Пятница.
Первая неделя занятий языком закончилась, и Коллетт решила провести уик-энд с матерью в Вирджинии. Она заехала на Французский рынок в Джорджтауне купить для матери ее любимые паштет и сыр и уже стояла, дожидаясь, пока купленное упакуют, когда сзади кто-то окликнул ее по имени. Коллетт обернулась.
— Не может быть, — проговорила она, вытаращив глаза.
— Еще как может, — отозвалась Барри Мэйер.
Они обнялись, отступили на шаг, оглядели друг друга и снова сомкнули объятия.
— Ты что здесь делаешь? — спросила Мэйер.
— Учусь. Меня перевели и… это долгая история. Как ты? Агентство цветет? Как твои…
— Любовные дела? — Обе от души хохочут. — Ну, это тоже долгая история. Ты сейчас куда направляешься? Может, по рюмочке? Или поужинаем? Я все собиралась…
— И я тоже. Еду на выходные домой… то есть где мама живет. Боже, Барри, никак не могу поверить! Ты выглядишь сногсшибательно.
— И ты тоже. Тебе прямо сейчас нужно ехать?
— Ну, я… давай я позвоню маме и скажу, что приеду попозже.
— Приезжай завтра утром, раненько. А сегодня переночуй у меня.
— Ой, Барри, не могу. Она меня ждет.
— Давай хоть выпьем. Я угощаю. До смерти хочется поговорить с тобой. В голове не укладывается — поворачиваюсь, а тут ты стоишь. Ну, прошу тебя: всего по рюмочке. Если останешься поужинать, я тебя даже в лимузине домой отправлю.
— Дела идут хорошо, ага?
— Дела идут фантастически.
Они отправились в «Джорджтаун Инн», где Кэйхилл заказала джин с тоником, а Мэйер «старомодник», коктейль из виски, горького пива и сахара с лимонной корочкой. Бросились сообщать друг другу обо всем, что с ними произошло по сей день, но безумная попытка оказалась напрасной, постичь что-либо в этом хаосе воспоминаний было невозможно.
Мэйер поняла это и сказала:
— Давай-ка притормозим. Сначала ты. Ты сказала, что здесь на курсах. Что за курсы? Зачем?
— Для работы. Я… — Она окинула взглядом бар и выдавила, сильно смущаясь: — Я на самом деле не могу обсуждать это с… ни с кем из тех, кто официально не задействован в Компании.
Мэйер помрачнела:
— Жуткие шпионские тайны, да?
Кэйхилл со смехом отмахнулась:
— Да нет, вовсе нет, но ты же знаешь, как принято у нас.
— У нас?
— Барри, не заставляй меня объяснять. Ты же знаешь, о чем я.
— Еще как знаю.
— В самом деле?
Мэйер откинулась на спинку стула, поиграла соломинкой. Потом спросила:
— Ты покидаешь старую добрую Англию?
— Да.
— И?..
— Меня… Я согласилась поработать в посольстве США в Будапеште.
— Чудесно. В посольстве? Ты ушла из ЦРУ?
— Ну, я…
Мэйер подняла руку:
— Не надо никаких объяснений. Газеты читаю.
Столь бурно и весело начавшуюся встречу обезобразило неловкое молчание. Прервала его Кэйхилл. Она сжала руку Мэйер у запястья и сказала:
— Давай завяжем с плащами и кинжалами. Барри, твой черед. Расскажи мне о твоем агентстве. Расскажи про… ну…
— Мои любовные дела. — Они хихикнули. — Тут затишье, хотя были недавно свои моменты. Беда в том, что в самолете я провожу времени больше, чем где бы то ни было, а это не способствует постоянству в отношениях. В любом случае агентство процветает, и, между прочим, в Будапеште мы будем с тобой встречаться, пожалуй, чаще, чем за все прошедшие пять лет.
— Как это?
Барри объяснила. Рассказала про успехи с авторами-иностранцами, в том числе и с венгром, Золтаном Рети.
— Я уже побывала шесть или восемь раз в Будапеште. Люблю его. Восхитительный город, несмотря на то, что Большой Красный Брат заглядывает тебе через плечо.
— Еще выпьем?
— Я пас. Тебе?
— Нет. Мне в самом деле пора определиться.
— Позвони матери.
— Хорошо.
Кэйхилл вернулась и сказала:
— Мамуля такая милочка. Говорит: «Проводи время со своей закадычной подружкой. Друзья — это важно». — Она произнесла эти слова с наигранным пафосом.
— Твоя мама прелесть. Так что мы имеем: ужин, ночевку? Тебе выбирать.
— Ужин и последний поезд домой.
Заскочили они в «Ла-Шомьер» на М-стрит, где Мэйер был оказан воистину королевский прием.
— Я сюда уже много лет хожу, — объяснила она Кэйхилл, пока они шли к столику для избранных подле центрального камина. — Кормят великолепно и понимают, когда надо оставить тебя в покое. Тут мне не раз везло — и с едой, и со сделками.
