На вид это были решительные двадцатилетние девицы, способные за себя постоять. Но решительного вида мало, чтобы защититься от ножа. Однажды вечером кто-то пырнул чернокожую, сначала в плечо, а потом, когда она падала, — в ягодицу, стараясь попасть как можно ближе к влагалищу. Девушка долго пролежала в канаве и потеряла много крови, а потом ее увезли в больницу и подлатали. Даффи она рассказала, что порезалась, открывая консервы.
Удар ножом во влагалище — способ, которым один сутенер предупреждает других, чтобы не заходили на его территорию. Сутенера обычно не режут, он может и ответить, режут всегда одну из девушек. Даффи не испытывал к проституткам сентиментальных чувств, но подобные разборки ему не нравились, и в этот раз он повел себя довольно жестко: сначала поднажал на Полли — так назвалась пострадавшая — и та выдала имя своего сутенера. Потом пошел к сутенеру и надавил на него, но уже посильнее. После чего вышел на человека по имени Савелла, который за несколько недель до нападения неоднократно намекал сутенеру, что неплохо бы освободить территорию.
Даффи начал давить на Савеллу, но это было намного сложнее, Савелла оказался куда сообразительней и, как опытный преступник, был отлично подкован юридически. Даффи встречался с ним несколько раз, разыгрывая из себя занудного энтузиаста-одиночку. Спрашивал, на кого Савелла работает. Савелла отвечать отказывался и только повторял: «А я сама себе хозяина», — но Даффи не прекращал расспросов. Наконец всплыла кликуха: Большой Эдди. Больше ничего: ни настоящего имени, ни подробностей. Даффи продолжал задавать вопросы. Вести дела он умел.
В конце концов его вызвал Салливан.
— Я смотрю, Даффи, ты с этой проституткой недалеко продвинулся.
Даффи возразил. Он вышел на сутенера, потом на Савеллу, узнал про Большого Эдди. Завел несколько новых контактов. Девушки еще могут разговориться. Удалось найти человека, владеющего информацией, которая может помочь сильнее надавить на Савеллу.
— Мой опыт подсказывает, что дело пора закрывать, — подытожил Салливан.
Даффи снова не согласился. Иногда зацепок бывало и меньше, но дела успешно раскрывались.
— Повторяю, — произнес Салливан, сверля Даффи маленькими жабьими глазками — они единственные сохраняли подвижность на дряблом статичном лице, — мой опыт подсказывает, что дело пора закрывать.
Уже тогда Даффи знал, что это тот случай, когда не надо плевать против ветра, когда следует пожать плечами и сказать: «Впрочем, это всего лишь шлюха», да и девица, надо признаться, была не из приятных. Но по глупости он этого не сделал. Не закрыл дело. Даффи не нарушил тем самым законы полиции, ведь Салливан официально не приказывал прекратить расследование, не взял его сам и никому не передал. Просто начальник недвусмысленно дал ему понять, что надо отойти в сторону.
И только Даффи получил свежую информацию о Большом Эдди, как грянул гром. Как именно это произошло и кто за этим стоял, он так и не узнал, но идею наверняка подал кто-то из своих. В участке все знали, что у них с Кэрол дела забуксовали. Начался период, который бывает у всех пар после года знакомства, когда отношения теряют новизну, а окружающие ведут себя так, будто вы вот-вот поженитесь, при встрече принимаются насвистывать свадебный марш и качать воображаемого младенца, и тут вдруг вас одолевают сомнения: а на кой все это? Хочется остановиться, подумать, убедиться, что находишься на верном пути. Даффи пытался объяснить это Кэрол, но она решила, что он хочет ее бросить. Такого она никому не могла позволить. Кэрол кричала и плакала, а Даффи убеждал, что она делает неправильные выводы, что нельзя предполагать то, что даже ни разу не обсуждалось, что он, конечно, любит ее по-прежнему, но она должна попытаться посмотреть на их отношения с иной точки зрения. То есть с твоей, сострила она.
В итоге договорились провести пару месяцев порознь: без условий, без секса, без уговоров, а потом видно будет.
Недели через три у Даффи начался настоящий зуд. Раз они договорились, что два месяца не будут предъявлять друг другу никаких требований, значит, оба могли чувствовать себя совершенно свободными. Даффи испытал краткую внутреннюю борьбу и скоро сдался.
У Даффи была одна особенность; как верно заподозрил Маккехни, он готов был заряжать в оба ствола. Лет в восемнадцать у него был серьезный «голубой» период, потом, после поступления в полицию, наступило отрезвление, и с тех пор Даффи успешно делил свои пристрастия к обоим полам поровну. Коллеги в участке, видя его стойкий интерес к женщинам, ничего не подозревали; о второй составляющей своих предпочтений Даффи особенно не распространялся. Кэрол он признался, а она сказала, что всегда считала, что у нее мальчишеская фигура, и спросила, не хочет ли он, чтобы она время от времени одевалась мужчиной. «Дело не в этом», — объяснил Даффи, но такая реакция была ему приятна.
