Кокни. Они называли кокни каждого, кто живет к югу от Ливерпуля.
— Выпей… Ну же, выпей с нами…
Пусть остаются, никаких проблем. Они могут оставаться, пока ведут себя прилично. А если нет — тогда другой разговор.
Все принимаются пить крепкие напитки, пошла серьезная выпивка. Теперь команда оседает здесь на всю ночь. Полпервого начинается приступ безудержного веселья. Крисси, уже мертвецки пьяный, вылезает из-за барной стойки, выводит на ковре «ура» бензином из зажигалки и подносит огонь. Он кружится вокруг надписи в какой-то сумасшедшей ритуальной пляске. Когда уже начинает казаться, что пламя разгорится и пойдет дальше, Крисси затаптывает его ногами, а «ура» остается темным выжженным узором на красном ковре с цветами.
Две уже немолодые женщины запевают непристойную песню. Один малолетний пьяница затевает драку с другим юнцом, и их обоих вышвыривают на тротуар приходить в себя. У Мика сносит крышу, и он начинает рассказывать всем о марксизме и загнивающем капитализме. Колин лупит по автомату с сигаретами, пытаясь выбить оттуда несколько монет, а Крисси его всячески подогревает.
Все бурлит. Еще одна пятничная ночь в «Альме». Красные лица окружающих расплываются и сияют глупыми усмешками.
Тут Чес начинает доставать Пайка:
— Посмотри на этих ублюдков.
— Каких именно ублюдков?
— Ну два жирных ливерпульских ублюдка: один и второй.
Пайк оглядывается по сторонам. Они все еще здесь, сидят на своих стульях и тискают Ширли и Луизу.
— Это лондонские девочки, — говорит Чес, — это наши девочки.
— Не обращай на них внимания, Чес. Они — пустое место.
— Ты только посмотри на них. Они сидят, пускают слюни в своих широченных штанах, со своим идиотским ливерпульским акцентом. Посмотри, эти ублюдки покупают девчонкам выпивку.
— Это обычные ливерпульцы, Чес. Чего зря из-за них париться.
— Так не годится, Пайк. Не годится. Такого нельзя позволять.
— Этой ночью, Чес, позволено все.
Чес отстает от Пайка и пытается уговорить других ребят из команды. Но все посылают его к черту.
Пьянка продолжается.
Постепенно бар пустеет, завсегдатаи расходятся. Теперь и девушки собрались уходить. Даже Ширли и Луиза.
Вы когда-нибудь видели убитых горем ливерпульцев?
Они думали, что у них все на мази. Думали, что все пройдет без сучка без задоринки. Они уже видели, как едут к сестре Уильямса и заваливают этих девчонок на диван. Но они неправильно оценили ситуацию. Им казалось, что девчонки млеют от похоти, тогда как на самом деле девушки просто весь вечер разводили их на выпивку.
— Ой, девчонки, ну же… бросьте.
— Уже поздно. Ночь, мальчики.
— Пока, пока.
— Да вы просто шлюхи!
— Лондонские шлюхи!
Что за милый разговор, правда? Это в порядке вещей, если парни называют своих девушек шлюхами, потаскухами, суками, проститутками и так далее. Но это не дозволено двум нахальным ливерпульцам.
Уильямс и Грин теперь просто напиваются, они спустились с небес на землю. Они обозлены и обижены. А ребятам приходится терпеть вечное ливерпульское самодовольство и нытье. И тут северяне обратили свое внимание на богиню за барной стойкой — на Марти в маленьком белом платье.
Марти это не волнует. Она — бывалая штучка и знает, как справиться с похотливыми пьянчугами. Она даже бровью не ведет, но Чес уже не может сдержаться. Он подходит к ливерпульцам, чтобы поговорить, и вежливо просит их свалить.
— Мы имеем полное право здесь пить, — начинает тот, что пониже, Грин.
— Давайте, ребята, мы закрываемся, — говорит Крисси.
— Правда? Тогда почему вы, мальчики, все еще здесь?
— Это частная вечеринка.
— Нахрен. Дайте нам еще выпить.
Они крутые парни, эти ливерпульцы. Вооруженные бандиты. И никто не может указывать им, что делать.
Чес стаскивает Грина со стула. Грин сильно бьет Чеса, и тот падает на пол. Чес вскакивает, к нему присоединяется верный Ноэль.
— Только не здесь, — говорит Крисси. — Хорошо? Не здесь.
И братья Бишоп отступают. Крисси — хозяин в «Альме». К нему нужно проявлять уважение.
Теперь уже никого не осталось. Никого, кроме команды, ливерпульцев и Марти, которая помогает Крисси прибраться. Ливерпульцы никак не хотят от нее отстать, они назойливы, даже посмели предложить ей деньги за услуги. Правда, это предложение сопровождалось глупым хихиканьем. Команда больше их не трогает. Те ошибочно полагают, что это потому, что они показали свою силу и власть над этими мягкотелыми кокни. Они тут самые крутые — так думают про себя эти двое грубых напившихся ливерпульцев.
