– Ох, я как-то об этом не подумала. Вы действительно так считаете?
– Это вполне вероятно.
– Да, наверное, надо сказать им, хотя мне ужасно не хочется очернять память о Лорне, ведь это единственное, что у нас осталось.
– Подумайте, ведь по ходу моего расследования могут вскрыться и более худшие вещи.
– Ох, Боже, надеюсь, что нет. Какие у вас основания такое предполагать?
– Подождите. Давайте на этом остановимся. И запомните, что я не смогу действовать эффективно, если вы будете продолжать играть со мной в эти игры.
– Я не играю ни в какие игры, – возмутилась Дженис.
– Нет, играете. И для начала прекратите нести чепуху о Лорне. Детектив, с которым я разговаривала, утверждает, что вы знали, чем она занимается, потому что он сам говорил вам об этом.
– Нет, не говорил!
– Я не собираюсь спорить о том, говорил он вам или нет. Я просто передаю его слова.
– Да он просто мерзкий лжец, и мои слова тоже можете ему передать.
– Я так и сделаю. Но все дело в том, что вы обещали рассказать Мэйсу о пленке. Вам повезло, что я не раскрыла рот и не заговорила об этом. А меня просто подмывало сделать так.
– Ну и сделайте, – заявила Дженис, явно по ошибке принимая мои слова за предложение.
– Уверена, что будет гораздо лучше, если вы исполните это сами. Вы уже могли заметить, что Мэйс настроен враждебно по отношению ко мне. Я даже не представляю, как он сможет отреагировать. Нет, спасибо. Это ваши проблемы, и лучше покончить с ними побыстрее.
– Я заведу об этом разговор за ужином.
– Чем быстрее, тем лучше. И не ставьте меня в положение, когда я знаю больше, чем он. Мэйс будет по-дурацки чувствовать себя в такой ситуации.
– Я же сказала, что позабочусь об этом. – В ее поведении явно появился холодок, но меня это не волновало.
Вот на этой несколько натянутой ноте мы и расстались.
Приехав в город, я остановилась возле банка и сдала на депозит полученный чек. Я не сомневалась, что банк оплатит этот чертов чек, потому что если бы такие подозрения закрались, то я бы сначала все выяснила, а уж потом приступила к дальнейшей работе. После банка я решила ехать домой. Февральские сумерки уже сгущались, особенно под деревьями. Я представила себе, как поужинаю пораньше и хорошенько высплюсь. И все же в интересах дела надо было заехать на Мишн-ран-роуд и отыскать бывшего домовладельца Лорны. Если он дома, то я быстренько с ним побеседую, а если его нет, то оставлю визитную карточку с просьбой позвонить мне.
Нужный мне дом представлял собой двухэтажный особняк в викторианском стиле: белые стены с зелеными ставнями, увитая плющом веранда. Как и многие подобные дома в Санта-Терезе, этот особняк когда-то являлся основным жильем на большом участке сельскохозяйственных угодий. В прежние времена такие поместья располагались на окраинах города, а не в центре. Я представила себе, как делили на участки фруктовые сады и поля, как появлялись новые дома, а владельцы поколение за поколением умножали свой капитал. Сейчас от поместья осталось, вероятно, меньше шести акров, на которых росли старые деревья, а надворные постройки использовались не по назначению.
Подходя по дорожке к дому, я услышала голоса – мужской и женский. Они о чем-то спорили на повышенных тонах, но о чем – разобрать было невозможно. Затем хлопнула дверь, мужчина что-то крикнул, и на этом все кончилось. Я поднялась по деревянным ступенькам с облупившейся серой краской. Первая входная дверь была открыта, а вторая – стеклянная – заперта на задвижку. Нажимая кнопку звонка, я успела разглядеть линолеум в коридоре, а справа лестницу, ведущую на второй этаж. Коридор был поделен на три части двумя дверьми-гармошками, первая дверь находилась возле лестницы, вторая возле кухни. Наверное, у Бурков был маленький ребенок или щенок. Свет горел в задней части дома. Я позвонила еще раз. Из кухни раздался мужской голос, а потом появился и сам мужчина, за пояс у него было заткнуто кухонное полотенце. Включив свет на крыльце, он внимательно посмотрел на меня.
– Вы Дж.Д. Бурк? – спросила я.
– Совершенно верно, – ответил он и улыбнулся на всякий случай. Ему было ближе к пятидесяти, худощавое лицо и хорошие зубы, хотя один зуб выдавался вперед. Глубокие складки вокруг рта и сеть мелких морщин в уголках глаз.
– Меня зовут Кинси Милхоун. Я частный детектив. Мать Лорны Кеплер наняла меня расследовать смерть дочери. Вы могли бы уделить мне несколько минут?
Он оглянулся назад и пожал плечами.
