Если кое-какие мои подозрения окажутся основательными, Франсуаз должна снова появиться на горизонте. Если же нет, наша встреча закончилась с ничейным результатом.
Проходит целая неделя с момента моего вселения в виллу, пока брюнетка появляется снова. Это случается под вечер — в ту пору, когда одиночество угнетает даже того, кто, в сущности, ничего другого и не знает, кроме одиночества. Едва успеваю сменить пижаму на свежую белую рубашку, как раздается звонок. В момент, когда Франсуаз входит в холл, мои руки заняты повязыванием галстука.
— Добрый вечер. Вы что, встаете или собираетесь лечь? — спрашивает она, разглядывая меня со снисходительным интересом.
— Ни то ни другое. Просто готовился встретить вас, — скромно отвечаю я.
— Какая интуиция!.. Похоже, что любовь делает людей ясновидцами.
— Ненависть тоже.
— В таком случае мне, я думаю, разумнее всего уйти.
— Позвольте предложить вам хоть чашку кофе.
— Неужели вы до такой степени ненавидите меня? Я бы предпочла получить от вас пощечину.
— Хорошо, не будем ссориться, — бормочу я примирительно. — Могу предложить вам бокал перно, а кофе будет за вами.
Надеваю пиджак и направляюсь к буфету. Вообще я стараюсь ограничиваться чисто деловыми движениями и не смотреть на Франсуаз, потому что сегодня от ее вида просто дух захватывает. Может быть, мое состояние объясняется тем, что образ этой женщины всю неделю не выходил у меня из головы, или всему виной ее умопомрачительный туалет, не знаю, только она вновь овладела мной, словно навязчивая идея. На Франсуаз светло-синий костюм, плотно облегающий округлые формы, и поплиновая блузка с синими и шоколадными цветочками, а уж об очертаниях ее пышного бюста лучше не говорить. Пастельно-голубой фон придает ее черным волосам, взгляду темных глаз на белом лице прямо-таки фантастическую эффектность. Этой женщине идут любые цвета.
— Вы, как видно, собирались выходить? — замечает гостья, пока я занимаюсь напитками и бокалами.
— Не угадали. Я совсем не выхожу.
— В самом деле? Тогда к чему этот изысканный вид?
— Так, ради настроения.
— Сегодня вы как-то туманно выражаетесь.
— Ничего туманного нет, — отвечаю я, опуская в бокалы лед и разливая напиток. — В этот час люди обычно выходят из дому в надежде что-нибудь выпить — либо идут в ресторан, либо встречаются с друзьями. Вот и делаю вид, будто готовлюсь к прогулке. От этого у меня создается иллюзия, что я ничем не хуже других.
Женщина со свойственной ей манерой окидывает меня быстрым испытующим взглядом и говорит:
— Думаю, что вместо такого вот сеанса самовнушения гораздо проще было бы взять да и выйти, если хочется.
— Совершенно верно, — киваю я. — Вы не поможете мне перенести эту груду стекла на веранду?
Какое-то время мы сидим под оранжевым навесом, пьем из холодных запотевших бокалов и пускаем в пространство струи табачного дыма.
— Вы не ответили на мой вопрос, — напоминает Франсуаз.
— Значит, у меня не было желания отвечать.
— Это не учтиво…
— Почему? Вы тоже многое умалчиваете.
— Например?
— Например, что вас приводит сюда? Надеюсь, вы не станете меня убеждать, что не можете дышать без меня.
— Не беспокойтесь. Я лгу более умеренно, чем вы.
— В таком случае?
— Мой бедный друг! Сколько лет вам еще надо прожить на свете, чтобы понять такую простую вещь: самое большое удовольствие для женщины — удовлетворять свое любопытство. Вы разбудили мое любопытство. Ваше обращение к содействию посредника, чтоб привести меня сюда, отшельничество в этом доме, который явно вам не принадлежит, не говоря уже о ворохе небылиц, преподнесенных мне, — все это почти загадочно.
— Никак не предполагал, что во мне есть что-либо загадочное. Но раз так, постараюсь и впредь держаться в том же духе, чтоб не лишиться такой клиентки, как вы.
Франсуаз встает, прохаживается по веранде и останавливается у моего кресла. Маневры эти кажутся заранее продуманными, однако не исключено, что они вызваны простой неловкостью. Я не отношусь к числу забавных собеседников. На сей раз я не в состоянии отвести глаз от стройной, статной фигуры — крупным планом она закрыла передо мной весь горизонт. Словно загипнотизированный, я поднимаюсь перед нею на ноги.
— Скажите, Эмиль… — Она умолкает, будто ей трудно было впервые назвать меня по имени.
