Ее лицо обмякло.
— Тони это приснилось. Я ничего не знаю.
— Что-то, связанное со смертью вашего мужа, — сказал я. — И не только. Он сказал, что Гэс не убивал Бродмена.
— Этого не говорите! — Ее пальцы клещами сомкнулись на моей руке.
Она оглянулась по сторонам, посмотрела на озаренный солнцем перекресток. На автобусной остановке студентки-практикантки щебетали, как белогрудые пичужки. Взгляд Секундины, казалось, с силой отодвинул реальность. Он создал зону отчуждения, пустую и холодную, вакуум в солнечном свете, и туда хлынул мрак, переполнявший ее душу.
Я взял ее под локоть и повел. Тело ее двигалось медленно и неохотно. Мы перешли улицу наискось к автобусной остановке на противоположном углу. Я уговорил ее сесть на пустую бетонную скамью под перечным деревом. Тень его листьев легла на наши лица, словно прохладное кружево.
— Тони сказал, что ваш муж не убивал Бродмена.
— Тони сказал?
— Насколько я понял, вы думаете, что его убил Гранада.
Она чуть очнулась от летаргии горя.
— Думаю, не думаю — что толку? Доказать я ничего не могу.
— Пусть так. Но другие могут.
— Кто бы это?
— Доктор Саймон. Полиция.
— Не смешите меня. Им так удобнее. Все решено и подписано.
— Только не мной.
Она поглядела на меня с вялой подозрительностью.
— Вы же адвокат, да?
— Совершенно верно.
— Денег у меня нет. И взять их негде. У Мануэля, моего деверя, деньги есть, но вмешиваться он не желает. Так что вам тут поживиться нечем.
— Я это понимаю. Просто я хочу добраться до правды.
— Выставляете куда-то свою кандидатуру?
— Со временем, возможно, и выставлю.
— Ну так улещивайте кого-нибудь еще. А я устала и совсем больна. Мне надо домой.
— Я вас отвезу.
— Нет уж, спасибо.
Но сохранять гордое безразличие дальше у нее не хватило сил. Она заговорила по-испански и совсем другим голосом — он шумел и трещал, как огонь. Казалось, голос этот принадлежал иной ее сущности, сохранившей и юность, и женственность, и гнев. Ее тело ожило, лицо преобразилось.
Я не понимал ни слова.
— Скажите это по-английски, Секундина.
— Чтобы вы побежали в суд и меня арестовали?
— С какой стати?
Она замолчала, хотя ее губы продолжали шевелиться.
— Не понимаю, чего вы от меня хотите?
— Сведений об убийстве Бродмена.
— Я все рассказала Тони. Спрашивайте его.
— Это правда?
Она вспыхнула темным пламенем:
— Вы меня вруньей считаете?
— Нет. Но в суде вы это повторите под присягой?
— В суд мне не попасть, вы не хуже меня знаете. Он и со мной то же сделает.
— Кто?
— Пайк Гранада. Он всегда на меня зарился. А как не получил ничего, озлился. Один раз вечером на ледяном заводе принудить хотел. И Гэс его хорошо порезал. А он выдал Гэса легавым, будто он машину украл. Они и меня забрали. А когда меня выпустили из исправительной школы, Пайк со мной свел счеты.
— Но ведь все это, кажется, было давно.
— Началось давно. Но он с тех пор только и думал, как нагадить Гэсу и мне. А вчера вечером взял, сволочь, и застрелил его.
— Но он исполнял служебный долг, ведь так?
— А стрелять было зачем? Гэс никогда с пистолетом не ходил. Кишка у него тонка была. Позволил Гранаде подстрелить себя, точно собаку.
— За что вы так ненавидите Гранаду?
— А он купленный легавый. Легавый сам по себе пакость, а купленный легавый гаже самой последней твари.
— Вы по-прежнему утверждаете, что он убил Бродмена?
— Конечно, убил.
— Откуда вы знаете?
— А я много чего слышу.
— Голоса?
— Я еще в своем уме, если вы на это намекаете. У меня есть подружка, помощница сестры в «Неотложной помощи». В больнице она двадцать лет работает. И такое знает, о чем доктора и не слыхивали. Она сказала, что Бродмен мертвый был, когда его внесли. И вид у него был, будто у задушенного. А Мануэль видел, как Гранада забрался за ним в машину. Гранада с Бродменом разговаривал, только Бродмен-то молчал. — Она мрачно покосилась на меня, и словно само зло проглянуло между ее веками. — Вы ведь тоже там были. И видели.
Мои мысли понеслись назад через дистанцию с препятствиями, преодолевая события этого дня, — назад к тому, что произошло вчера. Бродмен кричал от страха и ярости. Гранада был с ним в машине один, якобы его успокаивал. Быть может, он и успокоил его навсегда.
— Я не могу себе представить, что же произошло, — сказал я. — А как зовут вашу подругу, помощницу медсестры?
