странным фактом. И Сосновский, и Буторин хорошо знали, что ненцы, как и другие народы Севера, никакого белья не носили, а одежда из кож и шкур надевалась у них на голое тело. Только тогда создавалась прослойка теплого воздуха, и только в этом случае в такого рода одежде человек не потел. Нижнее белье, надетое под меха, заставляло потеть, и человек в итоге начинал мерзнуть.
– То, что белье отечественное, ничего не доказывает, – заметил Сосновский. – Ношеное, стираное. Он может быть и немцем, и финном, и норвежцем. Он мог специально носить белье советского производства, чтобы выдавать себя за советского гражданина. А вот тот факт, что, прекрасно зная обычаи и жизнь народов Заполярья, он все же надел их национальную одежду на белье, говорит о том, что это ненадолго. Он его намеревался вскоре снять. Не все время он его носит. Вот так-то. Значит, во время этой поездки ему надо было маскироваться под местных. Зачем? Зачем он сюда приехал, почему без разговоров напал на нас?
– Может, из-за могилы приехал? – предположил Буторин. – Немцы похоронили своего моряка на берегу, доложили начальнику, и тот устроил выволочку. Приказал срочно убрать следы захоронения. Вот и прибыл человек. Он понял, что мы видели могилу, и решил заставить нас замолчать навеки. Я так себе это представляю. Так, прихлебай из местных, которого завербовали в начале войны или перед самой войной.
– Нет, Витя, – покачал головой Сосновский, показывая на наполовину раздетый труп. Посмотри вот сюда, на внутреннюю часть его руки у подмышки. Видишь?
– Что это? Татуировка?
– Это не просто татуировка, здесь набита группа крови этого человека. Знаешь, где так делают? В эсэсовских частях. Они очень заботятся о своих элитных солдатах. Человек может быть без памяти, а группу крови определить надо, чтобы спасти ему жизнь. А это место, по статистике телесных повреждений во время боев, самое менее повреждаемое. Вот так вот, Виктор Алексеевич. Перед нами эсэсовец. Видимо, из егерей, с хорошей подготовкой. И какого черта ему тут надо было?
– Ну-ка, иди сюда! – Буторин резко поднялся и, подойдя к могиле, принялся сбрасывать камни. – Помогай!
Оперативники, обдирая пальцы, стали разбирать могильный холм. Через несколько минут показались старые доски, потом прорезиненный брезент. Теперь Буторин и Сосновский стали действовать осторожнее. Сняв доски, они с изумлением увидели, что никакой ямы и тела в ней нет. Что-то прямоугольное и совсем небольшое лежало, тщательно завернутое в брезент. Осторожно развернув его, они обнаружили радиостанцию «телефункен», несколько банок немецких и советских консервов, ракетницу. Буторин опустился на камень и посмотрел на Сосновского.
– Ты понял, Миша, что это и кого мы тут шлепнули?
– Что тут понимать. Агент, который хорошо знает русский язык, вел наблюдение в арктической зоне и подавал сигналы своим. Скорее всего, командиру подводной лодки. Второго, вероятно человека из местных, мы упустили. Вопрос в другом: что нам с этим добром делать?
– Шуму мы наделали много, и второй ушел, – задумчиво произнес Виктор. – Он теперь знает, что сюда соваться нельзя потому, что тайник раскрыт. Вопрос, как он доложит о случившемуся начальству, ведь рация здесь? Или невыход на связь у них означает провал?
– Я думаю, что другого выхода у нас нет, кроме как находку снова завалить камнями и сделать вид, что мы ничего не нашли, – предложил Сосновский. – В идеале бы хорошо и тело здесь бросить, но это невозможно. Те, кто придет проверить и понять, что здесь произошло, сразу решат, что мы с ними играем. Все должно быть правдоподобно.
Береговые поселки рыбаков-поморов были своего рода центрами своеобразной цивилизации Заполярья. Все здесь было по-особенному, все не так, как привык видеть, понимать человек из большого города. Сюда приезжали за свежей рыбой закупщики, сюда приезжали оленеводы прикупить товара в артельном магазине. Как правило, в магазинчике продавали все самое необходимое, без чего людям в этих суровых краях не выжить: спички, соль, керосин, обувь, ткани, муку, консервы, нитки, иголки, порох, дробь, картонные гильзы для охотничьих ружей, топоры, гвозди. Всего и не перечислить.
