— Думаю, для этого есть основания. Я видел вашего отца, прежде чем он умер. Это произошло случайно, неподалеку отсюда. Было темно, он был тяжело ранен и принял меня за Чентри. Он назвал меня его именем. Из того, что он сказал, следует, что его убил Чентри.
— Но зачем Ричарду Чентри понадобилось убивать моего отца? Они были близкими друзьями, еще со времен Аризоны. Отец часто о нем говорил. Он был его первым учителем.
— Должно быть, это было давно.
— Да. С тех пор прошло уже тридцать лет.
— За тридцать лет люди могут измениться.
Она утвердительно кивнула и застыла с опущенной головой. Волосы упали ей на лоб, стекая по лицу, словно черная вода.
— Что произошло с вашим отцом за эти годы?
— Мне не много об этом известно. Я редко с ним виделась, не считая последнего периода… когда была ему нужна.
— Он впрыскивал себе героин?
Некоторое время она молчала. Волосы по-прежнему заслоняли ее лицо, но она их не убирала и походила на женщину без лица.
— Вам известен ответ на этот вопрос, иначе вы не задавали бы его, — ответила она наконец. — Он был когда-то наркоманом. Его посадили в федеральную тюрьму, и там он полностью вылечился. — Она ладонями разгребла волосы и посмотрела на меня, словно желая убедиться, что я верю ее словам. — Я бы не приехала с ним сюда, если бы он по-прежнему употреблял наркотики.
Я видела, до чего они его довели, когда была еще ребенком, в Тусоне и в Коппер-Сити.
— А до чего они его довели?
— Раньше он был порядочным человеком, что-то собой представлял. Даже преподавал в университете. А потом превратился совсем в иного человека.
— В кого именно?
— Не знаю. Начал интересоваться мальчиками. А может, он всегда такой был. Не знаю.
— От этой привычки он также излечился, Паола?
— Кажется, да. — Ее голос звучал неуверенно, был исполнен боли и сомнений.
— Картина Баймейеров была подлинником?
— Не знаю. Он полагал, что да, а ведь он был экспертом.
— Откуда вам это известно?
— Он мне сказал об этом, когда купил ее на пляже. Утверждал, что это Чентри, что так не мог нарисовать никто другой. И что это самое крупное открытие, какое он сделал в своей жизни.
— Он так и сказал?
— Так и сказал. Зачем ему было меня обманывать? У него не было ни малейшего повода. — Она пристально смотрела мне в лицо, будто моя реакция могла служить ответом на вопрос о честности ее отца.
Она была сильно напугана, а я сильно утомлен. Усевшись на один из мягких стульев, я на несколько минут погрузился в собственные мысли. Паола подошла к двери, но не вышла из часовни. Прислонясь к дверному косяку, она следила за мной таким взглядом, будто я собирался стянуть ее сумочку или уже сделал это.
— Я вам не враг, — сказал я.
— Тогда не мучайте меня больше. Я пережила тяжелую ночь. — Она отвернула лицо в сторону, словно стыдясь того, что собиралась произнести. — Я любила отца. Увидев его мертвым, я пережила ужасное потрясение.
— Мне очень жаль, Паола. Будем надеяться, что завтра станет лучше.
— Я тоже на это надеюсь, — сказала она.
— Кажется, у вашего отца была фотография той картины?
— Верно, была. Она сейчас у следователя.
— У Генри Пурвиса?
— Я не знаю, как его зовут. Так или иначе, она находится у него.
— Откуда вам это известно?
— Он сам мне ее показал. Говорил, что нашел ее у отца, и спрашивал, знаю ли я эту женщину. Я сказала, что нет.
— Но картину вы опознали?
— Да.
— Это та, которую ваш отец продал Баймейерам?
— Да.
— Сколько они ему за нее заплатили?
— Он мне не говорил. Думаю, что ему нужно было уплатить какой-то долг, и он не хотел, чтобы я знала. Однако я могу сообщить кое о чем, что услышала от него. Так вот, он знал ту женщину на портрете и как раз на этом основании пришел к выводу, что картина — подлинник.
— Значит, ее написал Чентри?
— Так утверждал мой отец.
— А он не говорил, как зовут эту женщину?
