– Вездесущая особа, – заметил Токмаков, кивнув на афишу. – Она и в самом деле хорошо поет?
– Голос действительно редкий – колоратурное сопрано, а как актриса никудышная. Да в чем дело, приходите на ее сольный концерт, послушаете и определитесь. Правда, завтра она не у меня выступает, на другой площадке, но я все устрою в лучшем виде!
– Я завтра в Москву уезжаю.
– У нее гастроли в Питере две недели.
– Спасибо за приглашение! У вас очень здорово, правда. Только боюсь, мне и двух недель будет мало, чтобы до начальства достучаться, – сказал Токмаков.
– Значит, ты все же решил ехать? – посмотрел на него Непейвода.
– Я же говорил. А когда я говорю, то, значит, делаю.
– Упрямый осел, вот ты кто! – в сердцах сказал Непейвода, высматривая, что бы еще выпить. – Думаешь, так тебя в Генеральной прокуратуре и ждут? Ну доложишься ты в приемной дежурному клерку, а что дальше?
– Дальше буду ждать, пока он доложит начальству повыше.
– И дождешься строгача, если не увольнения! Кто тебе командировку в Москву выпишет? День-два я тебя прикрою, а дальше – извини! И вообще, не пори горячку, Вадим! Напишем по всей форме справку…
– …снова отправим ее гулять по инстанциям, – продолжил за друга Вадим, – а ФСО тем временем наплюет нам с тобой в рожу. И в полном соответствии с циркулярным письмом господина Починюка положит в карман десять миллионов. А уже оттуда ты их никогда не выцарапаешь!
– Мужики! – неожиданно вмешался в перепалку директор Дворца культуры. – У меня есть конструктивное предложение. Сейчас еще по «полтинничку» на ход ноги, и я вас познакомлю с Колесовым. Он тоже на спектакль пришел, в директорской ложе его места.
Токмаков даже подскочил с места:
– Колесов? Владимир Ильич? Заместитель Генерального прокурора по особо важным делам?
– Нет, его брат, Виктор Ильич. Он Глава администрации Выборгского района, но, уверен, не откажется помочь Вадиму. Ведь, как я понял, десять миллионов из бюджета уводят? Лучше бы мне их на ремонт Дворца…
На радостях Токмаков отказался от «полтинничка».
…Спектакль закончился в половине одиннадцатого, а уже без четверти Токмаков заводил свою верную «Волгу» М-21 с серебристым оленем на капоте.
– Ты, случаем, не прямо сейчас в Москву собрался? – подозрительно спросил Непейвода, придержав дверцу. – Одного я тебя не пущу! С утречка поедем вместе, Колесов, вроде, тебе на пятнадцать часов встречу назначил? Если выедем в шесть утра, то…
– Нет, – не согласился Токмаков, все еще бывший под впечатлением от своего разговора по телефону с заместителем Генерального прокурора. – Зачем нам вдвоем палиться, если ничего не выйдет?
Они препирались минут десять, и в конце концов Токмаков пошел на военную хитрость. Обещав Непейводе, что они стартуют завтра в шесть утра от Управления, Токмаков решил выехать в четыре.
– Но сейчас мне надо разжиться бензином, да и деньгами, – сказал Токмаков – То и другое на нуле.
– Аналогично, – сказал Непейвода. – Все ушло в Саратове. Поэтому сегодня я предпочитаю «пепелацу» родное метро… Ну, а как тебе спектакль? Понравился?
– Ничего лучше я не смотрел последние десять лет, – честно сказал Токмаков.
– Подозреваю, что за эти десять лет ты вообще впервые выбрался в театр, – выкрикнул Непейвода вслед сорвавшейся с места черной «Волге» с дребезжащим глушителем и разбитым подфарником.
2. Русский размер
Нет, Токмаков поехал не в Москву. И не на ближайшую заправочную станцию. Бензин без денег не отпускают, а денег в этот поздний час Вадим мог занять только у оператора Дмитрия Никодимовича Сулевы, именуемого друзьями не иначе как Дим Димыч. Тот прилетел из Германии на несколько дней – получить на телеканале новую камеру – и сразу отзвонился Вадиму. Не с приветом от Маши, на что в глубине души надеялся Вадим. С вопросом: удалось ли Токмакову что-то прояснить по разбойному нападению, в результате которого Никодимыч лишился своей кассеты с венгерским интервью Коряпышева.
Токмаков обещал все рассказать при встрече. Теперь это время настало.
Дим Димыч жил на Тихорецком проспекте. По свободным от пробок Большому Сампсониевскому, Энгельса и Светлановскому проспектам Вадим долетел до берлоги сексуального разбойника и пирата объектива за четверть часа.
От Дим Димыча вкусно пахло иноземными напитками и трубочным табаком. Он предложил наскоро дернуть на кухне, а потом – Сулева виновато пожал плечами – Вадиму придется в темпе испариться:
– Извини, камрад, у меня тут одна фрау.