— Я ей дала слово никому ее не называть. И свое слово сдержу.
— Но зачем бы Гранаде понадобилось убивать Бродмена?
— Чтобы заткнуть ему рот. Бродмен знал, что Гранада куплен.
— Бандой грабителей?
— Может быть.
— Но если бы Гранада участвовал в грабежах, Гэс знал бы это.
— Они Гэсу всего не говорили.
— Значит, вы не можете утверждать, что Гранада был соучастником?
— Твердо — нет, но думаю, что был. Когда Гэс забирался в дом или в магазин, он всегда знал, где полицейские. Не рентгеном же он их просвечивал. У него был на них выход.
— Он сам вам сказал?
Она энергично кивнула. Шаль соскользнула у нее с головы. Нечесаные волосы сбились в колтун, точно рваный черный войлок. Быстрым сердитым движением она накинула на них шаль.
— Но он не сказал, что это Гранада?
— Нет. Не сказал. Может, не знал. Не то бы я докопалась. Он бы и хотел скрыть от меня, да не получалось.
Ее отказ прямо обвинить Гранаду казался наиболее убедительным из того, что она наговорила. После того, как я изложил свои подозрения Уиллсу, уверенность моя поколебалась, и теперь без прямых доказательств вины Гранады я рта не открыл бы.
— Кто еще был в банде, Секундина?
— Больше я никого не знаю.
— Женщин не было?
Ее глаза сузились в блестящие темные острия, нацеленные в меня из-под края шали.
— Вам нечего в меня пальцем тыкать. Я Гэса отговаривала впутываться в такие дела.
— Я не про вас. Вы ведь не единственная женщина в мире. У Гейнса подружек не было?
Густые черные ресницы опустились и замаскировали глаза.
— Нет. То есть мне-то откуда знать?
— Я слышал, он гулял с блондинкой.
Веки ее дрогнули, но губы остались упрямо сжаты.
— Значит, вы слышали больше, чем я.
— Кто она, Секундина?
— Говорят же вам, что никаких блондинок я не знаю. Да и его самого я почти не видела. Может, пару раз за последние два месяца.
— При каких обстоятельствах?
— Не понимаю, о чем вы...
— А вот о чем: где вы видели Гейнса? Что он делал?
— Не помню, — ответила она упрямо.
— А давно вы знакомы с Гейнсом?
— Гэс — давно. Лет шесть-семь. Познакомился с ним в Престоне, а когда они вышли, то некоторое время вместе колесили по стране, жили тем, что под руку подвертывалось. А потом Гэс вернулся и женился на мне, но все время поминал Гарри. В те дни Гейнс называл себя Гарри. Для Гэса он был герой — такие сумасшедшие штуки выкидывал.
— Например?
— Например, надувал дураков, угонял машины, ездил быстрее всех, ну и вообще. Бог знает что. Я Гэса предупреждала, когда он прошлой осенью опять связался с Гейнсом. Я его предупреждала, что от Гейнса добра не жди. Но он не стал меня слушать. У него никогда не хватало ума меня послушать.
Она посмотрела через улицу на больницу. На углу напротив остановился городской автобус, и практикантки попрыгали в него. Секундина заметила автобус, только когда он, взревев, проехал мимо.
— Ну вот! Я пропустила автобус!
— Я отвезу вас домой.
— А что толку ехать домой? — воскликнула она хрипло. — Рассказать детям, что у них нет больше отца? И вообще, зачем все?
Она застыла, точно памятник собственному горю. Что-то сломалось в ней и выпустило на свободу ожесточенные силы ее натуры. Казалось, она отдавалась на их волю в надежде, что они ее уничтожат.
— Вы нужны вашим детям, миссис Донато. Вы должны думать о них. — Других слов я не нашел.
— А, пошли они к черту!
Собственные слова привели ее в ужас. Она перекрестилась и забормотала молитву. Хотя тень перечного дерева была прохладной, я вспотел. Никогда еще я так пронзительно не осознавал глухой стены, отделяющей мою часть города от ее.
Мимо больницы проехал грязный черный «бьюик». Тони Падилья вел машину медленно, кого-то высматривая. Увидев нас на скамье, он затормозил у тротуара.
— Здравствуйте, мистер Гуннарсон, — сказал он тихо. — Я спрашивал о вас в больнице, миссис Донато. Ваша сестра просила привезти вас домой. Вы поедете? — Он перегнулся через переднее сиденье и открыл дверцу.
На мгновение я увидел ее маленькую изящную ножку. Сквозь пластиковый носок туфли просвечивали алые ногти.
— Можно вас на минутку, Тони?
— Вот же я, — сказал он, используя Секундину как буфер. Разговаривать со мной он не хотел.
— А что с полковником Фергюсоном? Мне казалось, вы его опекаете?
— Опекал, пока он не послал меня подальше, а сам поехал оставить деньги...
— Где?
