— А сейчас, дамы и господа, я покажу вам, как разумно устроен отдел хранения почтовых грузов! — слышался голос экскурсовода.
Идя на шум, Гальтон рассеянно посматривал по сторонам.
Слева и справа тянулись стальные прямоугольники плотно закрытых дверей, на каждой номер и табличка «Zutritt Verboten» [11]. Только одна была наполовину отворена, и доктор, конечно, туда заглянул — интересно же взглянуть, как на чудо-пароходе устроены грузовые отсеки.
Однако помещение оказалось совершенно пустым. Он хотел пройти мимо, как вдруг заметил, что на полу лежит какой-то предмет.
Кожаный бумажник! Как он туда попал? Откуда?
Предположить было нетрудно. Кто-то из участников экскурсии обронил, потом кто-то, не заметив, задел ногой, вот бумажник и отлетел в сторону.
Гальтон вошел, поднял. Возможно, там есть визитная карточка или монограмма?
Ни карточки, ни инициалов. В бумажнике вообще ничего не было — ни купюр, ни монеток в отделении с кнопочкой. Странно.
За спиной у озадаченного Норда послышался скрежет.
Доктор обернулся — створка отсека задвигáлась. Сухо щелкнул замок.
— Эй! Не закрывайте! — заорал Гальтон. — Здесь люди!
Поздно. Он заколотил в стальную обшивку. Хоть она была массивной, но не услышать в коридоре не могли. Однако дверь не открылась.
И тут он всё понял.
Это мальчишки, которых в группе была целая стайка! Сорванцам наскучила экскурсия, решили пошалить. Обычная детская проделка: на землю подбрасывается пустой кошелек на ниточке. Нашедший нагибается, не веря своей удаче. Спрятавшиеся в кустах чертенята тянут и давятся со смеху. А тут, в трюме, они придумали штуку еще смешней. И он, как дурак, попался. Сейчас они слушают его крики, стук и гогочут. Незачем доставлять им удовольствие.
Еще не решив, разозлиться или посмеяться, Гальтон прислонился к стене и достал портсигар. Нужно перекурить. У детей терпение короткое — откроют. А нет — придется подождать, пока в коридоре раздадутся чьи-то шаги, и тогда постучать. Конечно, ситуация глупая, но торопиться ведь особенно некуда. Умный человек всегда найдет занятие мозгу. Слава богу, есть о чем подумать, над чем поломать голову.
Он спокойно раскурил папиросу, выдохнул к потолку струйку пахучего дыма.
Прошла минута, другая, третья.
Мысли доктора Норда улетели за несколько тысяч километров, витая то над башнями московского Кремля, то над геометрически стройными просторами Петербурга, несколько лет назад переименованного в Ленинград, то есть Leninville или Lenintown, в честь пролетарского вождя, который отдал делу революции всю свою жизнь, а когда жизнь закончилась — даже свой мозг.
Уже некоторое время откуда-то сверху раздавалось едва слышное шипение, но погруженный в раздумья Гальтон не обращал внимания. Лишь когда ноздри уловили слабый, едва уловимый запах, а папироса ни с того ни с сего погасла, доктор стал принюхиваться и вертеть головой. Что за черт? Почему спичка, едва вспыхнув, не разгорелась? И почему стало трудно дышать?
Тут-то он и разглядел в углу, под потолком, зарешеченное окошечко, из которого с легким шелестом тянуло раздражающим запахом.
Это же CO2, двуокись углерода! Но зачем!?
О боже! Он стукнул себя по лбу.
Какой идиотизм! На чертовой Feuer-Wache сработал датчик, ответственный за этот отсек. Зарегистрировал дым, немедленно пустил в проблемную зону газ, вытесняющий кислород и подавляющий возгорание!
Норда уже начинало тошнить, закружилась голова. Если концентрация CO2 превысит 5 %, а при столь небольшой кубатуре это случится очень быстро, удушье неизбежно! Сердце и так уже стучало, как бешеное, вокруг всё плыло.
Неужели разумная, тщательно выстроенная жизнь может оборваться из-за такого нелепого стечения обстоятельств?! Не обидно погибнуть со смыслом, стремясь к высокой труднодостижимой цели, но подохнуть в этой мышеловке, из-за собственной дурости!
Он бросился к двери и что было сил застучал в нее.
— Помогите!!! Откройте!!! Дети, черт бы вас побрал!!! Скорей отоприте!!!
Снаружи не доносилось ни звука. Проклятым мальчишкам наскучило ждать, они сбежали. А члены экипажа в этот глухой закоулок трюма, должно быть, заглядывают редко.
Проклятье!
Он разевал рот, бился о патентованную водонепроницаемо-огнеупорную переборку, сам понимая, что очень похож на выуженную рыбу. Свет в глазах померк.
