Ознакомительная версия.
«Сейчас будет философствовать», — думает Алексис.
И точно!
— Скоро шестьдесят! — говорит Никколо. Слова вылетают из его губастого рта, как мячики в сквоше отлетают от стенки — стукаются, бьются друг о друга округло и ритмично. — Солидный возраст! Вообще, жизнь похожа на летящий поезд, он нигде не останавливается, несется и несется, молотит на всех парах, пока не привезёт тебя к конечной станции. Самое печальное, Алексис, что нет возможности выйти на середине пути, на какой-нибудь промежуточной станции, постоять, отдохнуть, осмотреться. Сделать перерыв в дороге — вот чего нельзя, если поезд запущен!
Большие глаза Никколо вдруг наполняются слезами. Еще минута и они потекут, но мужчина сдерживает себя.
— К старости становлюсь сентиментальным! — говорит он в свое оправдание.
— Ничего! Это ничего! — отвечает растроганный Алексис. — Но знаешь, в этой жизни можно не торопиться, тем она и хороша. Живи в своё удовольствие! Делай остановки, где тебе нужно, выходи, дыши воздухом, наслаждайся.
— Да, другая жизнь! — кивает большой головой компаньон, — я не хотел бы назад, в Москву и поэтому у меня нет желания тебя отпускать. Здесь хорошо, а там страшно! — Никколо продолжает философствовать. — Заметь, все хотят изменить свою жизнь: бандиты, проститутки, коррумпированные чиновники. Но они хотят поменять одну реальность на другую. Жили, допустим, в помоечном районе столицы и раз — на Багамах или в Доминикане. Своя вилла, яхта, красавица-жена…
— А ведь всё это у тебя может быть, — вскользь бросает Алексис, которому хочется сделать что-то хорошее для сентиментального приятеля, — ты только скажи!
— Нет! Я знаю твои возможности, но мне так не хочется. Мне не хочется жить жизнью, слепленной по желанию кого-то, по его представлениям. Пусть моя жизнь будет здесь обычной, такой как у всех, течет своим чередом. Мне не надо замков и красавиц. Ты же себе не построил апартаменты?
— Ну, я! Я скромный человек, у меня нет завышенных потребностей.
— У меня тоже. Душа у меня осталась такой же, как и там, в столице. Знаешь, я за эти пятьдесят пять пришел к одному выводу — душа человека фактически не меняется с момента рождения. Слышал выражение «молодой старик»?
— Да!
— Это потому что некоторые рождаются со старой душой, а некоторые живут и умирают с молодой.
— Это ты к чему? — не понял Алексис. — Мы вроде толковали о бандосах и шалавах, о чиновных людях, о том, что они хотят перебраться в другую реальность, соответствующую их представлениям о халяве.
— Вот я и говорю — душа у них старая, а с такой душой бесполезно фантазировать, искать что-то новое. Если внутри пусто, один старый хлам, ничего путного не получится. Их позолоченный мир, всегда будет являться, в сущности, железной клеткой или камерой карцера.
Закончив есть пасту, Никколо допивает и вино.
— Нет, не хочется, чтобы ты уезжал, — продолжает он, по-видимому, больную для него тему. — Подумай, кому ты там поможешь?
— Девушке. Её зовут Ира.
— Точно? Когда хотят кому-то помочь, прежде всего, помогают самому себе.
— Не понял, чем я помогу себе в Москве? Ты Никколо занялся демагогией или софистикой — выбирай, что больше нравится! В любом случае наш разговор становится бестолковым и мне пора собираться. Подарок за мной!
Налив себе еще вина из бутылки, Никколо откидывается назад, закрывает глаза, как будто находясь в предвкушении новой дегустации. Кажется, что разговор с Алексисом его уже не интересует и не интересовал. Да и был ли сам разговор? Поезд его жизни мчится дальше, и этот разговор остается позади, на одной из станций, где жизнь не делает остановок.
Алексис встает из-за стола, идет к себе в квартиру, чтобы переодеться. Слова Никколо о бесполезности его помощи Ирине, как гвоздь застревают в мозгу. Слишком запутанны и туманы эти рассуждения. Получается, он, Алексис, хочет помочь ей, чтобы кто-то помог ему? В чём помочь себе? Зачем? У него и так все в порядке!
И всё же сомнения остаются. Иногда ему не хватает Насти рядом, она бы, наверное, смогла объяснить особенности ирреальной жизни, логику здешних поступков. Но она осталась в «Негреско» вместе со своим отцом.
Войдя в квартиру, Алексис переодевается в джинсы и черную футболку. В руках у него кожаная сумка-планшет, он вешает её через плечо. В одном из кармашков прощупывается флэшка, за которой охотится столько людей. Она на месте, можно отправляться.
