— Да, сэр.
— Вы недавно разговаривали с Бериллом?
— Он звонил мне на следующий день после убийства Мак-Кинни, — ответил я.
— Что он хотел?
— Он услышал об убийстве и хотел знать, что будет дальше.
— Как он вам показался?
— Стремился закончить дело.
— Вы с ним говорили с тех пор?
— Только с его адвокатом.
— Как вы сюда попали? — неожиданно спросил Хопер.
— Пешком, — ответил я.
— Из Калузы?
— Мой автомобиль остался на дороге, сел аккумулятор.
— Подходящий ответ, — сказал Хопер и отошел посмотреть меловую линию на полу.
— Чмок, — выдохнул Блум шепотом, а вслух сказал: — Мистер Хоуп Может идти?
— Кто такой мистер Хоуп? — спросил Хопер, не оборачиваясь.
— Это я.
— Конечно, можете идти, — сказал он.
Блум покачал головой и вышел со мной вместе.
— Ты собираешься вернуться в город? — спросил он. — Я еще побуду здесь, но как только Королевский Чмок уедет, я возьму одну из полицейских машин и отвезу тебя.
— Буду признателен, — поблагодарил я.
Я не смог попасть в контору до четверги седьмого. Позвонив на станцию техобслуживания, с которой обычно имел дело, я рассказал им, что произошло и где находится автомобиль, и попросил, если кто-нибудь сможет, зайти взять у меня ключи. Они пообещали прислать человека в ближайшие полчаса. На моем столе лежало несколько разовых извещений, но было уже слишком поздно кому-либо звонить.
Там же лежала записка, написанная рукой Фрэнка. Она гласила:
«Дорогой компаньон!
Ты поменял адвокатскую практику на работу на ранчо? Было бы приятно иногда видеть тебя в конторе. Пожалуйста, вспомни, что у тебя завтра на одиннадцать утра назначено подписание документов в суде первой инстанции Калузы.
С наилучшими пожеланиями
Фрэнк.
P. S. Что ты думаешь о моих десяти заповедях?»
Буксировщик приехал через десять минут, я отдал механику ключи и спросил, когда смогу получить машину обратно, в ответ он пожал плечами. Оказывается, механики так же часто пожимают плечами, как и врачи. Когда я вышел из конторы, было, должно быть, около пятнадцати минут восьмого. Я уже запирал дверь, когда зазвонил телефон. Я колебался, стоит ли возвращаться, чтобы ответить, и решил не возвращаться. Пообедал в одиночестве в итальянском ресторане неподалеку от конторы — это не самый лучший итальянский ресторан в Калузе; большинство из них принадлежит грекам и обслуживается греками из Тапон-Спрингс, — а затем взял такси и поехал домой. Домой я добрался, когда было уже почти девять часов.
В моей подъездной аллее стоял красный «порше».
Я расплатился и отпустил машину, обошел дом, подошел к кухонной двери, отпер ее, вошел в дом и сразу же услышал, как кто-то плещется в моем бассейне. На этот раз я не стал включать свет, а прямо подошел к стеклянным дверям, раздвинул их и вышел на террасу.
Я ясно ощущал, что все это уже было.
Санни Мак-Кинни снова была в моем бассейне.
Санни Мак-Кинни плыла под водой.
Санни Мак-Кинни была голая.
Ее тело, загорелое, стройное и гибкое, двигалось грациозно и легко под освещенной луной поверхностью. Она плыла брассом, с силой разгребая воду руками и отталкиваясь по-лягушачьи ногами, светлые волосы излучали таинственный свет. Под водой она коснулась черепицы на дальнем краю бассейна, сделала быстрый поворот под водой и поплыла назад к мелкому краю. На половине пути между дальним концом бассейна и тем местом, где я стоял, она вынырнула, чтобы набрать воздух. Я увидел только мелькнувшие светлые волосы, прежде чем она снова погрузилась под воду, но этого было достаточно, чтобы мне стало ясно, что эта леди в моем бассейне вовсе не та, о которой я подумал.
Еще не подозревая о моем присутствии, она всплыла на поверхность возле лесенки, взялась за нижнюю ступеньку, встала на нее и стала подниматься выше. Она не была голая, как я подумал раньше. То, что я принял за треугольник незагорелой кожи, на самом деле оказалось белым бикини, сквозь мокрую ткань просвечивал более темный треугольник там, где сходились ноги. Ее волосы были коротко подстрижены клинышком, но тело было точно таким же, как у Санни, стройным, загорелым, гибким и сильным. Вероника Мак-Кинни все еще не знала, что я стою здесь. Этот момент принадлежал только мне. Она тряхнула короткими волосами, заткнула пальцем левое ухо и попрыгала на левой ноге, потом заткнула правое ухо и попрыгала на правой ноге, провела руками по груди, животу и бедрам, стряхивая воду, потом подошла к шезлонгу, на котором была аккуратно сложена ее одежда, порылась в сумке в поисках косметической салфетки и высморкалась.
