История близилась к концу, но ничего такого, что могло спасти бы меня, не происходило. Я завидовал Шехерезаде, потому что и мне хотелось, чтобы мой рассказ продолжался тысячу и одну ночь, пока не подоспеет хоть какое-нибудь спасение.
— У Кеппарда аппетит рос не по дням, а по часам. Вы рассказали о шантаже, но жертвой его были вы сами, Элейн. Вашего брата Стентона вы придумали, так же, как придумали и себя самое. Нет никаких Дамоне. Нет ни в Бразилии, ни в Перу, ни в Сальвадоре.
— Да, но я-то существую, — заметила она. — Я вполне живая. А теперь мне пора.
— Я еще не закончил, — поспешил остановить ее я. — Ты послала ко мне Холланда, потому что решила, что мне не удастся отыскать сумку. Холланд оказался достаточно умен, чтобы заметить оставленный мне Джоуи Позо шифр, который я в тот момент разгадывал, и он отправился вслед за мной в мотель в Абингтон. Там он организовал мне неприятности. Ясно, что это был твой человек, а не кто-то из парней Ратеннера. Потом я подумал, что Холланд забрал сумку и смылся с ней из мотеля, а ты тем временем убивала Ратеннера. Когда сумка оказалась у тебя, ты прикончила и Холланда.
— Незаменимых людей нет, — сказала Элейн и вновь прицелилась в меня из своего «вальтера». — Кстати, это Тедди убил Ратеннера, а не я. Я всю ночь мирно, как младенец, спала в своей постели. Но, за исключением небольших деталей, все, что ты рассказал, правда. Черт бы тебя побрал, Майк Дайм, ты все-таки все разнюхал. В другой жизни, пожалуй, стоит познакомиться с тобой поближе. Твои умственные способности выше, чем я ожидала, и ты заслуживаешь больше, чем ранняя и нелепая смерть. Но такова уж, мистер Дайм, твоя судьба. — Она сняла предохранитель и нажала на курок.
В прекрасном розовом ковре Элейн Дамоне образовались две безобразные дырки. Если бы Элейн так не увлеклась своим монологом о судьбе, она бы наверняка услышала Тедди Холланда, который на четвереньках подползал к дверям спальни, пока она говорила. Но она услышала только выстрелы из пистолета Тедди, пули которого отбросили ее на середину комнаты, и она, все еще нажимая на курок своего «вальтера», чье дуло теперь было направлено в пол, буквально упала мне на грудь. Элейн умерла, изумленно глядя на меня своими удивительными черными глазами. Я притих, ожидая новых выстрелов, но Холланд уже больше никогда не смог бы стрелять в людей. Он лежал, вытянувшись на полу, вложив в последние выстрелы все остатки своей уходящей жизни. Элейн действительно считала, что незаменимых людей нет и что ей хватит одной пули, чтобы разделаться с любым из нас, но тут она просчиталась.
Я наклонился над Элейн и закрыл ей глаза. Возможно, я также поцеловал ее, не помню. Холланд подоспел вовремя. Когда я шел в спальню Элейн, то видел его в гостиной. Там, где Элейн выстрелила в него и оставила умирать. Он был еще жив, когда я проходил мимо, и его тридцать восьмой калибр лежал с ним рядом.
Я почувствовал, что устал. Было уже десять утра, так что можно побеспокоить полицейское управление. Набирая телефонный помер, я другой рукой перебирал вещи, которые Элейн успела сложить в чемодан, и увидел сумку, из-за которой началась вся эта история. Теперь она вызывала у меня странное чувство отвращения, мне даже не хотелось дотрагиваться до нее. Я вытащил из чемодана Элейн другой предмет — старую фотографию в массивной рамке: многочисленное крестьянское семейство, все облачены в черное и торжественно застыли, позируя фотографу. Одиннадцать детей стояли строго по росту, на первом плане. Среди них, где-то посередине, я рассмотрел ту, что лежала сейчас на полу у моих ног.
Телефон полицейского участка почему-то не отвечал, но меня это даже обрадовало. Я ни с кем не хотел разговаривать, разве что с какой-нибудь сердобольной женщиной, которая бы меня пожалела. Поэтому положил фотографию крестьянского семейства возле тела Элейн и вышел из ее квартиры, громко хлопнув дверью.
