– Отличная метода, капитан, – похвалил Казаков. – Попрошу редактора окружной газеты прислать к вам корреспондента. Пусть для всех распишет ваш опыт.
Обедали после часа дня, когда на заставе по ее особому расписанию начинается рабочий день.
Казаков сидел с Тююром за столом в общей комнате, где за другими столами обедали солдаты и сержанты. Никаких отдельных боковушек на заставах и в застойную эпоху банкетов не полагалось. Здоровый демократизм всегда был присущ пограничной жизни. Иначе нельзя. Ведь застава словно передовая линия фронта. Здесь каждый уходит в наряд как на войну, не зная, вернется ли вот в эту, собственными руками обихоженную столовую живым.
Летчиков накормили раньше, и они ушли к вертолету заниматься собственными делами.
Казаков ел вкусный борщ, поглядывал на обедавших солдат, которые делали вид, будто и не замечают такого высокого гостя, вели себя со сдержанной вежливостью. И генерал чувствовал себя молодым, освободившимся от множества забот и тягот, которыми так богата его жизнь. Мало того, что надо удерживать в голове возможные перепады необыкновенного, растянувшегося на сотни километров хозяйства, так еще и продумывай каверзы, которые сочиняют профессионалы на той стороне.
Краем глаза генерал заметил, что на столах пограничников не остается недоеденных кусков хлеба, остатков пищи. Он всегда возмущался, когда видел на заставах пищевые отходы. Значит, говорил Казаков, что-то у вас не так организовано с питанием. Конечно, отходы не пропадут, на каждой заставе есть свиноферма. Но это непорядок. И даже не продуктов жаль, которые сгребаются в ведра на кухне. Жаль самих молодых парней, равнодушно взирающих, как десятки килограммов несъеденной пищи переходят в категорию помоев. Ведь от таких ежедневных картин незаметно для себя они исподволь привыкают к расточительству!
Научить юношу мастерски стрелять, разбираться в следах, управлять техникой – это хорошо. Но воспитать в нем чувство хозяина в большом и малом – задача наиважнейшая. И мелочей здесь нет… Не заметил капающий кран, не погасил днем лампочку в казарме, рассыпал мешок с цементом, оставил на дороге клок сена, заготовленного товарищами для коров на заставе… Все это будто бы копейки, но без них нет рубля, без рубля нет миллионов. Бережливость в малом порождает бережливость в большом.
«Скажу ребятам об этом во время беседы», – решил Казаков.
У капитана сейнера Арнольда Виру настроение было испорчено вконец. Только что он говорил с председателем рыболовецкого колхоза, который объявил: старпома твоего посылаем в Таллинн на курсы, пусть поизучает новое поисковое оборудование.
– Самая пора идти на хорошую рыбу, а вы лишаете меня правой руки, – сопротивлялся старый Виру. – Черта ли нам в этих курсах! Мой старпом закончил мореходку, а я вообще нигде не учился, а рыбу ловлю лучше всех на побережье. Разве не так?
– Ты абсолютно прав, Арнольд, дружище. Но старпому твоему в перспективе плавать в Атлантике, а там с балтийским опытом не развернешься. Ведь ты же не пойдешь в океан, скажем, на БМРТ?[31]
– А чего я там не видел, в океанах, – ворчал, смиряясь, Арнольд Виру. – Мне и на Балтике просторно. Но как же я все-таки без старпома?
– К нам должен прибыть парень на стажировку, – ответствовал председатель. – Из Пярнуского рыболовецкого комбината. Старпом, в капитаны выдвигают. Вот ты и подучишь его маленько.
На том и порешили.
Пока сейнер Арнольда Виру стоял у пирса колхозного ремзавода, но через неделю ремонтники обязались выпустить его как новенький. По недавно принятому правилу, ремзавод не только восстанавливал рыбацкий флот, но и давал на определенный срок гарантию. Теперь ремзавод зависел от конечного результата, то есть улова, поэтому в первый рейс на отремонтированном судне отправлялся механик-наставник. Любая заминка с двигателем во время первого рейса влекла за собой рекламацию, по которой этот специалист отправлялся и во второй рейс, но тогда зарплаты ему уже не платили.
Теперь механик-наставник Пенсас безвылазно копался с ремонтниками в машинном отделении сейнера едва ли не вылизывать заставлял двигатель.
Арнольду Виру и его механику Сигулду Пунгу нравился Пенсас, человек пожилой немногословный, хороший работник, от внимания которого не ускользала никакая мелочь.
Работал Пенсас в колхозе недавно, но уже зарекомендовал себя с доброй стороны. Никто из здешних рыбаков не знал, что старый Пенсас служил в гитлеровском легионе, потом шнырял по лесам с немецким автоматом в руках, отбыл заслуженное наказание, а в последнее время был завербован Августом Эккерманом для участия в операции «Семейные каникулы».