— Привет, — сказал я.
Она испуганно обернулась.
— Привет, — сказала она, — вы дома, да?
— Да, дома.
Мы смотрели друг на друга, она улыбалась.
— Застали на месте преступления, да? — сказала она. — Подадите в суд?
— Не думаю.
Мы продолжали смотреть друг на друга.
— Вам нужно полотенце, верно? — спросил я.
— Ошибаетесь, — ответила она.
Она снова пошарила у себя в сумке, нашла пачку сигарет, вытряхнула одну и закурила.
— М-м-м, хорошо, — сказала она, пуская дым, и села на край шезлонга рядом с тем, на котором лежала одежда. В воздухе повеяло прохладой, ее соски сморщились.
— Я пыталась разыскать вас в конторе, — сказала она, — но никто не ответил.
— Когда это было?
— В семь, в половине восьмого. Я была на скучнейшем коктейле в одном из этих новых домов на заливе — как называется этот район?
— Бэйвью?
— Да. Бэйвью. Старомодный и скучный коктейль. Я звонила вам и сюда, тоже никто не отвечал. Я решила, что вы рано или поздно должны прийти домой, поэтому и приехала. Ваш адрес есть в телефонной книге, вы знаете.
— Да, знаю.
— Ну, — спросила она, — вы не хотите предложить мне выпить?
Чувство, что все это уже было, настойчиво преследовало меня.
— Конечно, что бы вы хотели?
— Чего-нибудь кислого со льдом, если есть.
— Думаю, найдется, — сказал я и помолчал, прежде чем пойти в дом. — Не хотите халат или что-нибудь такое? — спросил я.
— Нет, спасибо, мне так хорошо, — ответила она.
Я подошел к бару, налил большую порцию виски в низкий стакан, сделал себе «Доэр» с содовой, взял пепельницу и понес все это на террасу — напитки в руках и пепельница, которую я прижимал к ребрам правым локтем.
— О, хорошо, — сказала она. — Я не знала, что делать с окурком.
Она погасила сигарету и взяла стакан.
— Благодарю, — сказала она. — Ваш бассейн восхитителен, надеюсь, вы не возражаете, что я им воспользовалась, было так жарко.
Мне не терпелось узнать, зачем она здесь. Слышала ли она об убийстве Берилла в шестичасовом выпуске новостей? Вряд ли кто-то включает телевизор во время коктейля.
— Ваше здоровье! — сказала она.
— Ваше здоровье!
Мы выпили.
— Почему вы не хотите искупаться? — спросила она.
— Может быть, позднее, — ответил я.
— По крайней мере, снимите пиджак и галстук, — предложила она. — Вам не душно?
Я снял пиджак и повесил его на спинку шезлонга за ее одеждой. Сегодня вечером она была одета во все белое. Шелковистое белое платье аккуратно сложено на сиденье шезлонга, белые модные лодочки на высоком каблуке стояли на черепице. Нет лифчика, отметил я. Комплект одежды дополняли трусики. Я потянул вниз узел галстука и расстегнул пуговицу рубашки.
— Ну как, — спросила она, — так лучше?
— Намного, — ответил я.
— Всегда слушайтесь маму, — сказала она. — Вам мешает, что я сижу здесь вот так?
— Нет.
— Вы отводите глаза, — сказала она, — не нужно.
Я почувствовал, будто по ошибке был рожден вторично в той жизни, которую уже прожил вечером в прошлую пятницу. Вспоминая Санни, я задумался, далеко ли от яблони падает яблоко, и снова задался вопросом, зачем пришла Вероника. Возможно, я избегал очевидного. Я, безусловно, был достаточно стар и достаточно искушен, чтобы принимать без вопросов полуодетую женщину, пьющую стаканами виски и говорящую мне, что не нужно отводить глаза в сторону. Но я никогда не тешил себя верой в то, что я неотразим для женщин; на самом деле лучшую часть своей жизни я провел, убеждая себя, что мог бы быть более привлекательным для противоположного пола. Многие знакомые женщины в моей тогдашней жизни были прелестны и возбуждали неосуществимые юношеские томления. На мгновенье у меня возникло чувство, будто я снова вернулся в Чикаго, тощий, прыщавый, потеющий и по-юношески пылкий. Но здесь, сейчас была Калуза, Флорида и знойная августовская ночь. Здесь, сейчас рядом была Вероника Мак-Кинни, полуголая, облитая лунным светом, и я, полностью одетый, смотрящий на буйную растительность, небеса, луну, бассейн, но только не на нее. Может быть, это как-то связано с ее возрастом, я по сравнению с ней был подростком.
