Дэшил Хэммет
Смерть китаянок
Когда я вошел по вызову Старика в его кабинет, на стуле неподвижно и прямо сидела высокая девушка лет двадцати четырех — широкоплечая и большегрудая. Ее восточное происхождение выдавали лишь черные коротко остриженные волосы и желтоватая кожа ненапудренного лица. Но ее глаза не были раскосыми, а изящный носик и решительный подбородок и вовсе отличали от представительниц монголоидной расы. От низких каблуков темных туфель до верха простой фетровой шляпы это была современная американка китайского происхождения.
Я знал, кто она, еще до того, как Старик представил меня. Все газеты Сан-Франциско уже несколько дней только ею и занимались. Шан Фан, ее отец, в свое время дал деру из Китая, прихватив кое-какое золотишко — по всей вероятности, плод многолетнего злоупотребления властью в провинции, — и поселился в графстве Сан-Матео, где на берегу Тихого океана отгрохал себе особняк — настоящий дворец, по мнению прессы. Там он жил, там и отдал Богу душу — и то и другое так, как подобает китайскому сановнику и миллионеру.
Что касается дочери, то эта молодая особа была маленькой китаяночкой, десятилетней Ай-Хо, когда отец привез ее в Калифорнию. Имя Ай-Хо, в переводе — Водяная Лилия, претерпело естественную в Америке метаморфозу и превратилось в Лилиан. Как Лилиан Шан она училась в одном из университетов Восточного побережья и приобрела пару ученых степеней, выиграла чемпионат по теннису в 1919 году и написала книгу о природе фетишизма.
После смерти отца Лилиан жила с четырьмя слугами-китайцами в доме над океаном — там и написала свою первую книгу. Теперь писала вторую. Ей понадобилась одна старая рукопись, находившаяся в Библиотеке Арсенала в Париже. Лилиан упаковала чемоданы и в обществе горничной-китаянки по имени Ван Мей подалась в Нью-Йорк, чтобы оттуда лететь в Париж. Остальной прислуге поручила заботу о доме. Где-то между Чикаго и Нью-Йорком ей пришла идея, как решить проблему, из-за которой разгорелся весь этот сыр-бор. Не задерживаясь в Нью-Йорке даже на одну ночь для отдыха, Шан понеслась обратно в Сан-Франциско. С пристани парома стала звонить своему шоферу. Никакого ответа. Вместе с Ван Мей добралась домой на такси. Позвонила в дверь. Безрезультатно.
Едва она коснулась ключом замка, как дверь внезапно отворилась. На пороге стоял молодой незнакомый китаец. Он загораживал дорогу, пока хозяйка не назвала себя. Недовольно буркнул что-то себе под нос и пропустил женщин. Как только они переступили порог, их схватили, связали и завернули в какую-то тряпку вроде портьеры.
Часа через два Лилиан Шан удалось выпутаться, придя в себя в каморке для белья на втором этаже. Она включила свет и начала развязывать служанку. Ван Мей была мертва. Те ребята, затягивая шнур на ее шее, слегка перестарались.
Лилиан Шан сошла вниз, не встретив ни души, и позвонила в участок в Редвуд-Сити.
Явились два помощника шерифа, выслушали потерпевшую, обшарили дом и нашли еще один труп — тело второй китаянки, спрятанное в подвале. По всей вероятности, она пролежала там с неделю. Лилиан Шан показала, что эта женщина — ее кухарка Ван Лан.
Остальные слуги — Ху Лун и Йин Хун — исчезли. Из имущества, находившегося в доме и стоящего сотни тысяч долларов, не пропало ни одной мелочи. Никаких следов потасовки не обнаружили. Все в идеальном порядке. Ближайший дом находился на расстоянии почти километра. Соседи ничего подозрительного не заметили.
Рассказано все это было сухо, кратко, по-деловому.
— Я не удовлетворена тем, что делают власти графства Сан-Матео для того, чтобы отыскать убийцу или убийц, — подытожила она свой рассказ, — и хочу воспользоваться услугами вашего агентства.
Старик постучал по крышке письменного стола кончиком своего желтого карандаша, с которым никогда не расставался, и кивнул головой в мою сторону.
— Что вы можете сказать об этом преступлении, мисс Шан? — спросил я.
— Ничего.
— Что вы знаете о своих слугах, которые исчезли? О девушках, которые погибли?
— По правде говоря, очень мало, а точнее — ничего вообще. Их нанимал отец.
— Те двое, которые пропали, как они выглядели?
— Ху Лун — это старик, седой, худой, сгорбленный. Йин Хун, мой шофер и садовник, помоложе, ему, наверное, около тридцати. Он низкого роста даже для кантонца, но крепкого телосложения. Нос у него сломан и приплюснут посередине.
