— Оставьте меня! Вы пьяны, как вам не стыдно!
— Вы меня не поняли, — пятясь к двери, пробормотал Майсурадзе, оглянулся по сторонам и юркнул в купе.
Брезгливое чувство охватило ее, сердце сжалось от обиды. Хотелось, как в детстве, забиться в темный угол и плакать.
— Едете на юг, а хандрите! — сказал кто-то. Теперь она решила: если пристанут — ударит. Обернулась.
Закуривая папиросу, в дверях стоял Сергей Яковлевич. Из-за его спины высовывался Константиниди.
Взволнованная и оскорбленная, она молчала.
— Запомните этот снег, завтра Вы его не увидите. Будет солнце, зелень, цветы и будет море, — сказал Константиниди и подошел к окну: — Вы никогда не видели моря?
— Нет, только на картинах, — ответила она, успокаиваясь.
— Ну, это не то! — вмешался Обловацкий. — Когда я впервые увидел море, мне хотелось кричать от восторга. Да и теперь, каждый раз встречаясь с ним, я волнуюсь.
— У меня нет этого чувства. Я помню море, должно быть, с того момента, когда мать впервые вынесла меня из дому. Оно вошло в меня раз и навсегда, как воздух и солнце, — медленно, точно обдумывая, говорил Константиниди. — Подождите, увидите сами и загоритесь, — пообещал он уверенно.
— А Вы сухумец? — поинтересовалась Елена Николаевна.
Константиниди кивнул головой.
— И историк и музыкант?
— …и мореплаватель и плотник, — проскандировал Обловацкий.
Константиниди застенчиво пожал плечами:
— Я музыкант по профессии, а историк по влечению сердца. И то — интересуюсь историей только своей маленькой республики.
Он производил приятное впечатление скромной манерой держаться.
— Раскажите о Сухуме, — попросила Елена Николаевна.
— С удовольствием, но что Вас интересует?
— Все о городе, природе, — она поправила сползшую на лоб прядь волос. — Ну, словом, все, что может интересовать такого дилетанта, как я.
— Хорошо! Но говоря о городе с точки зрения удобств местных гостиниц, пляжа и базарных цен, я вряд ли удовлетворю Вас. Хотите, я расскажу Вам историю Абхазии. Поверьте, это куда интересней.
— Согласна!
— Пойдемте в купе, там удобнее, — предложил Обловацкий.
— Нет, нет, только не туда, — вспомнив о Майсурадзе и Жирухине, запротестовала Елена Николаевна.
— Поэты древней Эллады за тысячи лет до нашей эры воспели аргонавтов Язона, — начал Константиниди. — В поисках «золотого руна» на корабле «Арго» они достигли берегов легендарной Колхиды. Классики древних сделали эту страну и дочь ее — Абхазию жилищем мифической богини Эос. Здесь жили и лучезарный Гелиос, златокудрая Цирцея и злая волшебница Медея, жестоко отомстившая Язону за неверность.
Красивая сказка? Легенда, пришедшая к нам из далекого прошлого? Но за легендой потянулись люди.
На побережье цвели богатые греческие колонии. Расторопные купцы из Милета везли сюда ткани и медь. В обмен на это на запад уходили лес, пушнина, вино, мед и фрукты. Тяжелой пятой победителя прошли по этой узкой прибрежной полосе легионы Великого Рима, тесня хозяев — горцев в их орлиные гнезда. На разукрашенных судах сюда спешили патриции в свои поместья. Но шло время, и на смену ослабевшему Риму пришел другой хищник — Византия. В одном ряду с вооруженными когортами колонизаторов шли христианские проповедники, мечом и крестом подчинявшие непокорных.
— Вы рассказываете, как хорошая книга, — заметил Обловацлий.
Константиниди не улыбнулся. Он, видимо, сел на своего конька. Елена Николаевна не шелохнулась.
— Много лилось крови в этом благословенном краю. Персы, потом опять римляне, потом арабы. И каждый завоеватель строил крепости, замки и храмы, много храмов. — Он усмехнулся. — А лес и пушнина, все, что в изобилии давала эта земля, шло за море. Восстания не утихали и, наконец, дали свои плоды: абхазцы объединились с западногрузинскими племенами. Но не долго существовало Абхазско-Имеретинское государство, Вражда и жадность феодалов привели его к распаду. И снова Абхазия, раздробленная на мелкие владения, осталась в одиночестве. Ее владетельный князь Чачба не смог объединить враждующих князей — тавадов. И снова на побережье появились иноземцы — разведчики богатой Генуи. Меняются названия селений и городов. Растут города и крепости… и храмы.
— А лес, пушнина и вино шли за море? Ведь верно? — засмеялся Обловацкий. — Смотрите, Харьков! — вдруг воскликнул он.