Вовсе не случайно именно Пенсас должен был идти в море на сейнере Арнольда Виру.
Лотара Рендулича, потерявшего от страха самообладание, Август Эккерман прятал на даче.
Яхтсмен без колебаний поверил доценту в том, что во время попойки он ударом бутылки по голове убил корреспондента Вареса. Смакуя детали, Эккерман поведал, как вытаскивал ночью из подъезда труп, упакованный в мешковину, а затем в целлофан, как, рискуя попасть с ним на глаза кому-либо, упрятал его в багажник машины, отвез на берег лесного озера и утопил со всеми предосторожностями.
– Не всплывет? – с дрожью в голосе спросил Рендулич. – О грузе ты не забыл?
– Будь уверен, – ответил Эккерман. – Только вот с тобою что делать… Если ты думаешь, что я возьму это мокрое дело на себя, то глубоко ошибаешься. Пока все шито-крыто, я буду молчать. Но если милиция начнет копать под меня, то не обессудь. Живи пока у меня на даче, едой я обеспечу, выпивкой тоже. И буду думать, как тебе выпутаться.
Рендулич подавленно молчал.
В тот же день Август Эккерман встретился с Рокко Лобстером и доложил ему, как идет созревание подопечного яхтсмена.
– Насчет, спиртного вы перегнули, – поморщился Омар. – Если он будет заливать случившуюся с ним беду, положение перестанет казаться ему безнадежным. Алкоголь искажает представление об опасности, значительно преуменьшает ее. Да и выкинуть какой-нибудь фортель сможет… Кормите его по самой скромной норме, чтобы сытый желудок не располагал к благодушию, а спиртного – ни капли.
– Когда я могу намекнуть на появившийся выход?
– Дня через два. Представьте меня двум другим кандидатам в беглецы. Их зовут…
– Артур Чиладзе, тридцать лет, женат, детей нет, перебрался сюда из Батуми, обещали квартиру в престижном доме, а дали в обычном. Смертельно обиделся. Конфликтен в коллективе, гипертрофированное самолюбие, вспыльчив, пользуется только фирменными вещами.
– А второй?
– Юрис Михаэлис, родом из Риги. Холост. Двадцать пять лет. Хороший спортсмен, но весьма недалекий человек. Нравственно неустойчив, политически невежествен, инфантилен. Главный стимул – стать чемпионом и обрести прессу, восторженных болельщиков, женщин. Обижен тем, что на международных соревнованиях просидел в запасной команде. Считает это происками завистников из местных шовинистов. Весьма недалек.
– Годится, – удовлетворенно кивнул Рокко Лобстер. – С таким материалом можно работать. Но для серьезной подготовки этих типов к переходу на Запад у нас нет времени. Будем действовать с ними втемную. Поставим их перед фактом, когда Рубикон уже будет перейден. А Рендулича готовьте к осознанной акции. Он должен знать, что для него бегство на Запад – единственный путь уйти от ответственности за убийство. Кстати, подчеркните в разговоре, что совершение преступления в пьяном виде является по советским законам отягчающим обстоятельством. Пусть не создает себе иллюзий на этот счет.
– У человека, лишённого надежды, всегда возникает потребность в иллюзии, – явно цитируя кого-то, напыщенно произнес Август Эккерман.
– Кто это сказал, профессор? – с интересом глянув на Цезаря, спросил Омар.
– Карл Ясперс, один из столпов экзистенциализма… Только он говорил про общество в целом.
– Так вот внушите вашему подопечному, что у него нет ни надежды, ни права на иллюзии. Он выступит главной ударной силой. Я не уверен в том, что два других болвана решатся на прямой захват и угон яхты. Поэтому поступим иначе… Но руководить операцией будете лично вы, Цезарь.
В одно мгновение фигура человека наложилась на перекрестие оптического прицела – и грянул выстрел. Неожиданно возник новый силуэт. Плавно, но быстро указательный палец нажал на курок, и тут же голос наблюдателя возвестил:
– Есть второе попадание!
Стрелял Олег Давыдов.
Он когда-то показывал неплохие результаты, исправно владел спортивным пистолетом Марголина и малокалиберной винтовкой, доводилось и на стенде пробовать себя. Но потом увлекся дзюдо и пришлось выбирать. Олег занялся борьбой.
Когда Олег Давыдов вместе с Джоном Бриггсом вернулся из Вашингтона, его пригласил к себе Стив Фергюссон. Он поздравил его с благополучным визитом в метрополию, сообщил о повышении денежного содержания, теперь Аргонавт был в ранге старшего инструктора, но добавил при этом, что мистер Ларкин считает: Аллену Дугласу необходимо все-таки закончить весь курс обучения на вилле «Вера крус», хотя и по ускоренной программе.
