— Хорошо, — сказал М. Выгодский, — я приму вас в 12.30. Запишите адрес…
Деньги нужно было экономить, но садиться за руль в таком состоянии она не решилась и вызвала такси.
Проезжая мимо дома Джессики, увидела разбитое окно в кухне и желтую ленту, которой была запечатана дверь. Ей показалось, что оконная рама испачкана в чем-то черном…
Выгодский оказался молодым симпатичным человеком, чем-то похожим на кутюрье или поп-звезду, в эффектном ослепительно-белом халате. Халат ему очень шел. Длинные черные волосы были собраны сзади в аккуратный хвостик.
— Нет, я не русский, — улыбаясь, сказал он на чистом английском без акцента. — Мой отец приехал из Кракова, это в Польше. Но ведь Россия где-то там неподалеку, если не ошибаюсь?
Он выслушал ее, затем усадил на свое хромированное кресло в откровенно бесстыдной позе, тщательно осмотрел, взял мазки, а потом небрежно вставил в святая святых палец в тонкой перчатке, понюхал и неопределенно хмыкнул.
— Можете одеваться.
Оксана прошла за ширму. Хотя после того, что видел доктор, и после тех манипуляций, которые он с ней проделывал, это было чистейшим ханжеством. Или соблюдением приличий. Оксана застегивала бриджи, руки у нее дрожали, и она не сразу смогла вдеть пуговицу в прорезь. Наконец, она застегнулась и медленно, как во сне, вышла из-за ширмы.
Мистер Выгодский долго мыл руки, затем сел за стол и принялся заполнять медицинскую карту ровным круглым почерком.
— Что со мной, доктор? — нетерпеливо спросила Оксана.
Он поднял голову и профессионально-отстраненно улыбнулся.
— Ничего страшного. Завтра получим результат анализов и сразу приступим к лечению. Хотя клиническая картина позволяет уже сейчас предварительно поставить диагноз. Я почти не сомневаюсь, что у вас хламидиоз.
— Хламидиоз?.. Это венерическая болезнь?! — в ужасе спросила Оксана.
— Нет, она не входит в группу венерических. Это из группы так называемых заболеваний, передающихся половым путем. Вирусное ЗППП.
— Это опасно?
— Как вам сказать, — отозвался доктор. — Около миллиона американцев каждый год заражаются хламидиозом. И почти столько же излечиваются. Но требуется длительное и упорное лечение. Кстати, пока что воздержитесь от контактов с вашим партнером. А ему будет лучше тоже показаться мне. Скажем, завтра. Чтобы вы одновременно прошли курс… Так что завтра приведите и его тоже.
«Кого вести? Мигеля, Сурена или обоих?» — мелькнула ужасная мысль. Оксана начинала понимать, какие последствия повлечет эта болезнь.
— Когда я могла заразиться? — дрогнувшим голосом спросила она.
— Инкубационный период — от одной до трех недель, в редких случаях больше.
Оксана заметила, что Выгодский смотрит на ее левую руку: есть ли кольцо на пальце? Инстинктивным движением она спрятала руки за спину.
— Судя по внешним признакам, скорее всего вы заразились… гм… недели три назад.
«Мигель! Грязная свинья, животное, скотина! И тот страшный сон — в руку…»
Она разрыдалась.
— Не нужно плакать! Ведь ничего страшного не случилось!
Доктор вскочил из-за стола, вид у него был испуганный, словно из-за плачущей пациентки его могут лишить лицензии и практики.
— Все нормально. Сейчас я приду в себя, — Оксана выставила руку.
Почему-то ей не хотелось, чтобы доктор М. Выгодский жалел ее. Она изо всех сил пыталась сдержать слезы. В Америке не принято проявлять слабость.
— Сейчас… Через минуту я буду в полном порядке.
— Почему вы так эмоционально к этому относитесь, — с каким-то даже удивлением спросил доктор. — Ведь дело, как говорится, житейское…
— Да… Я знаю. — Оксана искала носовой платок. — Скажите, мой новый… мм… партнер… Я познакомилась с ним около недели назад… Он может заразиться от меня?
— А сколько раз вы вступали с ним в контакт?
Оксана едва не рассмеялась сквозь слезы. Сколько раз?
Сколько? Она, думаешь, считает? Десять раз, двадцать… Нет, от двадцати Сурен точно откинул бы копыта…
— Я не помню, — сказала Оксана. — Много.
— Много — это плохо, — сделал вывод М. Выгодский и записал что-то еще в карте. — Думаю, что вероятность стопроцентная.
* * *
14 декабря 2002 года, Москва
К вечеру мороз ослаб, зато повалил густой мокрый снег. Крупные снежинки кружили в воздухе, искрились в свете желтых уличных фонарей и автомобильных фар. Столбы, плакатные растяжки, ветки деревьев, крыши машин, меховые шапки прохожих — все стало массивней и тяжелей от налипшей холодной массы.
