– Значит, сегодня ты взглянул в зеркало и решил, что пора подстричься, а? – спросил он меня.
– Зарос, как гризли.
Эрнест засмеялся и пару раз прикоснулся ножницами к моим волосам.
У Эрнеста в салоне всегда звучала итальянская опера. По его словам, эта музыка якобы нравилась Зеппо. Но Зеппо не мог слышать музыку с улицы, а Эрнест стриг его у себя бесплатно только раз в месяц.
В детстве Эрнесту здорово доставалось от отца, горького пьяницы, который постоянно избивал до полусмерти и его и мать. Поэтому Эрнест не выносил пьяниц. А Зеппо был пьяницей. Наверное, его дерганье становилось не таким невыносимым, когда он получал свою порцию дешевого виски. Попрошайничал он только для того, чтобы насобирать на банку бобов и полпинты шотландского виски. И тогда Зеппо напивался. Эрнест не пускал его к себе, потому что Зеппо всегда был либо пьян в доску, либо близок к этому состоянию. Как-то раз я спросил, почему он позволяет Зеппо торчать перед его заведением, если он так ненавидит пьяниц. И вот что он мне ответил: "Бог однажды может спросить меня, почему я не заботился о своем младшем брате".
Мы наслаждались легким ветерком, игроки бросали кости, а Зеппо вертелся и дергался за окном. В салоне Эрнеста чуть слышно звучал "Дон Карлос". Я хотел бы разузнать, где сейчас может находиться Фрэнк Грин, но эта тема должна была возникнуть сама собой в обычном разговоре. Большинство парикмахеров в курсе всех важных событий в округе. Вот почему я пришел подстричься.
Эрнест взбивал кисточкой горячую пену у меня на подбородке, когда на пороге появился Джексон Блю.
– Привет, Эрнест, Изи! – сказал он.
– Привет, – отозвался я.
– Здесь Ленни, – предупредил Эрнест.
Я взглянул на Ленни. Толстяк обрядился как садовник, а на голову нахлобучил белую шапку маляра. Он грыз окурок сигары и искоса поглядывал на Джексона Блю.
– Скажи этому тощему подонку, чтобы он убирался, Эрни. Я убью этого ублюдка. И не шучу, – предупредил Ленни.
– Он тебя не задевает, Ленни. Занимайся своей игрой или убирайся.
У парикмахеров всегда под рукой дюжина опасных бритв, которые они без колебаний готовы пустить в дело, если потребуется поддержать порядок в заведении.
– Что это нашло на Ленни? – удивился я.
– Он просто дурак, – ответил Эрнест. – И Джексону здесь делать нечего.
– Что случилось?
Джексон был маленький человечек с такой черной кожей, что при ярком освещении она отливала синевой. Он съежился и скосил глаза на дверь.
– Подружка Ленни – знаешь Эльбу? – снова ушла от него, – сообщил Эрнест.
– Да? – Я соображал, как перевести разговор на Фрэнка Грина.
– И она закрутила с Джексоном. Просто чтобы досадить Ленни.
Джексон понуро уставился в пол. Синий костюм в полоску висел на нем как на вешалке, голову венчала фетровая шляпа с узкими полями.
– Да что ты?
– Представь себе, Изи. Джексон совсем голову потерял из-за этой бабы.
Джексон насупился:
– Я с ней не путался. Она просто наплела ему про меня.
– Как же, мой сводный брат тоже врет! – Ленни вдруг очутился рядом с нами. Это напоминало комическую сцену из какого-то фильма. Джексон выглядел запуганной дворнягой, а Ленни, со свисающим жирным животом, – бульдогом, готовым вцепиться ей в горло.
– Назад! – завопил Эрнест, вклиниваясь между ними. – Я не позволю устраивать драки у меня в салоне.
– Этот тощий пьянчужка ответит мне за Эльбу, Эрни.
– Но только не здесь. Клянусь, прежде чем ты прикоснешься к Джексону, тебе придется иметь дело со мной. Ты знаешь, он этого не стоит.
И тут я вспомнил, как Джексон время от времени зарабатывает деньги.
Ленни двинулся было на Джексона, но маленький человечек спрятался за спину парикмахера, и Эрнест стоял как скала.
– Вернись к игре, пока цел. – И он вынул опасную бритву из кармана своего синего халата.
– И ты угрожаешь мне, Эрни! Я не сажусь гадить у чужого порога. – Ленни вертел головой, пытаясь разглядеть Джексона за спиной парикмахера.
Мне надоело сидеть между ними, я развязал узел на простыне и вытер мыльную пену на шее.
– Видишь, Ленни. Ты, братец, беспокоишь моего клиента. – Эрнест ткнул своим толстым, как железнодорожная шпала, пальцем Ленни в пузо. – Либо ты вернешься к игре, либо я попорчу тебе шкуру. Без вранья.
Все знали, что с Эрнестом шутки плохи. Только крутой парень мог содержать парикмахерскую, потому что для определенной части общества парикмахерская служила деловым центром, своеобразным общественным клубом. А любому общественному клубу для нормальной деятельности нужен порядок.
