Он помнил, как однажды днем пришел в больницу. Его теща лежала в подушках, ее голова была запрокинута к окну, туда, где сквозь жалюзи лился солнечный свет. Они были очень похожи со Сьюзен, те же черные глаза и каштановые волосы, полный рот с припухлыми губами, у нее уже с возрастными морщинками по краям. Она была красавицей в свое время и все еще выглядела красивой, хотя и измученной болезнью, от которой она быстро умирала. Она плакала, когда Мэтью вошел в палату. Он сел рядом с ее койкой.
— В чем дело, мама? — спросил он. — Что случилось?
Она взяла в свои ладони его руки и сказала:
— Мэтью, пожалуйста, скажи им, что я пытаюсь.
— Кому сказать, мама?
— Врачам.
— Что?
— Что я пытаюсь, я действительно хочу выздороветь. У меня просто нет сил, Мэтью.
— Я поговорю с ними, — сказал он.
В тот же день он нашел в коридоре одного из врачей. И спросил его, что можно рассказать ей. Ничего, согласно решению семьи, — ответил ему врач.
— Я тоже из этой семьи, черт подери, — сказал Мэтью. — Что вы ей сказали?
— Что она выздоровеет, если хорошо постарается…
— Но это же ложь.
— Таково было решение семьи…
— Независимо от усилий она умрет.
— Мистер Хоуп, мне кажется, вам следует обсудить это с вашим шурином. Я пытаюсь укрепить ее дух, это все, что я могу для нее сделать.
Она умерла на следующей неделе, должно быть, не догадываясь, что умирает, не понимая, что делает последний вздох. Было ли это благом, Бог весть. Он очень любил эту женщину, и ему до сих пор ее недоставало. Возможно, из-за нее он и женился на Сьюзен.
Эти больничные запахи с избытком антисептика. Эти звуки и жужжание электронных мониторов. И вызов по селектору срочно требующихся врачей. И голоса сиделок, говорящие с больными как с младенцами.
Чарльз Эббот лежал в отдельной палате на четвертом этаже калузской больницы. Медсестра в коридоре за столиком сказала Мэтью, что Эббот находится здесь с двадцать первого декабря прошлого года, уже пятьдесят два дня, это очень долго, только безнадежные больные лежат столько, а то и дольше, но…
— Он был в коме почти месяц, — сказала она. — Видели бы вы его, когда он попал сюда.
Мэтью не ожидал, что Эбботу так плохо. Он лежал в постели с гипсом на руках и ногах, его лицо было синюшным и бледным, правый глаз полузакрыт.
Больницы, больницы… Он представился Эбботу и сел рядом.
— Меня интересует Джонатан Пэрриш, — сказал Мэтью.
— Никогда не слышал о нем.
— Двое людей, которых вы знаете, вели наблюдение за его домом.
— А кто эти двое?
— Билли Уолкер и Артур Хэрли.
— Их я тоже не знаю, — сказал Эббот.
— А я думаю, что знаете, сэр, — сказал Мэтью. — Они живут в Калузе, вместе с вашей дочерью.
— Хорошо, предположим, что я их знаю. Ну и что?
— Вы не могли бы сказать, почему их интересует дом Пэрриша?
— Не имею представления.
— Какое отношение Джонатан Пэрриш имеет к Софи Брэчтмэнн?
— Так это она послала вас ко мне? — сразу же спросил Эббот.
— Нет. Я представляю интересы человека, которого обвиняют в убийстве. Я пытаюсь…
— Тогда откуда же вы знаете ее имя? Что вам нужно здесь, мистер Хоуп? Или это Элиза послала вас?
— Я никогда не видел Элизы Брэчтмэнн.
— Но с Софи-то вы встречались?
— Да.
— Это она рассказала, как найти меня?
— Нет, рассказала ваша дочь.
— Что-что?
— Она сказала мне, что вы лежите в больнице. А я обзвонил все больницы в…
— А она не говорила вам, как я оказался здесь?
— Нет, сэр.
— На меня напали четверо мужчин с бейсбольными битами.
— И когда это было, мистер Эббот?
