Не заметив, как изменился в лице Гальтон, княжна продолжала расспрашивать пастуха:
— А почему в заповедник нельзя входить?
— Леший его знает, — неохотно промямлил старик. — Не нашего лапотного умишка дело.
Вдруг Зоя, все внимательней вглядывавшаяся в землистое лицо крестьянина, перешла на французский:
— Vous utilisez trop lе langage populaire, monsieur. Pourtant vous êtes une personne cultivee, n’est-ce pas [92]?
— Был когда-то «культиве», да весь вышел. — Пастух скривился. Его речь магически выправилась. — Только и вы, мадемуазель, зря в кожанку вырядились. Манеры и лицо не спрячешь. Пролетарии нашего брата и вашу сестру за версту чуют.
— Кто вы такой? — спросил Гальтон, решив пока не касаться заповедника — успеется.
— Лев Константинович Лешко-Лешковский. Представитель побежденного класса. Бывший помещик. Моя семья владела когда-то сей латифундией. — Старик махнул в сторону домов на дальнем конце поля. — Теперь прохожу перевоспитание трудом. Чтоб не околеть с голоду и не попасть в ГПУ. Колхозники, бывшие мои крестьяне, покрывают по старой памяти. Плохого они от меня никогда не видели. Больницу им в свое время выстроил, школу.
— Так вы пастух?
— Пастух, конюх, навозных дел мастер. А что? Хорошая буколическая служба. Раньше разводил племенных жеребцов, теперь ухаживаю за колхозными. На моей рессорной коляске ныне ездит товарищ председатель. В моем бывшем доме сельсовет. Однако и я без крова не остался. Проживаю на сене-соломе, с лошадками. И абсолютно доволен этой компанией. Мои сожители самогона не пьют, матюгами не кроют. Опять же, настраивает на философский лад. Могу ли я, в свою очередь, поинтересоваться, с кем имею честь?
— Зоя Константиновна Клинская, — столь же учтиво ответила княжна. — А моих друзей, с вашего позволения, я представлять не буду.
— Из тех самых Клинских? — понимающе кивнул Лев Константинович. — Так я и подумал. Героические борцы с большевизом. Явились из дальних краев истреблять комиссаров и совпартработников. Давно что-то о вас ничего слышно не было. Я уж думал, вы угомонились. Что ж, безумству храбрых поем мы песню, как писал наш бывший кумир Максим Горький. Ладно, господа, мое дело сторона. Я, разумеется, на вас доносить не побегу и всё такое. Но конспирация ваша, прямо сказать, отдает дилетантизмом. Кожаные куртки надели, а чемодан заграничный. Поразительно, что вас до сих пор не зацапали.
— Мы не такие уж дилетанты, как это может показаться на первый взгляд, — уверил бывшего помещика Норд.
— Наверное. Если уж к самому Заповеднику подобрались… Вас ведь интересует именно он? — Лешко-Лешковский нервно оглянулся. — Что знаю, расскажу, только давайте присядем под куст. В поле во время заката силуэты далеко видно.
Сели под орешник.
— Про Заповедник никто из местных ничего конкретного не знает, только перешептываются дома, по углам. С чужими ни боже мой… Там в середине леса раньше заброшенная усадьба была. Лет, наверное, пятьдесят пустовала. А после японской войны поселился один господин почтенных лет, привел дом в порядок, обжился. Видимо, думал мирно доживать свой век средь лесных кущ. Ошибся в расчетах. Как многие прочие, м-да-с…
Теперь, когда колхозный пастух заговорил, не прикидываясь мужиком, а в своей естественной манере, стало видно, что черты лица у него тонкие, а на переносице, если приглядеться, можно было различить след от очков. Должно быть, у себя на конюшне, вдали от колхозников, Лев Константинович позволял себе и книги читать.
— В революцию любителя природы, само собой, пожгли, пограбили, а для верности еще и в ЧК сдали, где он благополучно сгинул. Усадьба снова запустела. А году этак в 24-ом весь Барский лес обнесли колючкой, понаставили постов, и ходить туда строго-настрого запретили. Наши пейзане по привычке пробовали соваться — дровишек наворовать, детишки за грибами-ягодами, да быстро отучились. Ни один, кто за колючку перелез, обратно не вернулся.
— Как это?
— А так. Сгинули бесследно. Одного паренька отец с матерью слишком настырно искать стали. В райотдел милиции пошли, к прокурору в город поехали… С того дня никто их не видел. Вот какой это Заповедник. Автомобили по дороге в лес гоняют, мотоциклеты туда-обратно носятся. А к кому или от кого — неизвестно.
— Что ж там секретного, в лесу?
Помещик затянулся самодельным табаком, вежливо помахал рукой, отгоняя едкий дым от лица дамы.
