— Тогда надо торопиться, — заговорил он на русском. — К вечеру мы должны попасть на Канары — и тогда завтра нас оставят в покое врачи. Верьте мне, так и будет.
Он усадил ее на заднее сиденье и перед тем, как сесть в машину самому, в последний раз оглянулся на усадьбу… И в это мгновение его кольнула в сердце собственная тоска, какая-то крохотная, как осколочек стекла, ностальгия по чужому прекрасному дому, по чужим прекрасным временам, по белой чашке с золотым ободком и беседке среди деревьев, которой у него, Брянова, никогда не было. Теперь, отсюда, он стремился к тому, чтобы остаться только самим собой, а все чужое, но уже почти свое, выбросить из души вместе с белой чашкой…
Уже открыв дверцу и забираясь на сиденье, он вдруг подумал: было бы полезно подкинуть этот риттеровский вирус с предсмертными воспоминаниями — с усадьбой, беседкой и чашкой — правителям этой умученной страны… Уж начали бы они тогда хотя бы с того, что вынесли бы отсюда ко всем чертям все эти цистерны, трубы, ограды, восстановили бы дом, посадили бы лес, устроили бы маленький национальный парк.
И тогда он понял, что это и есть ответ на вопрос «Зачем?».
Где-то — или в тихой библиотеке древнего Гейдельберга, или в Музее морских путешествий в Венеции — Пауля Риттера в тишине и мистическом полумраке старинных легенд поразила безумная идея, безумная как раз настолько, чтобы превратиться в страсть, в цель жизни.
Поразить, как невидимой стрелой древнего олимпийского бога, этой «проказой Айдеса» правителей проклятой Совдепии, отнявших у него все… может, непосредственно само усатое идолище в кителе и фуражке… и превратить их всех… в кого?., в кого-нибудь, кто вспоминает свои усадьбы, борзых и чашки с золотыми ободками.
Безумная и роскошная в своем безумстве идея!
— Куда едем-то? — пробубнил в герметичном пространстве джипа басок водителя.
И Брянов очнулся.
— В Москву, — скомандовал он. — Прямо.
Первый этап операции должен был завершиться при въезде в Москву, у станции метро «Теплый Стан» или «Коньково», смотря по тому, где меньше окажется народа.
Увидев впереди литеру «М», Брянов решил не тянуть.
— Остановите-ка на минутку, — потребовал он. — У киосков.
— А чего? — с подозрением спросил водитель, но затормозил метрах в двадцати от входа в метро.
— Надо пару шмоток для маскировки взять, — открыл тайну Брянов и бросил через плечо: — Инга, выйдите!
Он демонстративно передал сидевшему сзади охраннику свой чемоданчик, который, пока ехали, бережно держал на коленях. Тот не понял, зачем это нужно, и даже сделал недовольную физиономию, но багаж принял. За это время Инга успела выбраться наружу и оглядеться.
Он открыл дверцу, неторопливо вылез из машины сам, а потом, пригнувшись, сказал в салон:
— Извините, ребята…
— Чего? — еще раз не поняли оба.
Он резко вытянул в салон руку и дважды бабахнул туда из газового пистолета. Джип дважды вздрогнул. Брянов бросил пистолет под сиденье, захлопнул дверцу — и потащил Ингу в метро. По этому подземному ходу он намеревался добраться на северо-запад Москвы и выйти на поверхность из метро «Динамо». И вот, когда они уже поднимались на эскалаторе, произошло нечто не предусмотренное никакими планами… Он вдруг увидел, как навстречу ему, по соседнему эскалатору, сверху, приближается Наталья… Они просто встретились, столкнулись взглядами — какая уж тут могла быть конспирация! Такой Натальи, таких ее глаз, такой смешной растерянности на ее лице он никогда не видел. Казалось, что она сама похищена минуту назад — и некая неумолимая террористическая сила уносит ее в подземную глубину.
Она перевела взгляд на Ингу, потом снова — на бывшего мужа… В этой своей растерянности — огромные темные глазищи, очаровательно приоткрытый ротик, совсем не такой хищный, как обычно, — она была очень красива, ничуть не невзрачней великолепной Инги, равный ей противовес из мира темнооких героинь восточных сказок.
Многое бы отдал Брянов, чтобы запомнить такую Наталью, да и вовсе не отказался бы от того, чтобы она запомнила его — таким и в такой компании, но он неотрывно смотрел ей в глаза, пока она сама не отвернулась и не пропала внизу.
И тогда он тяжело вздохнул.
— Можно узнать, кто это? — как бы слегка оживилась Инга.
— Можно, — грустно улыбнулся ей Брянов. — Невероятное совпадение. Это моя бывшая жена.