Константиниди прервал свой рассказ. Коридор наполнился людьми. Открылось купе, вышел Жирухин и быстро направился к выходу.
— Гулять? — окликнул его Обловацкий. Но тот уже хлопнул вагонной дверью.
Моросило, но, несмотря на мелкий дождь и слякоть, перрон был полон народу. Старуху встретили сын с женой, и они ушли. Гуляя по платформе, Русанова и Обловацкий дошли до паровоза. Здесь Елена Николаевна заметила Жирухина. Подняв от дождя воротник своего демисезонного пальто, он разговаривал с какой-то женщиной. Русанова хотела окликнуть его, но Обловацкий удержал.
— Не надо, не мешайте.
Они повернули обратно. У вагона стоял Майсурадзе, беседуя с Константиниди. Увидев Елену Николаевну, он сконфузился, скомкал разговор и заторопился.
— Не узнаю Майсурадзе. Всегда такой лихой, а сейчас — мокрая курица, — удивленно заметил Константиниди. — Погода, что ли, на него подействовала?
Елена Николаевна пожала плечами. Поезд уже прошел станцию и громыхал на стрелках, когда в вагон вошел Жирухин.
— А где обещанные малосольные огурчики? — встретил его Константиниди.
Александр Семенович заулыбался и развел руками:
— Я сам едва успел поесть в буфете, потом был на почте. И все бегом, бегом.
— И даже с незнакомкой не успели как следует поговорить? — с иронией сказала Русанова.
Жирухин вздрогнул.
— Какая незнакомка? Вы с кем-то спутали меня!
— Конечно, Елена Николаевна спутала, — смеясь, подтвердил Обловацкий. — Ох, женщины, женщины, всегда им мерещаться соперницы! — И, повернувшись к Константиниди, предложил: — Продолжайте свой рассказ. Не будь Вас, я так бы никогда ничего и не узнал. — И заметив его недоверчивый взгляд, добавил: — Нет, серьезно, ну кто из бывавших на побережье знает эту поэтическую историю? Кто? — спросил он. И сам ответил: — Никто! Мы и свой-то край порой толком не знаем!
В купе было тепло и тихо. На верхней полке, закрывшись с головой, спал Майсурадзе. Елена Николаевна забралась с ногами на диван и забилась в угол.
— В пятнадцатом веке под ударами турок погибла Византия, — вдохновенно продолжал Константиниди. — Разрушив ее колонии на черноморском побережье, в Абхазию пришли турки. И снова кровь и гнет, худший, чем прежде. Религия — оружие завоевателей. Христианских проповедников сменил ислам. Пустели города, гибла торговля, уничтожались памятники старины. Тысячами вывозились в неволю свободолюбивые абхазцы. Мужчины — на работу, женщины — в гарем. Абхазки особенно ценились сластолюбивыми османскими вельможами… Нет Триглита и Хакари — есть Бала-Даг, нет Диоскурии и римского Севастополиса — есть Сухум-Кале. Но сколько можно терпеть гнет? И снова восстала Абхазия. Восстание растет, сухумская крепость в руках абхазцев. Но снова распри, и победа уходит из рук народа.
В начале девятнадцатого века Восточная и Западная Грузия присоединяются к России. На Черном море — русский флот, он контролирует побережье. Но Абхазия еще в руках турецких захватчиков. В тысяча восемьсот десятом году русские военные корабли штурмуют крепость. Владетель Абхазии Сефер-бей Чачба заключает договор и передает свою страну в наследственное владение России. Приходит мир на эту прекрасную, многострадальную, обильно политую кровью землю. Возникли и новые имена старых городов и селений — Гагра, Пицунда, Псырцха.
Сколько жадных и жестоких врагов здесь побывало? Что сохранило нам время от прошлого? Остатки крепости царя Митридата, обломки замка римского императора Траяна, следы соединительных каналов, белоснежные колонны Диоскурии на дне Сухумской бухты, венецианский мост, замок Баграта с подъемными мостами и подземными ходами. Сколько эпох и стилей, сколько образцов высокой древней культуры!
Он остановился, глаза его блестели:
— Вы не устали, Елена Николаевна?
— Нет, нисколько.
— Вы очень хорошо знаете историческое прошлое своего края, — сказал Обловацкий, не скрывая восхищения.
Константиниди застенчиво улыбнулся.
— Я увлекаюсь историей. Она любима и понятна мне, как музыка. Смотрите, кто только из древних не писал об этой маленькой стране, — продолжал он: — Страбон и Геродот, Птоломей и Плиний. Даже русский летописец Нестор. А сколько источников позднейших лет!
Еще дважды здесь побывали турки. Наконец ушли навсегда.
Война четырнадцатого года ставит Абхазию под пушки немецких и турецких кораблей. Германская подводная лодка обстреливает город.
