишеля — объединенные под одной крышей комнаты-залы, каждый из которых отвечает стилю определенной эпохи или национальным традициям. Одна из комнат наполнена духом английских клубов, расположенных где-нибудь на Пэлл-Мэлл или возле площади Сент-Джеймс. Стены тоже обшиты панелями, но уже без шелка. Старинные гравюры развешаны по стенам, не утомляя глаз, но обращают на себя внимание журнальные столики. Здесь же заботливо приготовлены дорогие сигары в роскошных коробках и специальные ножички — на случай, если среди гостей окажутся поклонники вкуса Черчилля или Хемингуэя.
Другой зал — это уже Франция, с ее галльской слабостью к пышной роскоши. Стены украшены гобеленами эпохи Людовика XV. Несутся сквозь леса олени, а за ними, высунув язык, мчатся собаки. Флиртуют на берегах ручейков разряженные дамы и кавалеры. По углам — шкафчики красного дерева. За стеклом радуют глаз знатоков фарфора севрские вазочки, блюда Мейсена и фигурки детей с животными Хехста. Бронзовые и серебряные подсвечники, консоли, мраморные головки — всему отведено свое место, строго обозначенное дизайнером. Многовековая история роскоши. Но живая. Идут позолоченные часы времен любви кардинала Мазарини и Анны Австрийской, мебель служит, как и двести лет назад, прежним хозяевам, а сервизы, сработанные мастерами Севра и Веджвуда, хозяйка Салона ставит на стол.
Есть и современная светлая гостиная. Если в холле и классических залах висят полотна старых мастеров, то гостиная предлагает авангард и модерн.
Спальная комната, которая не предназначалась для широкого обзора и о существовании которой знали лишь двое-трое посвященных, особо близких мадам Гали, была шедевром творчества Жан-Мишеля. Угловая комната, благодаря искусству дизайнера, теряла резкие прямые линии и смотрелась уютным полукругом, застекленным от пола до потолка. Обтянутые легким светлым шелком стены замечательно гармонировали со стеганым покрывалом кровати. Кресла и пуфик — вся мебель для спальни делалась на заказ по эскизам де Мурвиля — сочетались по цвету с обивкой стен и покрывалом, но были тоном темнее. Кленовый паркет уже сам по себе являлся украшением спальни, но все же возле кровати лежал роскошный персидский ковер — Гали обожала погружать свои прелестные ножки в глубокий пушистый ворс. Встроенный шкаф, изящный туалетный столик — ничего лишнего, масса света и воздуха. Спальня была готова одной из первых комнат не без умысла дизайнера Салона и находилась рядом с кабинетом, где Гали проводила деловые переговоры с доверенными лицами.