— Милдред. Она была натурщицей в Тусоне во времена его молодости. Красивая девушка. Он утверждал, что картина написана по памяти, потому что сейчас Милдред уже старушка, если вообще жива.
— Вы не помните ее фамилии?
— Нет. Кажется, она пользовалась фамилиями тех мужчин, с которыми жила.
Я оставил Паолу в часовне и вернулся в морг. Пурвис сидел по-прежнему в вестибюле, но оказалось, что у него нет фотографии картины. Он отдал ее Бетти Джо Сиддон.
— Зачем?
— Она хотела отнести ее в редакцию, чтобы там сделали копию.
— То-то Маккендрик обрадуется, Генри.
— Черт возьми, да ведь он сам велел мне ее отдать. Начальник полиции в этом году уходит на пенсию, и капитан Маккендрик начал заботиться о рекламе для себя.
Я направился было в сторону ворот, но остановился, вспомнив, что не докончил начатого дела: когда мне повстречался умирающий Пол Граймс, я ведь направлялся поговорить с миссис Джонсон, матерью Фрэда.
XII
Подойдя к расположенной рядом с выходом дежурной комнате для медсестер, я спросил, где можно найти миссис Джонсон. Старшая медсестра оказалась женщиной среднего возраста с бледным, худым лицом и нетерпеливым характером.
— В больнице работает много женщин с такой фамилией. Ее зовут Сара?
— Да. А ее мужа — Джерри и Джерард.
— Почему вы сразу не сказали? К сожалению, миссис Сара Джонсон больше не работает в нашей больнице. — Она произнесла это нарочито торжественным тоном, словно судья, зачитывающий миссис Джонсон приговор.
— Она говорила, что работает здесь.
— Значит, она обманула вас. — Услышав собственные слова, старшая медсестра, видимо, почувствовала их излишнюю суровость и постаралась немного смягчить: — Или вы ее плохо поняли. В настоящее время она работает в доме для выздоравливающих, неподалеку от автострады.
— Вы не знаете, как он называется?
— «Ля Палома», — с отвращением произнесла она. — Благодарю вас. А почему ее уволили?
— Я не сказала, что ее уволили. Просто ей позволили уйти. Но я не уполномочена вести разговор на эту тему. — Однако я почувствовал, что она не прочь меня задержать. — Вы из полиции? — спросила она.
— Я частный детектив, сотрудничающий с властями.
Вынув бумажник, я показал ей фотокопию своей лицензии. Она улыбнулась ей так, словно смотрела в зеркальце.
— Опять у нее неприятности?
— Надеюсь, что нет.
— И на этот раз снова речь идет о краже наркотиков?
— Я могу сказать только, что провожу расследование по делу миссис Джонсон. Как давно она перестала здесь работать?
— Это произошло на прошлой неделе. Дирекция разрешила ей уйти и дала хорошую рекомендацию. Но дольше держать ее не могли. Дело было совершенно ясное — у нее в кармане оказалось шесть таблеток. Когда ее обыскивали, я находилась рядом. Жаль, что вы не слышали, какими словами она поливала начальника.
— Что же она ему сказала?
— Ох, я не могу этого повторить. — Бледное лицо старшей сестры покрылось внезапным румянцем, словно я сделал ей неприличное предложение.
Она посмотрела на меня с заметной неприязнью, видимо, стыдясь своего излишнего волнения. Потом резко повернулась и молча удалилась.
Был уже первый час ночи. Я провел в больнице столько времени, что ощущал себя почти пациентом. На этот раз я вышел через другие ворота, не желая снова сталкиваться с капитаном Маккендриком, Пурвисом, Паолой или каким-нибудь умирающим мужчиной.
Проезжая по автостраде, я видел неоновую вывеску «Ля Палома», поэтому представлял себе, где находится пансионат для выздоравливающих. По пути из больницы я миновал несколько неосвещенных врачебных кабинетов, общежитие для медсестер и ряд улочек, застроенных еще до войны двухэтажными домиками, в которых обитали горожане среднего достатка. Населенная часть квартала отделялась от автострады узким парком, поросшим редкими дубами, под ветвями которых укрывались немногочисленные автомобили с влюбленными парочками; их передние стекла были изрядно запотевшими.