Ленни втянул подбородок, подвигал плечами туда и сюда и попятился. Я вылез из кресла и выложил на столик пять десятицентовиков.
– Ну, я пошел, Эрни, – помахал я ему.
Эрни кивнул, но он был слишком занят с Ленни, чтобы его хватило еще и на меня.
– Почему бы нам не отчалить? – предложил я съежившемуся Джексону.
Нервничая, он всегда держался за свою мужскую деталь. Так было и на сей раз.
– Конечно, Изи. Надеюсь, Эрни с ним справится.
* * *
Мы свернули за первый же угол и, пройдя полквартала, вышли в переулок. Должно быть, боевой пыл Ленни уже остыл, и он не преследовал нас. Мы шли по Мерривезер-Лейн, когда кто-то окликнул: "Блю!" Это был Зеппо. Он ковылял за нами, словно на ходулях. На каждом шагу раскачивался, рискуя упасть, но всякий раз чудом восстанавливал равновесие.
– Привет, Зепп, – нехотя остановился Джексон. Он смотрел через плечо Зеппо, не идет ли Ленни.
– Д-д-жексон...
– Чего ты хочешь, Зеппо? – Я собирался кое-что узнать от Джексона, и свидетели были большой помехой.
Зеппо вытянул шею, как гусак, потом закинул на плечи кисти рук и стал похож на издыхающую птицу. Я вытаращил глаза. Его улыбка напоминала гримасу самой смерти, а затяжной, удушливый кашель означал смех.
– Ты продаешь, Блю?
Я готов был расцеловать калеку.
– Нет, парень, – сказал Джексон. – Фрэнк набрал силу. Теперь он продает магазинам только оптом и по мелочам больше не разменивается.
– Ты больше не продаешь виски Фрэнка? – спросил я.
– Нет. Он стал слишком велик для такого ниггера, как я.
– Тьфу ты, черт! А мне тоже не мешало бы купить виски. Собираюсь устроить вечеринку.
– Я попробую помочь тебе, Изи. – Глаза у Джексона загорелись. Но он то и дело тревожно озирался, не идет ли Ленни.
– В самом деле?
– Может, Фрэнк согласится, если ты возьмешь большую партию.
– Сколько примерно?
– А сколько тебе нужно?
– Ящик или два "Джима Бима" – то, что надо.
Джексон почесал подбородок:
– Фрэнк продает мне ящиками. Я мог бы взять три и продать один в розницу.
– Когда ты его увидишь? – Наверное, мой вопрос прозвучал слишком настойчиво.
В глазах Джексона вспыхнул огонек подозрения. Он помолчал с минуту, а потом спросил:
– Что у тебя на уме, Изи?
– Ты это о чем?
– Зачем тебе нужен Фрэнк?
– Не понимаю, что ты имеешь в виду. Я пригласил к себе людей на субботу, а в буфете пусто. Да и денег у меня маловато. В прошлый понедельник меня уволили, и я не могу потратить все на виски.
Джексон все еще не избавился от подозрений.
– Ну хорошо, если тебе это нужно срочно. Что, если я договорюсь в другом месте?
– Мне все равно где. Мне нужно дешевое виски, а ты, как известно, этим промышляешь.
– Это так, Изи. Обычно я покупаю у Фрэнка, но можно обратиться к тем, кому он продает. Обойдется немного дороже, но ты на этом все равно выиграешь.
– Как скажешь, Джексон. Ты просто покажи мне дорогу к источнику.
– И м-м-м-не, – добавил Зеппо.
Мы добрались до моей машины, и я поехал по Центральной улице в Семьдесят шестой район. От близкого соседства с полицейским участком мне стало не по себе, но я должен был найти Фрэнка Грина. Джексон провел меня и Зеппо к винной лавке Эйба. Присутствие Зеппо меня устраивало, потому что люди, которые его не знали, не отрывали от него глаз. Значит, на меня и на мои вопросы меньше внимания будут обращать. По дороге к лавке Джексон рассказал историю ее владельцев.
* * *
Эйб и Джонни – евреи, чудом уцелевшие в нацистском лагере. Они приехали из Польши, точнее из Аусшвитца. В Польше они были парикмахерами. В лагере Эйб участвовал в подпольном движении. Он спас своего шурина Джонни от газовой камеры, когда тот слег и охрана включила его в список смертников. Эйб прорыл нору в стене возле своей койки и спрятал там Джона. Охранникам он сказал, что Джонни умер и во время утреннего обхода его забрали для сожжения. Эйб собирал у друзей еду и кормил больного шурина. Это продолжалось три месяца, пока русские не освободили лагерь.
Жена Эйба и его сестра, жена Джонни, обе погибли. Их родители, родственники и все знакомые умерли в нацистских лагерях. Эйб положил Джонни на носилки и дотащил до расположения американских солдат, где они попросили отправить их у Штаты.
