взрывоопасной и тогда…
Полковник вернулся в комнату с бутылкой коньяка, не закрывая дверь на кухню. Хотел плеснуть себе в бокал, но проявил показную неловкость и выронил бутылку. Склянка грохнулась о пол и разбилась.
— Черт! Сиди-сиди, я сам. — Он жестом остановил Вокалистку, которая лишь открыла глаза и не собиралась ему помогать.
Полковник прибрал осколки, повздыхал, сожалея об утрате, мучительно потер горло и стыдливо признался:
— Настроился как следует выпить, а тут такое. Я сбегаю в магазин, пока не закрылся.
Вокалистка пальцем показала на бутылку муската на столе. Трифонов поморщился:
— Не мой напиток, это для дам. Попробуй.
Сергей Васильевич протянул ей бокал с вином. Сана посмотрела ему прямо в глаза и выпила до дна. Он отвел взгляд, засуетился, не зная, куда деть руки, и промямлил скороговоркой:
— Правда, вкусное? Такое вино только по знакомству достать можно. А я пойду, куплю себе что попроще. Ты подожди, я быстро.
Он смутился, торопливо вышел из дома и плотно прикрыл за собой дверь.
Ну вот и все. Еще минут десять подождать, пока газ заполнит комнату. Потом выключить общий рубильник на столбе, чтобы обесточить дом. А затем резко вернуть рубильник на место, как написано в инструкции. Ток побежит по проводам и где-нибудь, об этом позаботились специалисты, — в лампочке, в телевизоре или розетке вспыхнет искра, которая в обычных условиях совершенно безобидна, но сейчас…
— Гони! — прикрикнул Санат на Антона.
Они возвращались с кладбища. На заднем сиденье покоилось завернутое в одеяло тело девушки. Самородов лишь пару минут назад сумел унять внутреннею дрожь. Всю дорогу он вел машину строго по правилам, чтобы, не дай бог, не привлечь внимание гаишников. Стоит ли рисковать на последних километрах? Он покосился на Саната, заметил бессильную ярость в его глазах и нажал на педаль газа. Машина понеслась, подпрыгивая на кочках проселочной дороги.
— Что происходит? — спросил Антон.
— Трифонов вышел из дома и закрыл дверь.
— Завой, скажи ей, что мы рядом, предупреди, — требовал Антон.
— Бесполезно, он напоил ее.
Самородов сжал руль и увеличил скорость.
Санат продолжал контролировать махинации Трифонова и догадался, к чему тот готовится. Еще он слышал, как монотонно и неумолимо вытекает газ из плиты, а в соседней комнате Сана отгородилась от мира любимой музыкой, погрузившись в воспоминания. Он слышал все, но не знал самого главного: когда полковник сочтет концентрацию взрывоопасного газа достаточной, сколько минут осталось?
Трифонов подошел к столбу, открыл распределительную коробку. Будь проклята служба с приказами, на которые он должен отвечать: так точно! Надо было выжрать всю бутылку коньяка без закуски, а лучше две, чтобы отключить мозги, когда рука возьмется за рубильник. Он посмотрел на освещенные окна обреченного домика. Спецы хорошо подготовились, даже занавески сняли, чтобы он мог снаружи контролировать поведение жертвы.
Вот Сана поджала ноги на диване, откинула голову на мягкую спинку, ее глаза закрыты, на голове наушники, а на коленях магнитофон. Кажется, что она счастлива. И зачем он только посмотрел! Давление подскочило.
Полковник почувствовал нарастающую головную боль и неприятную муть в груди, он выругался сквозь зубы и опустил рубильник.
Машина мчалась к деревне. Самородов, бросая взгляд на сосредоточенного Саната, просил, чтобы тот рассказывал о происходящем с Саной. Когда он услышал, что Трифонов открыл распределительную коробку с электропроводкой, он снова потребовал:
— Что ты сидишь! Вой, кричи, делай, что хочешь, но Уголек должна выйти из дома.
И Санат завыл. Но делал это не так, как прежде. Он не имитировал вой волка, чтобы обратиться к сестре. Он знал, что в нынешнем состоянии она его не услышит. Его гнев был направлен на источник опасности для нее.
Прячась от милиции последние два года, Санат пытался понять причину охоты за ним. Разговоры с матерью об отце многое ему открыли. Помимо уникального слуха Композитор мог издавать любые звуки, даже столь низкие, которые обычные люди не слышат, но от которых им становится жутко и мерзко, порой настолько, что человек не выдерживает навалившегося ужаса, впадает в панику и умирает. Санат изучил этот вопрос и понял, что отец владел инфразвуком.
Это казалось невероятным, но если Композитор смог, то и он, его сын, должен попробовать. Санат стал развивать свои способности, чтобы породить неслышимый кошмар и частично преуспел. Когда на вокзале в Барнауле у него попытались проверить документы, он зашипел с такой неистовой силой, что подходившие к нему милиционеры почувствовали тошноту, рвоту и неприятный звон в голове. Они отказались от своих намерений и поспешили свернуть к туалету.
Тогда им руководил простой страх, а сейчас неистовая злость удесятерила его силы. Санат заголосил, шипя и растягивая гласные. Его жуткий вой становился все ниже, пока звучания голоса вообще не стало слышно. Раскрытый рот, раздутая шея, дрожащая грудь выталкивали неслышные звуковые волны, пронизывающие любые препятствия и вступавшие в резонанс с внутренними органами людей.
«Жигули» уже въехали в деревню, Антон почувствовал себя плохо, бросил руль и остановился, стиснув пальцами виски. Подобную внезапную дурноту ощутили многие жители деревни. А Санат продолжал голосить. Он покинул машину и целенаправленно двигался к полковнику. На врага сестры был нацелен главный удар бесшумной энергии. Чем ближе он подходил к цели, тем сильнее было воздействие инфразвука.
Рука Трифонова соскользнула с рубильника, он непроизвольно осел на землю, привалившись к столбу. Помимо неожиданной беспомощности он почувствовал нарастающую боль в голове и груди. Внутренние органы отзывались на боль расшатывающими колебаниями, которые сбивали сердечный ритм. Но самое страшное, что он, повидавший всякое за годы службы, не мог сопротивляться безотчетному страху, граничащему с ужасом. Крепкий мужчина сломался, уткнулся в колени и обхватил голову руками, как маленький ребенок, пытающийся укрыться от кошмара.
Санат орал беззвучно и неистово, когда подошел к цели. Темные окна деревенского домика не были разбиты взрывом и не озарялись огнем — он успел! Поверженного врага он нашел под столбом и прекратил вопль. Физических сил на расправу не осталось, он не жаждал мести. Главное — спасти сестру, вызволить ее из подлого мира, где сначала любезно используют, а затем безжалостно предают.
Кто-то тронул его за плечо. Санат настолько был опустошен, что не услышал шагов за спиной. Он вздрогнул и тут же успокоился — это оказалась Сана.
— Я почувствовала, — промолвила она, — и поняла, что это ты.
Наушники висели на ее шее, а в руках она держала магнитофон.
— В