– Конечно, но только во время нашей беседы я буду готовить ужин. – Он отодвинул задвижку и распахнул передо мной дверь. – Кухня вон там. Только смотрите под ноги. – Перешагнув через кучу пластмассовых кубиков, Дж.Д. двинулся по коридору. – Моя жена считает, что детский манеж слишком ограничивает свободу ребенка, поэтому разрешает Джеку играть там, где я могу следить за ним. – Я успела заметить, что Джек перепачкал арахисовым маслом все стойки перил, до которых мог дотянуться.
Я последовала за Дж.Д. по холодному коридору, который казался еще более мрачным из-за панелей красного дерева и покоробившихся от времени обоев. Интересно, смог бы реставратор привести этот коридор в божеский вид, смыв сажу и восстановив все когда-то яркие цвета, как это делается со старыми картинами? Но с другой стороны, разве могут быть красными бледно-коричневые столистные махровые розы.
В кухне чувствовалась некая жалкая попытка "модернизации" – мне показалось, что изначально здесь размещалась хозяйственная кладовая. Поверхности рабочих кухонных столов были обиты линолеумом, закрепленным по краю металлической лентой, под которой скапливалась грязь. Деревянные шкафчики покрывал толстый слой ярко-зеленой краски. Плита и холодильник выглядели новыми, и их белизна выбивалась из общего фона. Дубовый обеденный стол и два стула расположились в стенной нише, окна которой выходили в заросший двор. Но здесь, по крайней мере, было теплее, чем в коридоре, по которому мы проходили.
– Садитесь, – предложил хозяин.
– Спасибо, я ненадолго. – На самом деле мне очень не хотелось опускать свой зад на стулья, которые пестрели жирными отпечатками детских ладошек. Какой-то малыш – наверное, Джек – лазил по кухне, оставляя повсюду следы виноградного желе, которые тянулись аж до задней двери, выходившей на маленькое застекленное крыльцо.
Дж.Д. наклонился к плите и добавил пламя под сковородой, а я тем временем прислонилась к дверному косяку. Волосы у него были русые, редеющие на макушке, но слегка торчащие над ушами. Одет он был в голубую хлопчатобумажную рубашку, потертые голубые джинсы и пыльные ботинки. На рабочем кухонном столе лежал белый бумажный пакет с эмблемой мясной лавки, нарезанные кружочками лук и чеснок. Дж.Д. добавил в сковородку оливкового масла. Мне очень нравится наблюдать, как мужчины готовят.
– Дж.Д.? – раздался женский голос из передней части дома.
– Да?
– Кто пришел?
Он посмотрел мимо меня в коридор, я повернулась и увидела хозяйку.
– Эта леди – частный детектив, она расследует смерть Лорны. А это моя жена Леда. Простите, но я не запомнил ваше имя. – Масло уже закипело, Дж.Д. сгреб со стола лук и чеснок и бросил их в сковородку.
Я повернулась и протянула руку.
– Кинси Милхоун. Рада познакомиться с вами.
Мы обменялись рукопожатиями. Леда была экзотическим существом: этакая женщина-ребенок, раза в два ниже Бурка и приблизительно раза в два моложе. Ей было не более двадцати двух – двадцати трех, маленькая и хрупкая, темные волосы с прической "Я у мамы дурочка". Пальцы холодные, рукопожатие вялое.
– Вы наверняка должны знать отца Леды, – предположил Бурк. – Он тоже частный детектив.
– Вот как? А как его зовут?
– Курт Селкирк. Сейчас он почти отошел от дел, но много лет проработал частным детективом. Леда его младшая дочь. У него еще пять таких, целый девичий выводок.
– Разумеется, я знаю Курта. Когда увидите его, то передаете от меня привет. – Курт Селкирк на протяжении многих лет зарабатывал на жизнь слежкой с помощью электронных средств, одновременно заработав при этом и репутацию отвратительного человека. Но в июне 1968 года в свет вышел закон 90 – 351, в соответствии с которым "любой, кто преднамеренно использует или пытается использовать, либо помогает другим лицам использовать или пытаться использовать электронные, механические и другие средства для подслушивания любых разговоров", подвергался максимальному штрафу в размере десяти тысяч долларов или максимальному тюремному заключению на срок до пяти лет. Я знала, что Селкирк постоянно рисковал схлопотать оба наказания. Большинство частных детективов его возраста в свое время подслушиванием разговоров неверных супругов честно отработали свой хлеб. Но многое изменил закон, при котором брак расторгался без установления очевидной вины одной из сторон. Так что в его случае решение отойти от дел наверняка явилось результатом судебных процессов и угроз со стороны федерального правительства. Я была рада, что он оставил свой бизнес, но распространяться на эту тему не стала. – А кто вы по профессии? – поинтересовалась я у Дж.Д.
