— Хотела бы я быть там с вами, — заключила она вдруг.
— Я тоже сожалею об этом, — сказал я. — Вы были бы теперь спокойны.
От одной этой мысли кровь бросилась мне в затылок. Взять их обеих и покончить с ними разом, после того как я им скажу… Нет, это невозможно…
— Мне кажется, что вы говорите не то, что думаете.
— Я не знаю, что мне еще сказать, чтобы вы поверили, что именно это я и думаю.
Она энергично запротестовала, назвала меня педантом и обвинила в том, что я говорю, как австрийский психиатр. Все это было несколько утомительно.
— Я хочу понять, — пояснил я, — в какие моменты вам кажется, что я говорю правду?
— Мне больше нравится, когда вы ничего не говорите.
— И когда я не делаю ничего тоже?
Я прижал ее немного сильнее. Она поняла, конечно, на что я намекаю, и опустила глаза. Но я не собирался отстать от нее так просто. Впрочем, она сказала:
— Смотря по тому, что вы делаете.
— Вы не одобряете все, что я делаю?
— Нет ничего интересного, если вы делаете это со всеми подряд.
Я почувствовал, что потихоньку продвигаюсь. Она почти созрела. Еще несколько усилий. Мне хотелось знать, насколько она действительно готова.
— Вы говорите загадками, — сказал я. — О чем это вы?
На этот раз она опустила голову, а не только глаза. Она была намного ниже меня. К волосам у нее была приколота большая белая гвоздика. Она все же ответила:
— Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. О том, что вы делали со мной в тот день, на диване.
— И что дальше?
— Вы делаете это со всеми женщинами, с которыми встречаетесь?
Я расхохотался, и она сжала мои руки.
— Не смейтесь надо мной, я вовсе не идиотка.
— Конечно, нет.
— Отвечайте на мой вопрос.
— Нет, — сказал я. — Я делаю это не со всеми женщинами. Если откровенно, то очень мало найдется женщин, с которыми мне захотелось бы это сделать.
— Опять вы мне рассказываете сказки. Я же видела, что вытворяли ваши друзья.
— Это не друзья, а приятели.
— Не придирайтесь к словам, — сказала она. — Значит, вы делаете это с вашими приятельницами?
— Вы думаете, что может возникнуть желание заниматься этим с подобными девицами?
— Я думаю, — прошептала она, — бывают минуты, когда можно пойти на многое — и с разными людьми.
Я решил воспользоваться этой фразой, чтобы покрепче обнять ее. Одновременно я попытался погладить ее грудь. Я взялся за это слишком рано. Она высвободилась мягко, но решительно.
— Вы же знаете, в тот день я была пьяна, — сказала она.
— Я не заметил, — ответил я.
— О!.. Неужели вы полагаете, что я позволила бы сделать это со мной, если бы не была пьяна?
— Конечно.
Она снова опустила голову, затем подняла, чтобы сказать:
— Вы ведь не думаете, что я стала бы танцевать с первым встречным?
— Я и есть первый встречный.
— Вы отлично знаете, что это не так.
Редко мне доводилось поддерживать такой изнурительный разговор. Эта девчонка, как угорь, выскальзывала между пальцев. Она то, казалось, готова была идти до конца, то артачилась при малейшем прикосновении. Тем не менее я продолжал.
— Что же во мне особенного?
— Я не знаю. Вы привлекательны физически, но тут что-то другое. Вот ваш голос, например.
— Ну-ну?
— Это не совсем обычный голос.
Я снова от души рассмеялся.
— Да-да, — настаивала она. — Ваш голос более глубокий… и более… Я не знаю, как сказать… более сбалансированный…
— Это просто от привычки играть и петь под гитару.
— Нет, — сказала она. — Я не слышала, чтобы певцы и гитаристы пели, как вы. Нет, постойте. Я слышала голоса, которые напоминают ваш, да… это там… на Гаити. Черные.
— Вы делаете мне комплимент, — сказал я. — Это лучшие музыканты, каких только можно найти.
— Не говорите ерунду!
— Вся американская музыка вышла оттуда, — не отступался я.
— Я вам не верю. Во всех лучших танцевальных оркестрах играют белые.
— Еще бы, белые имеют гораздо больше возможностей, чтобы извлечь выгоду из открытий, сделанных черными.
— Не думаю, чтоб вы были правы. Все великие композиторы — белые.
— Дюк Эллингтон, например.
— Нет, Гершвин, Керн и тому подобные.
— Все эмигрировавшие европейцы, — заверил я. — Как раз они-то и есть самые способные эксплуататоры. Я не думаю, что можно найти у Гершвина оригинальный пассаж, который бы он не списал, не воспроизвел или не стащил откуда-нибудь. Попробуйте-ка найти хоть один в «Голубой рапсодии».