Наконец Паттерсон говорит пару слов Марти и команда уходит из бара.
Они ждут за углом, на тускло освещенной аллее, пролегающей между двух магазинов и ведущей к особняку. Они стоят здесь этой теплой ночью, все шестеро, и курят. Пайк, Паттерсон, Ноэль, Чес, Колин и Мик.
Долго ждать им не приходится.
Через пять минут на аллею выходит Марти, а Уильямс и Грин трусят за ней как два голодных счастливых пса.
— Привет, — окликает их Паттерсон, и они останавливаются.
— Все в порядке, ребята, — говорит Уильямс, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно и невозмутимо, но по его лицу видно: он знает, что допустил ошибку. Его глаза округлились.
— Хорошая ночка, — говорит Чес.
— Да. — Уильямс смеется. Лицо Грина ничего не выражает. Он пытается просчитать ситуацию.
— И куда вы собрались? — ровно спрашивает Колин.
— А! Ну вы понимаете… — Уильямс смотрит на Марти. Та виновато пожимает плечами и отходит в сторону.
— Эй, ребята. Я не хотел вас обидеть, — Уильямс обращается к Чесу. — Мы ведь кореша, верно?
— Да, — отвечает Чес. Уильямс опять смеется.
Пайк ждет, когда все наконец начнется. Эта прелюдия слишком затянулась. Он хочет побыстрее разобраться, побыстрее перейти к действию. Бешенство еще не пришло к нему, только предвкушение, как у наркомана перед уколом, как Марти, призывно улыбающаяся с постели.
Сейчас.
Не сказав ни слова, Пайк делает шаг вперед и врезает кулаком Уильямсу в челюсть. Уильямс сгибается пополам, закрывая лицо руками, сквозь пальцы начинает капать кровь. Грин храбро налетает на Пайка, но тот с силой отталкивает его плечом, и Грин отлетает на стену.
— Какого хрена ты это сделал? — спрашивает Уильямс. — Я зуб потерял.
— Вот он, — с готовностью говорит Паттерсон и показывает на землю, где на каменной мостовой лежит желтый зуб.
— Спасибо. — Уильямс наклоняется, чтобы подобрать его, и Паттерсон со всей силы бьет его ногой по лицу. Уильямс беззвучно падает спиной на асфальт и больше не шевелится.
Сейчас сердце Пайка колотится часто-часто. Ярость разгорается. Вся ночь шла к этому мигу, мигу безудержной жестокости. Ради этого он и живет, когда адреналин бурлит в крови, мысли сосредоточены, а от тела струится сила…
Грин видит, что если останется, то у него нет никаких шансов. Уильямс в отключке и не поможет, а их — шестеро против одного. Маленький ливерпулец пытается смыться. Колин и Мик хватают его и толкают обратно к ребятам. Чес замахивается и бьет его коленом по яйцам.
— Нет, — голос Грина звучит безжизненно и печально. Он идет, пошатываясь, вперед, сгибаясь все ниже и ниже, словно спускается по лестнице. Пайк окончательно сваливает его ударом ладони по затылку.
— Поехали, — говорит Паттерсон.
То, что случилось потом, было методично, безобразно и равнодушно.
То, что случилось потом, свалило Пайка больным и заставило прятаться в течение десяти лет.
То, что случилось потом, до сих пор будит Пайка по ночам, и он долго не может уснуть, потому что перед глазами стоит кровь, растекшаяся по асфальту словно нефть.
Пока Марти стояла и смотрела, они вшестером забили Тони Грина до смерти.
— Она когда-нибудь разговаривает? — спросил Пайк, сворачивая на круге с Чизвик на шоссе М-4.
— Нет, — ответил Ноэль, — только играет в свой «Гейм Бой».[30]
Кирсти была страшненьким ребенком, с широко расставленными испуганными глазами, прямыми жирными волосами и нездоровой кожей сероватого оттенка. Ноэль сказал, что ей шесть лет, хотя на вид было меньше, да и роста она была небольшого. Пайк посмотрел на нее в зеркало заднего вида: она вся сгорбилась над своей электронной игрушкой, лицо ее освещала маленькая салонная лампочка. Вылитый кандидат в семейку Адамс;[31] впрочем, как и папаша.
— Она посадила уже кучу батареек, — сказал Ноэль.
— Как ты выносишь этот шум? — спросил Пайк, когда из игрушки раздались резкие раздражающие звуки заставки.
— К нему привыкаешь. Через некоторое время вообще перестаешь замечать.
С того времени как они забрали девочку на Шефердс-буш, Кирсти не сказала ни слова, даже «здравствуйте».