Инга тоже грустно улыбнулась в ответ:
— Похоже, мы с вами друзья по всем несчастьям…
Наверху Брянов купил две сумки, побросал в них понемногу всяких вещей и решительно отдал одну сумку Инге, ничего ей не объясняя, иначе уже не смог бы оторвать ее от витрин.
Потом он поймал такси и скомандовал:
— В «Шереметьево-два». Быстрей!
Только теперь он с полным спокойствием посмотрел на часы: времени было достаточно, чтобы успеть на первый самолет, — только бы удалось перекомпостировать его собственный билет, выданный в Мадриде на имя Пауля Риттера.
Инга Пашкова догадалась, на каком она свете, лишь когда перед ней бесшумно разъехались прозрачные двери и Брянов легонько подтолкнул ее внутрь, в зал отлета.
— Саша, а мы куда? — вдруг опешила она.
Возможно, стало проходить действие транквилизатора, который «начальник отделения» ввел ей в вену в ту минуту, когда получил команду по телефону — в тот миг Брянов как раз входил в часовню.
Брянов ничего про транквилизатор не знал и полагал, что все дело в силе его убеждения.
— Как куда? — опешил и он. — На Канары.
Инга вся побелела:
— Как, сейчас?!
— Конечно! Какие проблемы?
Он потянул ее в сторону от дверей и от ее нового отчаянного вопроса похолодел:
— Зачем, Саша?
— Вылечиться раз и навсегда, — гипнотически мрачно проговорил он. — Чтоб от нас отстали все доктора. Я знаю, где лекарство.
Инга стояла столбом, точно впав в каталепсию.
Брянов чертыхнулся и силой усадил ее поблизости от окошка «Люфтганзы».
— Умоляю вас. Ждите меня и не двигайтесь. Не теряйте меня из вида. Иначе нам обоим конец! — прошептал он ей в ухо и побежал завершать все дела Пауля Риттера в России.
С компостированием билета проблем у гражданина Германии не оказалось. Он так обрадовался, что сразу вспомнил о лучшем лекарстве для перепуганной беглянки: купил плоскую бутылочку бренди и поспешил обратно.
Инга сидела там, где он ее оставил, в полуобморочном состоянии. Какой-то двухметровый финн или швед уже подсел к ней, навис и пытался развеселить.
Брянов решительно вклинился прямо между ними, лихо откинул трехтонного шведа-финна фугасным баварским ругательством, только что всплывшим в памяти, и, отвинтив крышку, поднес горлышко к носу красавицы.
— Ну, радость моя! — У него впервые появилось сочувствие и даже что-то большее к этой потерявшейся девочке. — Два глотка — и все будет хорошо.
Инга сморщила нос — и подчинилась.
— Вот и прекрасно! Молодец! — похвалил ее Брянов, приложился сам и, сунув бутылку в боковой карман сумки, побежал доделывать последние дела.
Он заполнил за двоих таможенные декларации и только тогда, когда Инга, не проявляя никакого интереса к тому, что она и зачем везет, безвольно расписалась на документике, он протянул ей ее собственные загранпаспорт и билет:
— Все, Инга Леонидовна, пора.
Она как-то безнадежно усмехнулась:
— Но ведь мне надо хотя бы переодеться. Там ведь тепло…
— Слушайте меня, Инга Леонидовна, — начал он еще одно заготовленное по ходу событий внушение. — Я открою вам тайну… На самом деле я — граф Монте-Кристо. Я сказочно богат. Первым делом я вас там, на Канарах, свожу в самый дорогой магазин и одену вас так, как не одевалась принцесса Диана.
Инга Пашкова поморгала и посмотрела на Брянова своими прекрасными светлыми глазами. Она, конечно, поверила.
— Можно еще глоток? — только и спросила она.
— Конечно. — Пряча зловещую улыбку, он полез за бутылкой.
На таможенный и паспортный контроль он пропустил Ингу первой и сказал ей, что все будет хорошо.
Потом он немножко подождал, пока она пройдет дальше: не хотел, чтобы она заметила его германский паспорт.
— Bitte! — сказал он человеку в униформе, протягивая ему документ, и подумал, что на этот раз Пауль Риттер уезжает из России навсегда.
Таможенник посмотрел гражданину ФРГ в глаза, потом опустил взгляд на фотографию.
— Ну-ка, подержи поровнее!.. — раздалась команда в его правом ухе. — Ну, ни черта себе!
Полковник Никоненко удивленно выругался, разглядев на экране имя и фамилию отбывающего гражданина Германии.
Он спохватился, только заметив тревожный взгляд самого гражданина.
— Пропускай! Пропускай! — крикнул он таможеннику. — Все в порядке.
«Рефрижератор» тем временем двигался по северному участку Кольцевой автодороги, максимально приближаясь к аэропорту.
