– Можешь попытаться с Фрэнком Грином, если хочешь покупать ящиками.
– Да? А где я могу его найти?
– Я не видела его несколько дней. Наверное, где-нибудь обделывает свои дела.
Это было все, что могла сказать Розетта. Она закурила сигарету и отвернулась. Я поблагодарил ее спину и направился к Микки.
– Сыграем в восьмерку? – спросил Микки.
Мне было все равно, во что играть. Я поставил пятерку и проиграл. Потом проиграл еще пять долларов. На это ушло около получаса. Когда мне показалось, что я достаточно заплатил за полученную информацию, я помахал Микки и вышел на солнечный свет.
Сам не знаю почему, я испытывал радость. Потому что, наверное, впервые в своей жизни делал что-то по своему уму-разуму, а не по чужому приказу. Я рассчитывал только на самого себя. Правда, пока я не нашел Фрэнка, но заставил Розетту проговориться и назвать его имя. Если бы она знала, где он сейчас, я добрался бы до него уже сегодня.
На Изабелла-стрит, в конце тупика, в большом доме располагалось заведение Верни. Рабочий люд частенько заглядывал к ней, чтобы навестить одну из здешних девушек. Это был гостеприимный дом со спальнями на втором и третьем этажах и с кухней и гостиной на первом, где посетители могли поразвлечься.
Верни – светлокожая женщина с сединой в золотых волосах, весом около девяноста килограммов – день и ночь торчала в кухне. Ее дочь Дарсел, такая же толстушка, как и мать, приглашала мужчин в гостиную и получала с них доллары за еду и питье.
Некоторые посетители, вроде Оделла, были счастливы сидеть в гостиной, пить и слушать патефонную музыку. Время от времени Верни появлялась в гостиной, чтобы поприветствовать старых друзей и познакомиться с новоприбывшими. Кроме выпивки и патефона, к вашим услугам были и девушки. Они поджидали клиентов, сидя у дверей своих спален. В холле второго этажа Хью Барнес надзирал за порядком. Это был широкобедрый, крепко сбитый мужчина с лицом невинного младенца. Но, несмотря на свою внешность, Хью был быстр и коварен. Благодаря ему дела у Верни шли гладко. Я зашел к ней сразу после полудня.
– Изи Роулинз. – Дарсел протянула мне свои пухлые ручки. – А я уж было решила, что ты умер и вознесся на небеса.
– Угу, Дарси. Ты ведь знаешь, я приберегал это для тебя.
– Тогда, пожалуйста, сделай это сейчас. Ну пожалуйста.
Она взяла меня за руку и повела в гостиную. Там несколько человек сидели вокруг стола, пили и слушали джаз. На кофейном столике стояли большая миска с рисом и белые фарфоровые тарелки.
– Изи Роулинз, – послышалось из двери в кухню. – Как ты, детка? – спросила Верни, подбегая ко мне.
– Просто прекрасно, Верни. Просто прекрасно.
Большая женщина прижала меня к себе, и мне показалось, что я окунулся в пуховую перину.
– Ох, – простонала она, почти оторвав меня от пола. – Тебя слишком долго не было. Слишком долго!
– Да, да, – бормотал я, сжимая ее в объятиях, а потом усадил на кушетку.
Верни улыбнулась мне.
– Посиди здесь, Изи: хочу, чтобы ты рассказал, как идут дела, прежде чем отправишься наверх.
С этими словами она вернулась на кухню.
– Как дела, Рональд? – спросил я у своего соседа.
– Так себе, – ответил Рональд Уайт – паяльщик, обслуживающий весь город. Он носил, не снимая, рабочий комбинезон и утверждал, что это единственный костюм, который у него имеется.
– Спасаешься здесь от своих ребят?
Мне нравилось подшучивать над Рональдом на семейную тему. Жена каждые двенадцать или четырнадцать месяцев приносила ему сына. Она была религиозная женщина и не признавала противозачаточных средств. В тридцать пять лет у Рональда было девять сыновей и десятый на подходе.
– Они готовы разнести весь дом на куски, клянусь тебе, Изи. – Рональд покачал головой. – Они ползали бы по потолку, если бы там было за что зацепиться. Знаешь, из-за них я боюсь идти домой.
– Брось, старик. Не может быть, чтобы все было так плохо.
Лоб у Рональда сморщился, как чернослив, и лицо исказила гримаса муки, когда он жаловался мне:
– Я больше не могу, Изи. Я прихожу домой, а уже целая армия идет на меня в атаку. Сперва, подпрыгивая, прибегают старшие. Потом ковыляют те, кто едва научился ходить. И пока подползают малыши, выходит Мэри, бледная как смерть, с двумя младенцами на руках. Послушай, Изи. Я трачу пятьдесят долларов на еду, и мне остается только смотреть, как дети ее уничтожают. Они едят с утра до вечера, а в перерывах орут и безобразничают. – В глазах Рональда стояли слезы. – Клянусь тебе, я больше не выдержу. Клянусь.