Вдруг что-то лязгнуло, дверь дернулась, отъехала.
Сначала Гальтон жадно вдохнул воздух, потом надавил пальцами на глазные яблоки. Захлопал ресницами.
Перед ним, удивленно приподняв брови, стояла мисс Клински.
— Что вы здесь делаете, доктор Норд?
— Мальчишки подшутили… Захлопнули… Глупо… — выдавил он.
Поскорее шагнул в коридор и задвинул за собой дверь, чтобы Зоя не уловила запах углекислого газа. Незачем этой девице, и без того самоуверенной, знать, что она спасла его от верной смерти. Достаточно того, что он, руководитель экспедиции, застигнут в жалком и дурацком виде.
— Вы очень бледный, — сказал княжна, внимательно его разглядывая. — У вас что, клаустрофобия?
— Нет у меня никакой клаустрофобии! Просто разозлился, — буркнул Норд. — Возвращаюсь в каюту. А с родителями сорванцов я еще потолкую.
В каюте Гальтона ждал еще один неприятный сюрприз, хоть и меньшего масштаба.
Когда он полез в чемодан за витаминным концентратом «кокавит», отличным средством для восстановления сил и нервного баланса, обнаружил, что в вещах кто-то шарил, причем не особенно заботясь о сокрытии следов.
в котором лежал весь запас наличности на дорогу, 500 долларов.
Патентованное лекарственное средство собственной разработки д-ра Г.Норда (в основе — сок листьев перуанской коки) обладало отменным транквилизирующим эффектом, и пропажа денег вызвала у Гальтона лишь улыбку. Известно, что шикарные лайнеры вроде этой расчудесной «Европы» кишат всевозможными аферистами, шулерами и просто воришками, часто одетыми с иголочки, совершенно неотличимыми от почтенных буржуа. Эта фауна подобна мелким паразитам, уютно обитающим в шерсти царственного льва.
Если бы в вещах похозяйничал человек серьезный, он не оставил бы следов, а пропали бы не только банкноты. Воришка же не тронул даже чековую книжку мистера Ротвеллера — видимо, был совсем мелкотравчатый, не умеющий и чек подделать. А раз цела книжка, потеря пятисот долларов — ерунда. Здесь же, у пароходного казначея, можно выписать нужную сумму в любой валюте.
На всякий случай, когда в каюту вернулся сосед, Норд спросил, в порядке ли его вещи. Айзенкопф сказал, что всё мало-мальски ценное он хранит в кофре, открыть который без знания кода невозможно. Чемодан у биохимика был монументальный, в человеческий рост. Весь в заклепках, с массой замков и тяжеленный — передвигать его можно было только на колесах.
— В чем дело, Гальтон Лоренсович? У вас что-то пропало?
— Нет.
После постыдной истории в трюме не хотелось выглядеть растяпой еще и перед немцем.
Не удовольствовавшись искусственным успокоителем, Гальтон подверг себя сеансу самовнушения. Всё шло хорошо, просто чудесно. На каждого жителя планеты приходится определенная доля от общей суммы несчастных случаев, преступлений и прочих пакостей, происходящих на свете. Это вроде лотереи, в которой выпадает не выигрышный, а проигрышный билет. За время жизни мало кому удается избежать своей порции невезения. Сегодня Норд разом отработал норму за все минувшие годы, когда ему множество раз чрезвычайно, а иногда и чудодейственно везло. Статистическая справедливость восстановлена. Притом отделался он сущими пустяками. Про кражу и говорить нечего, а потеря лица перед мисс Клински, во-первых, не катастрофична, а во-вторых, на самом деле Гальтону страшно повезло. Если бы Зоя по случайности не оказалась в коридоре и не услышала стук, финал был бы совсем другим…
Повысив тонус, доктор окончательно воспрял духом и перед тем, как лечь спать, даже напевал в дýше.
А утром, поскольку было 1 мая, то есть наступил летний сезон, Гальтон сбрил с головы всю зимнюю растительность. Освеженная кожа с наслаждением задышала всеми порами — с палубы через открытое окно задувал чудесный бриз.
В ванной Айзенкопф возился со своей маской. Норд не стал его ждать, отправился завтракать один. Лучше, если немец не будет присутствовать при начале разговора с мисс Клински.
Девушка, как и вчера, пришла в ресторан раньше коллег и с аппетитом ела намазанный джемом тост. Сегодня она была в чем-то белом, воздушном. Из-под гладкой, словно приклеенной ко лбу челки, на Норда посмотрели светлые (и как ему показалось, насмешливые) глаза.
— Доброе утро, доктор. Где ваша борода?
О вчерашнем происшествии ни слова. Что бы это значило? Проявляет деликатность? Или же оттягивает удовольствие?