Получился долгий, свободный и все более уходящий в воспоминания вечер. Выпили еще вина. Жажда бомбардировать друг друга подробнейшими рассказами о своих судьбах уже прошла, разговор превратился в милый и спокойный обмен мыслями, подсказанными уютом обстановки и кресел.
— Расскажи мне об Эрике Эдвардсе, — попросила Кэйхилл.
— Что тут еще скажешь? Поехала на БВО: встречалась с автором, который недавно прогремел на весь мир. Кроме того, никогда не упускаю случая побывать на Карибах. В общем, писатель повез меня в однодневный круиз, а капитаном наемного катера был Эрик. Мы сошлись сразу же, Коллетт, — такое, знаешь, мгновенное притяжение, — и я провела с ним целую неделю.
— Все продолжается?
— Вроде того. Трудно: я все время в разъездах, он там у себя, но ничто не умерло, это точно.
— Здорово.
— И еще…
Кэйхилл глянула через стол с зажженными свечами и улыбнулась:
— Все правильно. Есть еще что-то, о чем тебе смертельно хотелось рассказать мне.
— Эрика Эдвардса не хватает?
— Хватило бы, не намекни ты, что есть кое-что поважнее. Выкладывайте, госпожа литературный агент. До последнего поезда домой осталось совсем чуть-чуть.
Мэйер обвела взглядом ресторан. Всего два столика заняты, да и те в отдалении. Она уперлась локтями в стол и произнесла:
— Я вошла в команду.
Лицо Кэйхилл не выразило ничего.
— Я одна из вас.
У Коллетт мелькнула мысль, что ее подруга говорит о ЦРУ, но, поскольку это казалось маловероятным — и поскольку сама выучилась осторожности, — она мысль отогнала. А вместо этого сказала:
— Барри, ты не могла бы немного поконкретнее?
— Еще как. Я работаю на «Фабрику Засолки». — В голосе ее звучала веселая шалость, когда она произнесла эти слова.
— Это… каким образом?
— Я курьер. По совместительству, разумеется, но занимаюсь этим довольно регулярно вот уже около года.
— Зачем? — Это был единственный разумный вопрос, который в тот момент пришел Кэйхилл в голову.
— Ну, затем, что меня попросили, а потом… Коллетт, мне это нравится, чувствую, что делаю что-то стоящее.
— Тебе платят?
Мэйер рассмеялась:
— Разумеется. Какой бы из меня агент, если б я не выторговала себе приличный куш?
— Надеюсь, нужды в деньгах у тебя нет?
— Разумеется, нет, но было ли когда у кого слишком много денег? Да и в конце концов кой-какой неучтенный доходец не помешает. Нужны еще детали?
— Да и нет. Я, конечно, признательна, но все же говорить тебе об этом не стоило.
— С тобой? У тебя ж допуск.
— Я знаю это, Барри, и все же про такое не судачат за ужином и бокалом вина.
Мэйер приняла вид кающейся грешницы.
— Ты же меня не выдашь, а? Не выдашь?
Коллетт вздохнула и поискала глазами официанта. Подозвав его, сказала Мэйер:
— Барри, ты мне весь уик-энд поломала. Теперь я проведу его, размышляя о странных поворотах и зигзагах, по которым пошла жизнь моей подруги, пока меня не было рядом, чтобы уберечь ее.
Они стояли у входа в ресторан. Вечер был свеж и ясен. Улицу заполняли обычные для выходного дня толпы людей, которых, как магнитом, тянуло в Джорджтаун, — это вынуждало живущих там заламывать руки, в гневе подумывать, а не сломать ли кому шею или не продать ли к чертовой матери свой дом.
— Ты вернешься в понедельник? — спросила Мэйер.
— Да, но я почти все время провожу за городом.
— На «Ферме»?
— Барри!
— И все же?
— Мне надо пройти кой-какую подготовку. Давай оставим все это.
— О’кей, только обещай позвонить мне сразу же, как освободишься. Нам еще о многом надо поговорить и многое выяснить.
Они обнялись, коснувшись щеками, и Коллетт взмахом руки остановила такси.
Выходные она провела в доме матери в раздумьях о Барри Мэйер и об их разговоре в ресторане. Сказанное ею перед расставанием оказалось сущей правдой: выходные подруга ей-таки поломала. В понедельник Коллетт возвратилась в Вашингтон с беспокойным желанием снова увидеться с Барри Мэйер, чтобы ознакомиться с очередной главой из ее «другой жизни».
— Этот ресторан уже не тот, каким был, — промолвил Джо Бреслин, покончив с едой. — Я помню, когда «Гундель» был…
— Джо, я собираюсь в Лондон и Вашингтон, — сказала Кэйхилл.
— Зачем?
— Выяснить, что произошло с Барри. Я просто не могу сидеть здесь, обходить острые вопросы, пожимать плечами и мириться со смертью подруги.