– Дарси, – завопил я. – Принеси Рональду выпить, да побыстрее! Видишь, ему нужно выпить.
Дарси принесла нам бутылку виски и наполнила стаканы всем троим. Я вручил ей три доллара.
– Да-а, – изрек Куртис Кросс. Перед ним на обеденном столе стояла тарелка с рисом. – Дети – самые опасные твари на земле, за исключением юных девушек в возрасте от пятнадцати до сорока двух.
Даже Рональд не удержался от улыбки.
– Не знаю, – сказал он. – Я люблю Мэри, но думаю, что должен удрать как можно скорее. Эти ребятишки погубят меня, если не удеру.
– Выпей еще. Дарси, не забывай нас. Этот человек хочет забыться.
– Ты уже заплатил за бутылку, Изи. Можешь делать с ней все, что хочешь. – Как большинству черных женщин, Дарси не нравились разговоры о том, что мужчина собирается бросить жену и детей.
– Всего три доллара? И ты ухитряешься зарабатывать? – Я сделал вид, что поражен.
– Мы покупаем оптом, – улыбнулась мне Дарси.
– А не могу ли я оптом купить виски? – спросил я так, словно впервые услышал, что у грабителей можно купить виски по дешевке.
– Не знаю, милый. Знаешь, мы с мамой поручаем Хью делать закупки.
Здесь мне не повезло. Хью не из тех, кого можно расспрашивать о Фрэнке Грине. Это был низкий и злобный тип – вроде Джуниора Форни. Мне бы и в голову не пришло посвящать его в свои дела.
Я отвез Рональда домой около девяти. Он плакал на моем плече:
– Я не хочу возвращаться, Изи. Пожалуйста, возьми меня с собой, брат.
Я с трудом удерживался от смеха. В дверях ждала Мэри. Тощая, с выпяченным животом, с двумя младенцами на руках. Остальные ребятишки толпились вокруг нее, чтобы поглядеть, как папочка возвращается домой.
– Иди, иди, Рон. Всех этих младенцев сотворил ты и теперь должен спать в своей постели.
Я подумал тогда, что если мне удастся пережить все свои передряги, то моя жизнь обещает стать просто прекрасной. И я даже пожалел бедного Рональда, которому не на что было надеяться, если только он не разобьет свою бедную семью.
* * *
На следующий день я совершил обход баров, куда Фрэнк сбывал краденое виски, и игорных притонов, которые он часто посещал. Я нигде не называл его имя. Как все гангстеры, Фрэнк был очень осторожен и, когда узнавал, что им интересуются, начинал нервничать. А если Фрэнк занервничает, может убить меня прежде, чем я доберусь до него. Эти два решающих дня сделали из меня сыщика.
Я тайно ликовал, когда входил в бар и заказывал пиво за счет человека, оплатившего мои поиски. Спрашивал у бармена, как его зовут, болтал с ним о пустяках, но на самом деле даже дружеская болтовня была моей работой. Никто не знал, чего я добиваюсь, и это делало меня как бы невидимкой. Людям казалось, что я весь перед ними как на ладони, на самом деле они видели лишь мою оболочку.
Я никогда не уставал и не терял надежды. В эти дни я не боялся даже Де-Витта Олбрайта. Хотя глупо было чувствовать себя в безопасности при его безумной страсти к насилию.
Зеппо, как всегда, торчал на углу Сорок девятой и Мак-Кинли. Он был наполовину негр, наполовину итальянец и страдал то ли паркинсонизмом, то ли еще какой-то подобной болезнью. Обычно он стоял, корчась, трясясь и дергаясь, словно ясновидящий, на которого снизошло озарение.
Парикмахер Эрнест разрешал Зеппо просить милостыню возле своего заведения, зная, что ребятишки со всей округи не посмеют приставать к несчастному у него на глазах.
– Привет, Зеппо! Как идут дела? – спросил я.
– Просто замечательно. – Зеппо заикался, и эти слова дались ему с большим трудом. Иногда он говорил не запинаясь, но временами был не в состоянии договорить фразу до конца.
– Славный день, правда?
– Д-д-д-а, с-с-с-лавный д-д-д-ень, – с трудом исторгал он, выставив перед собой руки со скрюченными, словно когти, пальцами.
– Очень хорошо, – согласился я и вошел в парикмахерскую.
– Привет, Изи. – Эрнест сложил газету и встал с кресла. Я уселся на его место, и хрустящая белая простыня окутала меня, превратив в подобие цветка.
– Раньше ты всегда заходил ко мне по четвергам, Изи.
– Времена меняются, Эрнест. А вместе с ними меняются и наши привычки.
– Господи, пошли мне эту семерку! – завопил кто-то из дальнего угла парикмахерской. У Эрнеста всегда играли на деньги. За третьим парикмахерским креслом на полу расположилась целая компания.