— Вы не допускаете, что они могли убить женщин? Или один из них?
— Не думаю. Вряд ли.
— А как выглядел тот молодой китаец, чужой, который впустил вас в дом?
— Худощавый, небольшого роста, лет двадцати… На передних зубах золотые коронки. Он показался мне очень смуглым.
— Я попросил бы, мисс Шан, подробнее объяснить, почему вас не удовлетворяет то, что делает шериф?
Она взглянула на Старика, который растянул губы в вежливой, ничего не говорящей улыбке — его физиономия давно стала маской, которая могла скрыть все что угодно.
Минуту клиентка боролась с раздражением, потом сказала:
— Думаю, они ищут не там, где нужно. Я заметила, что большую часть времени они толкутся возле дома. Ведь это абсурд — ожидать, что убийцы возвратятся.
Нелишне было поразмыслить над ее словами.
— Мисс Шан, надеюсь, вы не думаете, что вас подозревают?
Казалось, она испепелит меня взглядом своих черных глаз:
— Что за вздор!
— Не в том дело, — не отступал я. — Мне важно знать ваше мнение.
— Я не умею читать мысли полицейских. А вы?
— Мы пока ничего не знаем об этом деле, кроме того, что пишут в газетах, и вашего рассказа. Для серьезных подозрений требуется куда больше сведений. Однако постарайтесь понять, почему у людей шерифа появились сомнения. Вы очень спешили. Есть ваше объяснение, почему вы уехали и почему вернулись — но больше ничего. Женщина, обнаруженная в подвале, могла быть убита как до вашего отъезда, так и после. Ван Мей, которая, видимо, кое-что знала, тоже мертва. Остальная прислуга исчезла. Ничего не украдено. Уверяю вас, этого достаточно, чтобы у шерифа появились мысли…
— Вы меня подозреваете? — спросила она в упор.
— Нет, — ответил я, нисколько не греша против правды. — Но это ничего не доказывает.
Она обратилась к Старику, слегка подняв подбородок и бросая слова как бы через мою голову:
— Вы что, не хотите заниматься этим делом?
— Мы охотно займемся им и сделаем все, что в наших силах.
Когда условия были оговорены и мисс Шан принялась выписывать чек, шеф повернулся ко мне:
— Ты этим и займешься. В помощники возьмешь, кого захочешь.
— Сперва не худо бы заглянуть в дом и посмотреть, все ли на месте.
Лилиан Шан спрятала в сумочку чековую книжку.
— Превосходно, — сказала она. — Я как раз возвращаюсь домой. Могу вас захватить.
Это была очень спокойная поездка. Энергию на беседу тратить не стали. Похоже, мы не слишком пришлись друг другу по душе. Но машину она вела неплохо.
Сложенный из бурого местного камня дом Лилиан Шан возвышался среди старательно ухоженных газонов. С трех сторон усадьбу окружала живая изгородь, с четвертой простирался берег океана, пляж, зажатый в этом месте двумя скалистыми утесами.
Дом был набит множеством картин, портьер и всего такого прочего — г мешанина американских, европейских и азиатских вещей. Я послонялся по комнатам, бросил взгляд на чуланчик для белья, на все еще разрытую могилу в подвале и на бледную датчанку с лошадиной физиономией — женщине этой предстояло заниматься домом, пока Лилиан Шан не найдет себе новую прислугу, — и вышел во двор. Несколько минут бродил по газонам, сунул нос в гараж, где стояли два автомобиля кроме того, на котором мы приехали из города, и пошел дальше, чтобы ухлопать остаток послеполуденного времени на болтовню с соседями. Ни один из них ни черта не знал. Людей шерифа искать не стал — как-никак мы с ними были конкурентами. К вечеру я вернулся обратно в город.
В нашей конторе сидел только Фиск; парень коротал ночное дежурство. Он сказал, что Старик должен заглянуть попозже. Я закурил и стал обдумывать свои следующие шаги.
В Чайнатауне меня знала каждая собака, ничего стоящего не вынюхаешь, глупо даже надеяться. Вызвался помогать один старый корешок филиппинец, но у меня не было никакой уверенности, что его усилия принесут хоть каплю пользы. Тут требовался кто-то местный, кто плавал бы здесь, как уж в своем болоте.
Развивая возникшую мыслишку, я вспомнил Уля. Еще пять лет назад этот «глухонемой» загребал по двадцать долларов в день на своем постоянном маршруте между офисами, заставляя раскошелиться тех, кто верил в его талант. Он обладал великим даром: можно было палить из кольта над его головой, Уль и глазом не моргнул бы. Но героин основательно расшатал парню нервы и довел до того, что он стал вздрагивать от любого шороха за спиной.