Этот поселок на берегу Печорской губы был третьим на пути Шелестова, где он успел побеседовать и с рыбаками, и с оленеводами. Ничего конкретного он узнать не смог, но зато укрепился в мысли, что немецкие моряки бывали, даже этим летом, в советских арктических водах. Каждый человек, которого он расспрашивал и который видел что-то непонятное, не мог и предположить, что это было связано с фашистской подводной лодкой, с вражескими моряками. А Шелестов записывал в свой распухший блокнот сведения о пропавших без вести рыбаках, охотниках, о виденных спинах «большой рыбы» или «большого тюленя». Кто-то из рыбаков читал или слышал о китах и говорил, что видел кита, хотя киты в полярных водах не встречаются, это Шелестов тоже выяснил у биологов. Но единственный «холодноводный» кит – гренландский в Охотское море почти не заходит, он обитает в Гренландском море и севернее Новой Земли в районе Шпицбергена и Земли Франца-Иосифа. Мог быть и кит, но вряд ли. Но вот о чужаках, чужих людях он слышал нередко. Ненцы видели их следы, находили убитых пулями и освежеванных оленей. Но самое ценное было в том, что дважды он слышал об украденных у оленеводов «женских» нартах – «мюдхан», как их называют оленеводы. Это более прочные нарты, приспособленные именно для перевозки груза.
– Осторожнее, дядя, – вдруг раздался рядом резкий детский голосок.
Шелестов повернулся и понял, что наступил на ногу девочке-подростку в грубой брезентовой одежде. Не по росту, чиненой и штопаной, но очень опрятной. Смотрела девочка серьезно, очень по-взрослому. Максим невольно улыбнулся и посторонился, пропуская девчонку.
– Извини, я нечаянно, – сказал он. – Привык, что в тундре и на берегу малолюдно, а здесь просто столпотворение какое-то у вас.
– Смешно говорите, – без улыбки ответила девочка. – Столботворение. Что это столбы могут вытворять?
– Не столб, а столп, – поправил Шелестов. – Столпы – так в древности назывались башни. А ты не знаешь древнюю легенду, откуда на земле взялось множество языков и почему не все люди говорят на одном языке?
– А что, все люди говорят на разных языках? – неподдельно изумилась девочка. – Я книжки читала про разные страны, про приключения. И про Францию, и про Америку. Там все говорят, как мы. Ну, ненцы наши, те, конечно, на своем говорят, но и по-русски тоже.
– Да откуда же ты такая взялась? – пришло время изумляться Шелестову. Он понял, что девочка читала книги, написанные по-русски, но про другие страны, и думала, что там так же разговаривают, как написано в книге.
– Я не взялась, я приехала с нашими мужиками. Мы из рыбачьего поселка. Мама просила купить ниток и иголок. Не ходит она у меня. Шьет она дома, люди покупают.
Погода разыгралась, и к полудню небо затянуло низкими угрюмыми тучами. Пошел дождь: тягучий, унылый. И сразу цветущая весенняя тундра стала серой, мрачной, неприглядной. Люди с улицы исчезли. Кто по домам, кто в чайную, где можно было перекусить и выпить не только чаю, но и чего покрепче. А Шелестов, познакомившись с рыбаками, с которыми приехала девочка, сидел на лавке в большом сарае, где вдоль стен стояли большие корзины и бочки со свежей рыбой.
Девочку звали Елизаветой, и она никак не соглашалась, чтобы ее звали просто по-детски Лизой. Ее отец утонул в море во время шторма. Мать болела и совсем перестала ходить. На этом закончилось детство маленькой Елизаветы и начались суровые будни в далеком рыбачьем поселке, в котором надо было как-то выживать с больной матерью. Пришлось забыть об интернате, в котором она начинала учиться. Конечно, рыбаки понемногу помогали семье, но прожить на эту помощь было нельзя. И Елизавета работала в огороде, пытаясь вырастить все то, что могло расти на суровых берегах Припечерья: картошку, свеклу, капусту, морковь. А еще с малых лет девочка начала помогать в артели на сортировке рыбы, на разделке, на засолке.
Шелестов с Елизаветой сидели и слушали, как капли дождя барабанят по деревянной крыше. Максим аккуратно и ненавязчиво расспрашивал девочку о ее жизни, о том, что она видела и знает. В море можно редко увидеть другие рыболовецкие баркасы, но бывает, что и увидишь. Особенно когда
