Переводчика долго не было. Петерсон переводил документы, на которых Пауэрс расписывался. Когда появился переводчик, конвоир принес из камеры личные вещи Пауэрса, и тот переоделся в темный костюм, повязал на белоснежной рубашке галстук.
Он пожал Петерсону руку, поцеловался с ним, затем сказал переводчику:
— Передайте начальнику тюрьмы, что я дарю Петерсону свою библиотечку и костюм, в котором приехал сюда после суда…
Петерсон попросил разрешения вернуться на фабрику. Его проводили в цех.
…Дни шли за днями, и ничто не менялось в жизни Петерсона. Он прочитал в «Известиях» коротенькую благодарность семейства Абеля за возвращение отца и мужа и понял: «Обмен состоялся!»
Как-то он заканчивал окраску гардероба, когда к нему подошел конвоир и сказал:
— В канцелярию!
В канцелярии находились прокурор области, довольно часто навещавший тюрьму, и полковник Балодис.
— Поздравляю вас, Петерсон, с досрочным освобождением!
И вдруг Петерсон вспомнил, как подкосились ноги у Пауэрса, и присел на услужливо пододвинутый стул.
Но он нашел силы подняться.
Полковник Балодис прочитал ходатайство республиканского КГБ в Президиум Верховного Совета СССР, в котором говорилось о том, что осужденный Петерсон, нелегально заброшенный английской разведкой в Советский Союз, передавший около четырехсот радиограмм в Англию, на самом деле не принес существенного вреда Советскому Союзу, так как передавал одну только дезинформацию, подготовленную чекистами, а находясь в заключении, проявил себя с положительной стороны, осуждает свое прошлое и намерен в случае освобождения из-под стражи честно работать… Прямо говоря, Петерсон, больше ничего не слышал…
И вот документы оформлены, деньги за длительную работу на фабрике получены, книги и костюм Пауэрса уложены, и полковник Балодис говорит:
— Что же, Петерсон, билеты у меня. Поехали?
Викторс Вэтра приехал по делам Союза художников в Москву.
Официальные дела были закончены в первой половине дня, и Викторс Вэтра был свободен до завтрашнего дня.
Он вышел из Союза художников на улицу и пошел бесцельно, любуясь летней Москвой. Деревья заслоняли улицу от солнца, медленно проходили женщины, позволяя любоваться собой, не спеша проезжали машины; этот июньский день был создан для радости и веселья.
Внезапно взгляд Вэтры упал на афишную круглую будку. «Посетите английскую выставку!» — было написано там. Ниже еще один плакат: «Неужели вы еще не были на английской выставке?!» Вэтра улыбнулся вызывающе раскрашенному плакату и вспомнил: об английской выставке писали в газетах, говорили по радио. Когда он вернется домой, Анна и дочь обрушатся на него: почему он не побывал на этой выставке?
Он остановил такси и поехал в Сокольники.
Огромный парк заполнили гуляющие. В трех светлых зданиях из стекла и алюминия были размещены основные экспозиции английской выставки. Вэтра встал в очередь. Девушки-англичанки в национальных костюмах Шотландии и Ирландии улыбнулись высокому господину в светлом спортивном костюме, подарили значок выставки. Вэтра прошел в залы.
Слева, при входе, размещалась выставка художников-абстракционистов. Здесь было пусто. Вэтра медленно прошел по залу.
Нет, эти художники мало интересовали его. Около часа он бродил из зала в зал, разглядывая, но не очень вникая в новинки техники.
Внезапно внимание Вэтры привлек взгляд одной из женщин-стендисток, экскурсоводов, которая очень уж внимательно всматривалась в него. Но когда Вэтра сделал шаг навстречу ей, она исчезла за стендом.
«Кто это? — подумал Вэтра. Было что-то знакомое в этой женщине, хотя видел он ее лишь мгновение. — Может быть, это Нора? Но что делать ей, сотруднице «Норда», в отделе готового платья на английской национальной выставке?»
Вэтра медленно спустился на второй этаж, прошел в конец выставочного зала. Здесь англичане весьма изобретательно устроили для посетителей-малышей стенд детской игрушки.
К потолку на невидимых резиновых тросиках были прикреплены красочно оформленные обезьяны, собачки, кошки, рыбы, крабы и, конечно, традиционные львы. Все животные были в натуральную величину.
Невидимое устройство на потолке приводило рыб и животных в движение. Они прыгали, кувыркались, плясали, вызывая смех не только у детей, но и у взрослых. Вэтра внезапно тоже вошел в игру, как будто ему было не пятьдесят лет, а всего лишь пять…
И тут вновь Вэтра увидел высокую женщину с мальчишеской прической, в элегантном костюме, со значком гида выставки на отвороте лацкана.