Как ни странно, обмен между Алексеем и сотрудниками агентства «Улисс» был спланирован всё на той же Триумфальной площади, в половину двенадцатого. Бывают такие места, вокруг которых вертятся события, вращается мир, обладающие мистической тайной, как Бермудский треугольник. Почему и как — никто не скажет. Алексей никогда бы не подумал, что эта маленькая площадь с пролетарским поэтом в центре, станет играть такую важную роль во всей этой истории.
Начало сентября в Москве выдалось теплым, разница с последними августовскими днями казалась почти неощутимой. Листья еще зеленели на ветках, небо еще голубело в вышине, растекаясь белесыми облаками за горизонт. Но ветер был уже прохладным, колючим, почти осенним.
Когда он подъехал на площадь, до встречи еще оставалось время. Немного — минут двадцать. Алексей, от нечего делать прошелся вдоль здания концертного зала имени Чайковского, дойдя до театра Сатиры, затем повернул назад к Тверской улице. В тени ему было холодно, на солнце делалось жарко. На обратном пути осеннее солнце по-летнему било в глаза и он усиленно щурился, жалея, что пошел на встречу без очков.
Вообще-то следовало провериться — нет ли слежки, выявить возможную опасность со стороны людей, находящихся здесь, всех, кто попал в поле его зрения. Парочка на скамейке у Маяковского? Человек в черном «Ауди», припаркованном у обочины? Или дворник, собирающий мусор? Дворник должен быть азиатом, как во всей Москве, но Алексей увидел славянское лицо и это подозрительно.
Да, надо провериться, он читал об этом в шпионских романах. Алексей покрутил головой по сторонам, осмотрелся и ничего. Машины, люди — разные, непохожие друг на друга. Их много и все куда-то спешат, движутся сплошным потоком. В этой массе сложно заприметить пристальный взгляд, напряженное лицо, расчетливое движение руки, обнажающей ствол.
Они должны встретиться перед памятником — он и один из сотрудников «Улисса». Немного в стороне, с другими детективами, должна стоять Ирина. Как только Алексей отдаст флэшку, и сотрудник проверит содержимое на нетбуке, девушку отпустят. Таков уговор — всё просто, ничего сложного.
На одной из афиш он увидел надпись: «На всякого мудреца довольно простоты». Спектакль шел в Малом театре. Название, придуманное Островским для спектакля, отчего-то задело Алексея. Не тот ли он мудрец, которому кажется всё простым, хотя на самом деле в каждой простоте есть своё потаенное дно, скрывающее кучу проблем? Обмен между ним и «Улиссом» тоже выглядел просто, но мудрец в спектакле перемудрил, и в итоге оказался побежденным.
Такие мысли только усиливали его волнение, заставляли нервничать.
Алексей открыл клапан кожаной сумки, взял флэшку и переложил её в карман джинсов. Ему на мгновение показалось, что кто-то, некие злоумышленники, могут подбежать и сорвать сумку с плеча. Нет рисковать он не хотел.
Приближалось время встречи.
Алексей сам выбрал Триумфальную площадь — народу здесь обычно много и площадь недалеко от исторического центра Москвы. Он подумал, что в таком месте вряд ли будут проводить тупые разборки с дракой, еще менее вероятно, что будут стрелять. К тому же, именно здесь Вера передала ему злополучную флэшку, и теперь он чувствовал нечто символическое в обмене устроенном перед бронзовым Маяковским.
Он медленно отошел от метро, пройдя несколько шагов, и оказался у памятника. Посмотрел по сторонам. Никого. Время показывало без минуты половину двенадцатого. Величественный Маяковский сурово смотрел вдаль, сжав правую руку в кулак, словно грозя грядущим неприятностям. Алексей посмотрел туда же, куда смотрел поэт, но ничего кроме крыш домов на другой стороне улицы не увидел. Ничего не рассмотрел он и в небе над этими крышами, кроме стада медленно плывущих облаков, тянущихся к солнцу как к пастуху.
«Точность вежливость королей? Или что-то накрылось в нашем обмене?» — подумал Алексей, еще раз кинув взгляд на часы. Потом он посмотрел на концертный зал и краем глаза заметил, как по Тверской-Ямской улице проехали два черных джипа. Где-то за пределами его видимости машины остановились, и Алексей сразу подумал на «Улисс». Это должны быть они!
Солнце сместилось к западу, продолжая всё также сильно бить в глаза. Проклятое солнце! Никогда оно не вызывало у него столько отрицательных эмоций — там, в Бордигере, солнца было много. Он любил его ласкающее тепло, любил подставлять плечи, руки, всё тело под жаркие лучи, греющие, расслабляющие.
Ознакомительная версия.