«Кажется, спектакль уже начался», — подумал Лернер, поддерживая под локоть Анну на осклизших ступенях «Националя». В кармане у Лернера лежали билеты в Кремлевский дворец, на балет Большого театра «Ромео и Джульетта». Но сейчас он имел в виду другой спектакль. Не тщательно подготовленный и опасный «Рок-н-ролл под Кремлем», а пасторальную и прекрасную «Зимнюю сказку»…
И действительно, огромные снежинки казались искусственными, надерганными из ваты. Они заполонили все пространство авансцены, на которой два расхристанных пацана радостно швыряли снежки в проходящих девушек. На заднике, в ослепительных лучах софитов, вата обвела белым контуром искусно выполненную декорацию красной Кремлевской стены.
«Впрочем, вся наша жизнь — спектакль», — невесело усмехнулся Лернер, который сам десятки лет профессионально занимался тем, что очень натуральные спектакли и ставил. Но у русских даже снег — особое событие. Это не просто редкое стихийное явление, как в Америке: обычная замерзшая водяная пыль, падающая с неба и доставляющая неприятности. Нет, русские одушевляют снег: «Снег идет!» Здесь, в Москве, он именно идет, торжественно спускается вниз по небесной лестнице, словно король в горностаевой мантии, спешащий наложить исцеляющие руки на своих золотушных подданных.
— Ух ты! — сказала Анна, улыбаясь в подсвеченное рыжими фонарями темное небо. — Красиво. Как на рождественской открытке!..
— Будем считать, это хороший знак, — сдержанно сказал Лернер. Он не любил загадывать наперед.
Они шли по Манежной площади, которая уже превратилась в сказочный снежный заповедник, голоса звучали глухо и таинственно, словно в комнате, обитой толстыми коврами. Сзади, словно на невидимой веревке, тащился неприметный мужчина, который не сокращал и не увеличивал дистанцию. Анна была взвинчена и очень оживленно рассказывала о родительском доме в Колорадо, об охотничьей избушке отца в горах, о первом утре рождественских каникул, когда уже студенткой приезжала погостить к старикам.
«Нервничает», — отметил Лернер и крепче сжал предплечье девушки.
— Там тоже много снега, один год все перевалы завалило, так я до февраля просидела дома, не могла выбраться в Нью-Йорк. Но это дикий край, там это нормально воспринимаешь. А здесь — огромный город… И вдруг такой снег. Странно. Это как если бы на Манхэттене прямо из асфальта выросла скала.
— Здесь тоже дикий край, не обольщайся на этот счет, — сказал Лернер.
— А мне нравится, — помолчав, ответила Анна. — Когда все закончится, мы бы могли отдохнуть здесь пару дней…
Лернер посмотрел на нее и ничего не сказал. Это все равно что «отдыхать» в только что ограбленном банке.
— Ты замерзла? — Он наклонился, прислонился губами к гладкой холодной щеке. Скосив глаза, заметил, что неприметный мужчина беспечно перешел на другую сторону улицы и остановился на автобусной остановке. Зато из подъехавшей машины вышла парочка в темных неприметных одеждах и следом за ними направилась к Кутафьей башне.
Что ж, Лернеру ничего не оставалось, как только мысленно благословить их: в сегодняшнем действе этим людям тоже предстоит сыграть свою роль. Хотя она вряд ли им понравится.
Приближаясь к сердцу русской столицы, они не торопились: несколько раз останавливались и целовались, неловко бросались снежками, любовались пряничными видами Кремля.
«Все-таки какие мы разные, — думал Лернер. — Для русских пряник — символ успеха, вкусная награда, а для западного человека — это твердый пряничный дом, в котором живет злая сказочная ведьма…» Он тут же понял, что тоже нервничает. Ничего странного. В отличие от некоторых участников операции, у них с Анной нет дипломатического иммунитета. И сегодняшний спектакль вполне может кончиться для них реальной тюрьмой.
Ровно в 18.30, как он и рассчитывал, они оказались на ступенях Кремлевского дворца, в котором уже не было ничего сказочного. Гигантская бетонная шкатулка эпохи модерна. Даже снежные хлопья здесь приобретали углы и грани. Кстати, точно так же выглядит русское посольство в Вашингтоне. И вашингтонский Кеннеди-Центр очень похож на эту коробку. Причем, вопреки первому приходящему в голову предположению, не русские скопировали творение американских архитекторов: московская коробка возведена на десять лет раньше. Но Дом народных собраний в Пекине построен еще раньше, и возможно, именно он послужил образцом для архитектора Посохина — странная усмешка истории, если учесть, что сейчас китайцы копируют все и вся, словно взбесившийся ксерокс со сломанным выключателем.