Женщина как будто наблюдала за ним. Но едва он взглянул на нее, она повернулась и ушла…
Нет! Конечно, нет!.. Английская секретная служба не может направить Нору в качестве гида английской выставки в Советский Союз!
Вэтра вышел из детского павильона, достал проспект выставки. Чем еще удивят англичане?
И вдруг за спиной он услышал женский голос:
— Мистер Казимир?
Не было сомнения, вопрос обращен к нему. Как поступить, что ответить? Он сделал два шага вперед, резко повернулся и спросил:
— Простите, вы ко мне обратились?
Перед ним стояла Нора.
— Вы уже уходите?
— Нет, я собираюсь посмотреть, как шотландцы пасут своих овец!
— Ну, Казимир, неужели вас интересует даже это? Когда вы были у нас, я могла бы дать вам более обширную информацию по этому вопросу.
— Увы, пришлось изучать более серьезные проблемы!
Они стояли лицом к лицу, и Вэтра мог внимательно разглядеть ее. Конечно, косметика делала свое: у Норы почти нет морщин на лице. Ему недавно исполнилось пятьдесят, а Норе, должно быть, под сорок? Костюм у нее идеальный, ни одной морщинки, ни одной складочки… И безукоризненная прическа! Он не выдержал, сказал:
— Великолепно уложены волосы, Нора!
— О, я причесываюсь у того же парикмахера, что укладывает волосы королеве… — И тут же грустно добавила: — Когда женщину перестают любить, тогда мужчины говорят о ее прическе…
Они медленно пошли к демонстрационному полю. Вэтра спросил:
— Если у вас есть время, проводите меня на эту пастушью демонстрацию?
Она кивнула.
Вэтра искоса посмотрел на Нору. Он достал из внутреннего кармана пиджака сигареты «Ява» и предложил Норе. Нора обменялась с ним сигаретами: предложила ему «Лаки страйк». Вэтра пошутил:
— Я бы на месте английских разведчиков курил «Пал-мол», что значит — всякая всячина, а «Лаки страйк», что значит удачный удар, приберег бы для следующего раза!
— Но вы должны были заметить, что операцию «Янтарное море» прекратили мы! — с вызовом сказала Нора.
Они вошли в маленькое кафе поблизости от выставки.
Вэтра видел, как она бросала настороженные взгляды по сторонам. Не увидят ли их вместе? И что могут подумать сотрудники?
Вэтра тихо сказал:
— Нора, если вы просто гид на выставке, если у вас нет других поручений отдела «Норд», я могу гарантировать вам безопасное пребывание в Москве…
— Да, дорогой Казимир, я просто гид. Но я не хочу пользоваться услугами Комитета безопасности, даже если вы и можете их оказать. — Она посмотрела в глаза Вэтре и с грустью сказала: — А вот что я могу сказать своим шефам? Я скажу им, что встретила в Москве только вернувшегося из Сибири «викинга», которому, как неоднократно замечало мое начальство, я уделяла несколько больше внимания, нежели отводилось мне по роду выполняемой в отделе работы…
— Мне трудно судить, как вам лучше это сделать! — мягко сказал Вэтра.
— Ладно, как говорите вы, русские!
Она подняла рюмку, выпила ее до половины, как будто смакуя коньяк, потом допила и протянула Вэтре. Тот молча налил снова.
Голос ее стал мягче, глаза ярче.
Впрочем, все это длилось минуту-две. Голос Норы окреп, она говорила так же негромко, но суше, каждое ее слово отделялось краткими паузами. Она спросила:
— Как вы, богатый человек, чьи корабли все еще плавают по морям, могли пойти на службу к большевикам?
— Я служу своей Родине, Нора. Когда возникла мысль послать меня в Лондон, мне не надо было выдумывать легенду. Я действительно был судовладельцем, бывшим, конечно, мне не надо было лишь говорить о том, что начал свою работу советского разведчика еще в годы войны, что мои друзья — Будрис, Граф, Кох и другие — офицеры советской контрразведки. Если вы помните, Нора, я никогда ничем не предал своих друзей, я всегда говорил: во имя моей Родины! А Родиной мы все называем Советскую Латвию!
— А ведь мы думали, что вы арестованы и пребываете где-то в Сибири…
— Как видите, нет. Я удостоен звания кавалера боевого Красного Знамени.
— Почему же я не вижу столь высокой награды на лацкане вашего пиджака? — язвительно спросила Нора.
— Ну, вы тоже не носите наград на лацкане вашего жакета. А нам до определенного времени по понятным причинам приходится быть «неудачными» художниками, водителями такси и кохами, хранить свои регалии где-то в ящике письменного стола…