В ванной шумела вода. В прихожей висела серебристая шубка. Токмаков понимающе ухмыльнулся:
– Я и сам спешу. Но рад, что ты, Дим Димыч, в своем репертуаре.
– А то! Но и ты ведь тоже охулки не даешь, – также многозначительно ухмыльнулся в ответ Сулева. – Знаю, что в Саратове времени зря не терял.
Токмаков испытующе посмотрел на друга, пытаясь сообразить, откуда ему стало известно о его приключениях в приволжском городе. Непейвода? Исключено, они с Дим Димычем всего раз, много два, встречались в общих компаниях. Милицина? Нет, с ней Дим Димыч вообще не знаком, и если это будет зависеть от Токмакова, – не познакомится. Хотя Вадиму, кажется, не удалось сохранить в тайне от Жанны Феликсовны свой «военно-полевой роман».
Тогда – кто? Так и не найдя ответа, Токмаков задал это вопрос Сулеве.
– Скажу, но в следующий раз, – напустил важности Дим Димыч. – У нас, независимых журналистов, тоже есть свои источники!
– Ладно. Тогда и видеокассету с венгерским интервью Коряпышева получишь в следующий раз.
– Токмаков, будь человеком! – возопил независимый журналист. – Ты хоть представляешь, сколько она стоит в «зелени»?
– Десять миллионов долларов, – незамедлительно ответил Токмаков, и как Дим Димыч ни суетился, твердо стоял на своем. Во-первых, кассета лежала в сейфе вместе с остальными документами по «алюминиевому делу»; во-вторых, – время поджимало, и посвящать Сулеву в подробности было просто некогда. А возможно, и незачем, – учитывая подозрительную осведомленность Никодимыча о Саратовских похождениях Токмакова.
Внезапная мысль поразила Вадима, как выстрел из-за угла: «А что, если и Дим Димыч?..»
Почему-то на прощание они уже не так горячо жали руки друг другу, как при встрече.
Когда Вадим ушел, из-за двери ванной сквозь шум душа прозвучал капризный голос:
– Димон, ты с кем там бубнил целую вечность?
– Вадик Токмаков заскакивал. Ведь ты не хотела бы с ним встречаться?
– Да уж, стопроцентно! А что ему было надо?
– Денег занял на бензин. Утром в Москву едет на ведре своем убитом – правды искать в Генеральной прокуратуре. Думает, его бумажонки там кого-то заинтересуют!
Из-за двери раздался звонкий смешок:
– Это точно, там только зеленые бумажки имеют силу правды… А какой, интересно, обманщик обещал мне потереть спинку?
От Сулевы, озабоченного предстоящими любовными игрищами, Токмаков заехал в Управление. Достал из сейфа подборку документов, запер в алюминиевый кейс, повертел в руках тяжеленькую упаковку пистолетных патронов и, подумав, кинул обратно в сейф.
Пистолет Макарова, полюбить который он не заставил себя за все годы службы, годен в основном для того, чтобы застрелиться. Радовать же своих недругов подобным образом Токмаков не собирался. Для них у Вадима была другая игрушка, – и он вытащил оную из-за сейфа, чтобы не забыть.
После этого сел в кресло и закурил. В голове смешались акты проверки, запросы и ответы, группы цифр шифрованного сообщения, евро и доллары, форинты и цехины из спектакля, прекрасная трактирщица и… шубка из прихожей Сулевы.
Как помнилось Вадиму, размерчик у шубы был не хилый, русский размер. Маше Груздевой был бы в самый раз… И Людмиле Стерлиговой тоже.
Открытие не обрадовало Токмакова. Впрочем, с момента возвращения в Питер его вообще ничего не радовало. Радость мог вернуть ему только Владимир Ильич. Не основоположник краеугольного учения, а заместитель Генерального прокурора, Владимир Ильич Колесов.
Прибыть к нему следовало в полной боевой готовности.
Вадим откинул спинку кресла и закрыл глаза, напоследок бросив взгляд на подарок американского бизнесмена: стрелки швейцарских часов Карела Бредли показывали начало третьего ночи. Или утра – в зависимости от степени оптимизма смотрящего. Несколько часов на сон перед дальней дорогой у Токмакова еще оставалось.
Токмаков снял часы – он так и не привык к этой дорогой игрушке. «Полет» был лучше. У «Полета» был русский размер.
Глава тринадцатая Домашние заготовки
1. Родимые пятна социализма
Карел Бредли смотрел в окно на занесенную снегом ночную улицу. По смешному совпадению она называлась Пражская. Весь этот района Петербурга при коммунистах был отдан товарищам по несчастью, то есть соцлагерю: Пражскую пересекала улица имени агента НКВД Белы Куна, параллельно шли Бухарестская и Софийская, а на Будапештской Карел случайно обнаружил погребок, где без риска для жизни можно было подкрепиться яичницей. Ужинать он ездил в ресторан «У Рудольфа П.» – единственное место в городе, где было настоящее чешское пиво и приличная кухня.