— Что сказать? — спрашиваю я с пересохшим ртом, пытаясь что-нибудь разглядеть во мраке ее глаз.
— Скажите… вы действительно любите меня?
— Не говорите глупостей. Между такими, как мы, не может существовать любви, — отвечаю я.
И плотно обнимаю округлые крепкие плечи.
После Морзе наступает очередь тайнописи с ее рецептами, химикалиями и техническими условиями. Господин Гаррис неисчерпаем и непогрешим, как подлинная энциклопедия. Довольно объемистая и полезная энциклопедия, которая едва ли скоро увидит свет, иначе ее пришлось бы озаглавить «Справочник шпиона». Скверно то, что в один из ближайших дней Гаррис унесет свой черный портфель и начнет давать лекции новому дебютанту, а меня пошлют сдавать практический экзамен по шпионажу в страну, из которой мне с трудом удалось выбраться.
Скверно и другое. По ходу занятий день ото дня мне становится все яснее, что учение мое близится к концу. Пока что мы вращаемся в области теории. Но еще в Болгарии я слышал немало историй, подобных моей, и знаю, что очень скоро на смену Гаррису явится Дуглас или кто-нибудь другой и предложит мне конкретный план операции, который я должен буду не только выучить назубок, но и выполнять на практике.
Единственная моя утеха в эти дни напряженного ожидания — Франсуаз. Мое предположение, что после первой физической близости наступит безразличие или досада, не оправдалось. Может быть, потому, что, как это редко случается, в самом деле очень редко, Франсуаз оказалась женщиной именно в моем вкусе. Мне хочется сказать, что у нее нет ничего общего с теми, о которых говорят «сладкая женщинка». Сладкое всегда в конце концов, а порой и в самом начале начинает горчить. Вы ищите холодный освежающий напиток, а получается липкий сироп нежностей и воркования. С Франсуаз подобные нежности не грозят. После нашей первой бессонной ночи, проведенной в опьянении, она ограничилась тем, что сказала мне сквозь полуоткрытую дверь ванной комнаты:
— Ты оказался ужасно изнурительным, первобытным любовником. Хорошо, что не все мужчины похожи на тебя.
Ее нежности и в дальнейшем мало чем отличались от этой, что все же лучше, чем если бы она повисла у меня на шее и заныла: «Миленький, скажи, как ты меня любишь!» Особенно если учесть, что рост у нее метр семьдесят два и соответствующий этому вес.
Франсуаз обычно приходила под вечер. Программа ее визитов постоянно была одна и та же — умеренное питье, умеренная закуска, самодеятельный ужин и любовь без лишних разговоров. Другой, менее подозрительный человек, вероятно, решил бы на моем месте, что женщина прочно и надежно привязалась к нему. Я же придерживался того мнения, что мы вот-вот услышим друг от друга нечто такое, чего мы всячески стараемся не произносить и что не имеет ничего общего с отношениями двух полов.
Но вот в один прекрасный день господин Гаррис сообщил мне, что на этом наши занятия заканчиваются, и безучастным голосом пожелал мне успеха в их практическом применении.
Вечером, когда мы с Франсуаз, сидя, как обычно, под оранжевым навесом, употребили привычные дозы алкоголя и обменялись колкими любезностями, я решил, что пора заговорить. Первым всегда вынужден говорить более слабый. Таково правило игры, и тут уж ничего не поделаешь — не я его придумал.
— Дорогая Франсуаз, твои остроты, хоть они и проверены временем, довольно однообразны. Что ты скажешь, если мы переменим тему?
Эта реплика не выражала ничего примечательного, зато мой взгляд был достаточно красноречив.
— А что ты скажешь, если мы переменим место? — вопросом на вопрос отвечает Франсуаз. — Мы с таким упорством сидим под этим навесом, что у меня появилось ощущение, будто я на всю жизнь сделалась оранжевой.
Она встает, спускается по трем мраморным ступеням и углубляется в сад, куда мы ни разу не догадались пойти прогуляться. Я следую за ней и, когда мы достигаем темной аллеи вдоль кипарисов, спрашиваю:
— По-твоему, нас подслушивают?
— А ты как считаешь?
— Трудно сказать…
— Говори тогда, что у тебя.
— Франсуаз, я хочу уехать в Париж!
— Ну и валяй. Счастливого пути.
— Не могу без тебя. Я хочу сказать — без твоей помощи.
— Почему не можешь?
— Потому что я в безвыходном положении. Ты единственная можешь меня спасти.
— Выходит, дошло до того, что тебя должна спасать какая-то надменная шлюха, как ты изволил меня назвать перед твоим Дугласом?
— У тебя изумительно острый слух…