— Вам, господа, виднее. Очевидно, неспроста вас сюда прислали… Впрочем, не лезу и не интересуюсь. — Он замялся в нерешительности, но все-таки спросил. — Скажите, а правда, что председателя «Русского общевоинского союза» [93] генерала Кутепова чекисты в Париже похитили среди бела дня [94]?
— Правда, — сказала Зоя.
— Вот видите. Они и в Париже творят, что пожелают, а вы пожаловали прямо к черту в зубы. Уезжали бы подобру-поздорову. Поверьте немолодому человеку, который, в отличие от вас, прожил все эти годы на родине. Не нужны вы тут никому. Никого не спасете и не образумите, только сами погибнете. Пока мои колхознички сами умишка и культуры не наберутся, большевики им будут милей нас с вами. Лет через сто приезжайте. А лучше через двести.
Он горько засмеялся.
— Нет, нам нужно в лес, — поднялся Гальтон, посматривая вверх — скоро ли стемнеет.
— Ну, дело ваше. Я вас не видел, вы меня тоже.
* * *
Через поле шла на удивление хорошая дорога — не грунтовая, асфальтовая. Она упиралась в блокпост и шлагбаум, а потом уходила прямо в чащу. За все время по шоссе проехал один крытый грузовик: скрылся в лесу, через сорок минут проследовал в обратном направлении.
— Ну, около поста нам делать нечего, — объявил Айзенкопф. — Отойдем на километр в сторону.
Как только оформилась ясная задача: проникнуть на территорию Заповедника, немец сразу взял инициативу в свои руки — наверное, хотел продемонстрировать полезность после не вполне удачного участия в штурме бункера. Доктор с княжной и не думали оспаривать у биохимика первенство. Курт здесь был в своей стихии.
— Проволока трехрядная, — сообщил немец, глядя в ночной бинокль. — Высотой метра полтора. Похоже, оснащена механическими датчиками тревоги. На прикосновение такие не реагируют, только на попытку нарушить целостность. Подберемся ближе…
Пользуясь темнотой, они залегли у самой опушки. От первого ряда проволоки их отделяла только распаханная полоса.
— Как же быть? — озадаченно спросил Норд. — Наступишь — останутся следы. Первый же обход нас раскроет…
— Накаркал! — толкнула его Зоя.
Из-за кустов показались трое военных с овчаркой на поводке. Пес замер на месте, навострил острые уши, залился лаем. Учуял!
Бежать было бессмысленно. Заметят — откроют огонь.
— У меня в «конструкторе» есть оружие… Не успею достать, — шепнул Айзенкопф. — Что делать?
Зоя нервно схватила Гальтона за локоть:
— Я с детства боюсь овчарок!
Один караульный взял карабин на изготовку, второй светил во все стороны фонарем. Третий нагнулся к собаке.
— Ты чего, Мурат? Чужой?
Он спустил пса с поводка, и тот кинулся прямо на затаившуюся троицу.
— Сделай что-нибудь, Гальтон! — ахнула княжна.
А он и так уже делал. Вынул из саквояжа оставшиеся бутерброды с чесночной колбасой и швырнул навстречу собаке.
Овчарка цапнула зубами сверток прямо на лету и урча сожрала вместе с бумагой. Чихнула. Замотала башкой. Фыркнула.
— Мурат, ты чего нашел? — подбежал к псине часовой. — Бумажка какая-то. Фу! Выплюнь!
Овчарка опустила голову, виновато поджала хвост. От зарослей, где залегла группа, ее отделяло не более десяти метров, но духовитый ливер отбил у Мурата способность воспринимать какие-либо запахи. А может, это была собачья благодарность.
Так или иначе, но пес перестал лаять и затрусил прочь, уводя караул за собой.
— Пронесло. — Норд вытер со лба испарину. — Однако проблема остается. Как преодолеть распаханную полосу и тройной ряд проволоки?
Курт брякнул замками чемодана.
— Вот вы обзывали мой универсальный конструктор всякими словами, а у меня там есть одна полезная вещица.
Он достал металлическую планку, надавил на нее рукой. Планка приподнялась и упруго качнулась.
— Это пружинная ступенька. Она позволяет совершать прыжки высотой до двух метров и протяженностью до двенадцати. Принцип прост: разбегаетесь, отталкиваетесь от ступеньки ногой и взлетаете. Я покажу, как это делается, прыгну первым. С грузом, жалко, не получится. Возьму только самое необходимое…
Из чемодана он вынул рюкзак и принялся набивать его всякой всячиной.
— Эх, больше не влезает. Жалко…
Спрятал конструктор в заросшую травой яму.
— Посветите-ка на ступеньку, чтоб я не промахнулся.
Айзенкопф отошел назад, с топотом разогнался и одним махом перелетел через полосу и колючую проволоку, с шумом обрушившись на кусты.