Когда они с Кэрол решили на пару месяцев расстаться, и у Даффи засвербило, он долго думал, в какую сторону направиться. Если найти девушку, Кэрол обязательно будет ревновать, несмотря на соглашение. Если завести парня, она может подумать, будто он — как бы она это сказала? — повернул обратно, но, скорее всего, узнав об этом, не будет бояться конкуренции. С точки зрения физического удовольствия, большой разницы для Даффи не было; когда речь шла об оргазме, он не привередничал.
В первый раз он отправился на охоту в клуб «Карамель», откуда вернулся на тогдашнюю свою квартиру в окрестностях Уэстборн-Гроув в компании пухлощекого журналиста. Пару ночей спустя в «Аллигаторе» ему удалось подцепить вежливого студента, только что с оксфордского поезда. На третий раз Даффи снова пошел в «Карамель», где выпил чуть больше обычного, и домой его практически довел симпатичный чернокожий парень — на вид почти его ровесник.
Через десять минут дверь в квартиру вышибли двое полицейских в полном снаряжении, а черный парень принялся вопить:
— Он мне выпивку покупал, он мне выпивку покупал, — после чего полицейский покрупнее схватил Даффи за голое плечо, перекинул через кровать и саркастически поинтересовался:
— Простите, а вашему другу сколько лет?
Алкогольные пары живо выветрились из головы, как будто кто-то включил вентилятор, и Даффи понял, что его подставили.
Парень был подсадной; он сказал, что ему девятнадцать. Полиция записала его адрес и приказала исчезнуть. Даффи отвели в участок и предъявили обвинение. Когда он сообщил род занятий, один из тех двоих отвернулся, а другой двинул Даффи по почкам со словами: «Пидор легавый». Потом просто: «Пидор», — и двинул еще раз.
Даффи знал, что его карьере конец. От службы его отстранили, и он мрачно отсиживался дома. В конце концов его вызвали в «Уэст-Сентрал». И кто же сообщил ему благую весть? Конечно, Салливан.
— Когда прослужишь здесь с мое, Даффи, — начал он, — уже ничто особенно не удивляет. Но этот случай из ряда вон. Из ряда вон. Я тебя защищал, хотя внутренний голос убеждал меня, что этого делать не стоит. Я поговорил со следователем, который расследует твое дело, и выторговал самый приемлемый вариант — лучше, чем ты заслуживаешь. И сделал я это не ради тебя. А ради нашего участка, чтоб ты знал. В Уэстборн-Гроув согласились не передавать дело в суд; по их словам, дача показаний может нанести пареньку серьезную психологическую травму, так что дело они спишут. А теперь выйди из кабинета и возвращайся через пять минут с прошением об отставке.
Сыграно было как по нотам. Эта история разрушила карьеру Даффи и нанесла урон отношениям с Кэрол. Он так и не смог оценить отеческую заботу Салливана, когда тот вызвал к себе Кэрол, чтобы объяснить происшедшее. Два месяца она держалась в стороне от Даффи, пытаясь понять, что случилось. А когда пришла к нему, Даффи приложил все усилия для объяснений, но рана была слишком свежа. Они попробовали секс, в надежде, что это поможет, но она была слишком нервозна и напряжена, а у него никак не вставал. Хотя спать вместе было хорошо, а просыпаться по-прежнему приятно. Постепенно они снова стали встречаться, но уже только как уставшие друг от друга знакомые. Иногда Кэрол оставалась на ночь, но никаких попыток сблизиться они не предпринимали. Когда она лежала рядом, у Даффи не возникало эрекции, даже неосознанной, во сне.
— Брат и сестра? — однажды спросила она, когда они засыпали. Брат и сестра, но с подозрительным прошлым. Брат и сестра с багажом воспоминаний.
У Даффи была та еще причина помнить Салливана.
Даффи очнулся от дурного сна. Дурного, потому что жизнь для него в этом сне была сплошным праздником. Во сне он был старшим инспектором, в присутствии которого бандиты съеживались до размеров ящерки; один щелчок пальцами — и дела, над которыми безуспешно бились лучшие полицейские умы, раскрывались сами собой, только он к ним прикасался. После триумфального дня в участке его повезли в огромный особняк где-то в буковых лесах, где его ждала Кэрол с детьми. Когда машина въезжала в ворота, старший сын, шельмец с соломенными волосами, выстрелил в нее из лука; стрела с резиновой присоской приклеилась к колпаку колеса, и автомобиль покатился, словно древняя колесница, срезая головки колокольчиков по всей длине дорожки. «Ничего, — подумал Даффи во сне, — от колокольчиков не убудет». Они подъехали к дому, Кэрол ждала их на ступенях. Как только они зашли внутрь, она мягко потянула его за рукав наверх, в спальню. Там она стянула платье, под которым ничего не было. Даффи бросил костюм на стул, сбросил оставшуюся одежду и, приблизившись к кровати, где она раскинулась на махровой простыне, услышал ее голос, радостный и удивленный: «Даффи, какой у тебя большой, какой большой».