— Вы странный человек, — сказала она. — Я ненавижу негров.
Вот это было прекрасно. Я вспомнил про Тома. Я был почти готов возблагодарить Господа. Но слишком уж я желал эту девочку, чтобы ярость могла овладеть мной в тот момент. И я не испытывал необходимости в Господе, чтобы сделать свое доброе дело.
— Вы такая же, как все, — сказал я. — Вы очень любите кичиться разными вещами, которые мог придумать кто угодно, только не вы.
— Не понимаю, что вы хотите сказать.
— Вам надо попутешествовать, — уверял я. — Видите ли, не одни только белые американцы изобретали кинематограф или автомобиль, нейлоновые чулки или скачки. Или джазовую музыку.
— Поговорим о чем-нибудь другом, — сказала Лу. — Вы прочитали слишком много книг, вот в чем дело.
Там, за столиком, они все продолжали играть в свой бридж. И правда, я могу, пожалуй, ничего не добиться, если не заставлю эту девочку выпить. Надо было что-то предпринимать.
— Декс рассказывал мне о вашем роме, — продолжил я. — Это что — миф? Или он доступен и простым смертным?
На другом конце комнаты, за столом для бриджа громко загалдели.
— Эй! Лу!.. Приготовьте на всех!..
— Ладно, — сказала она, — только за стаканами вы сами придете.
Она выглядела очень аппетитно, когда наклонилась вперед. На ней было надето облегающее джерси с круглым вырезом, слегка приоткрывавшим грудь. Как и в тот день, когда я ее увидел, она так же зачесала волосы на одну сторону, но теперь на левую. А накрашена она была гораздо скромнее — в общем, пальчики оближешь.
— Вы и в самом деле хорошенькая девочка, — сказал я.
Она обернулась, держа в руке бутылку рома.
— Не начинайте снова…
— Я не начинаю, я продолжаю.
— Тогда не продолжайте. С вами дело движется слишком быстро. Все удовольствие пропадает.
— Зачем тянуть слишком долго?
— С приятными вещами не надо слишком спешить.
— Разве вы знаете, что такое «приятная вещь»?
— Да. Разговаривать с вами, например.
— Все удовольствие только вам. Это эгоизм.
— Ну, вы невежа! Скажите еще, что вам надоело разговаривать со мной!..
— Я не могу смотреть на вас, не думая о том, что вы созданы для более интересных вещей, чем разговоры, а говорить с вами и не смотреть на вас мне трудно. Но я все-таки хочу разговаривать с вами. К тому же, это спасает меня от бриджа.
— Вам не нравится бридж?
Она как раз наполнила стакан и протянула его мне. Я взял его и отпил половину.
— Мне нравится вот это.
Я показал на стакан.
— И еще мне нравится, что это приготовили вы.
Она слегка покраснела.
— Как приятно, когда вы такой.
— Уверяю вас, что я могу доставить удовольствие кучей других способов.
— Вы позер. Вы неплохо сложены и воображаете, что все женщины мечтают об этом.
— О чем?
— О физической стороне.
— Те, которые не мечтают, — заявил я, — просто никогда не пробовали.
— Это неправда.
— А вы пробовали?
Она не ответила, только стиснула себе пальцы. Затем решилась.
— То, что вы делали со мной… в прошлый раз…
— Ну-ну?
— Это не было приятно. Это… Это было ужасно!
— Но… не неприятно.
— Нет… — сказала она совсем тихо.
Я не настаивал на продолжении и допил свой стакан. Я вновь обрел почву под ногами. Черт побери! Намучаюсь я еще с этой девчонкой; это все равно что держать в руках живую форель.
Джин встала из-за стола и подошла взять стаканы.
— Вы еще не соскучились с Лу?
— Ты невероятно любезна!.. — вставила ее сестра.
— Лу очаровательна, — сказал я. — Мне она очень нравится. Могу я попросить у вас ее руку?
— Никогда в жизни!.. — сказала Джин. — У меня приоритет.
— А я что же? — сказала Лу. — Бросовый товар?
— Ты молода, — сказала Джин. — У тебя есть время. А я..
Я засмеялся, так как на самом деле Джин выглядела старше своей сестры не больше, чем на пару лет.
— Что вы смеетесь, как идиот?! — сказала Лу. — Разве вы не видите, что она уже заметно поблекла?
Мне решительно нравились обе эти девчонки. И они к тому же, как видно, отлично ладили.
— Если вы, состарившись, не станете хуже, — сказал я Лу, — то я охотно женюсь на вас обеих.
— Вы чудовище! — сказала Джин — Я возвращаюсь к своему бриджу. Потом вы будете танцевать со мной. Целый час.