— Двадцать первого декабря, через два дня после моей поездки к Софи. Интересное совпадение? Они выследили меня. Я выходил из бара на Палметто, и вдруг они набросились на меня вчетвером.
— Вы никого из них не узнали?
— Нет. Скорее всего наемные головорезы.
— А вы сообщили об этом в полицию?
— Мне не понадобилось сообщать. Полицейские появились одновременно со «скорой помощью».
— Значит, полиция в курсе, что с вами случилось?
— Не надейтесь, что они поймают наемных бандитов. Элиза лучше знает, как использовать местные таланты.
— Элиза?
— Да. Это, конечно, она напустила на меня этих бандитов. Старуха, правда, не одобряет подобную тактику…
— Вы думаете, что Элиза Брэчтмэнн наняла четырех человек, чтобы…
— Именно это я и думаю. Я ездил повидаться с Софи девятнадцатого. Как только я уехал, она наверняка поговорила с Элизой, та забеспокоилась, и на тебе! Двадцать первого я попадаю в больницу с проломленным черепом, сотрясением мозга, восемью сломанными ребрами, переломами рук и ног, со сломанным носом и ключицей и шестью выбитыми зубами — все это подарок маленькой «золотой девочки». Вы говорите, никогда не встречались с ней?
— Никогда.
— Элиза очень красивая женщина, я полагаю, это проклятые арийские гены. Софи толстая старая дама, но, когда я работал у них в имении, она тоже была красива. Тогда ей было за пятьдесят, но она следила за собой, делала по тридцать — сорок заплывов в день и выглядела лет на десять моложе. И волосы у нее все еще были светлыми, они начали седеть в…
— Когда же это было?
— Я начал работать у них в шестьдесят втором. Мне тогда было двадцать два, я приехал во Флориду из Калифорнии, с хорошими рекомендациями. Мистер Брэчтмэнн сразу же нанял меня. Элиза тогда была десятилетней девочкой. Длинные светлые волосы, зеленые глазки… вы же видели этикетку пива «Золотая девочка», не так ли? Это Элиза. Я не видел ее с шестьдесят девятого, когда родилась Хэлен, но в прошлом августовском номере в журнале «Тайм» была напечатана статья об их компании, и там была ее фотография, волосы коротко обрезаны, и глазки все те же — зеленые кошачьи глазки. Хэлен сильно напоминает свою мать, только у Хэлен глаза голубые. Как у меня. Я полагаю, голубое лучше зеленого, вам не кажется? И ходит она так же, как ее мать. Та же кошачья походка. Сейчас она беременна, а беременные женщины ходят вперевалочку, ведь так? Но она и сейчас двигается как большая кошка на охоте, этак крадучись. В точности как Элиза.
— Вы говорите, что Элиза — мать Хэлен. Но Софи Брэчтмэнн так не думает.
— Это она вам сказала? Что за лживая старая карга, — Эббот слабо покачал перевязанной головой. — Она прекрасно знает, что произошло. С чего бы она стала платить мне деньги? Полмиллиона долларов. Столько она заплатила мне.
— А я думал, что она отказалась вообще платить вам. Она сказала мне…
— Это верно, она не дала мне и пяти центов, когда я приезжал повидаться с ней перед Рождеством, она приказала своему человеку вышвырнуть меня с их территории. А я толкую о том, что было тогда. Я говорю о шестьдесят девятом годе, когда Элиза была беременной, и Софи совсем обезумела.
— Расскажите мне об этом, — попросил Мэтью.
— А какая мне от этого польза? — спросил Эббот.
— Но и вреда ведь никакого. Расскажите!
Эббот посмотрел на него, а Мэтью весь обратился в слух.
В январе тысяча девятьсот шестьдесят девятого года губернатор Калифорнии Рональд Рейган просит легислатуру[7] штата изгнать из университетов преступников-анархистов и современных фашистов. В Лос-Анджелесе начинается суд над убийцей Бобби Кеннеди. В Париже на колокольне собора Парижской Богоматери вывешивают флаг Вьетконга.
В Калузе, штат Флорида, в имении Брэчтмэннов, девушка с длинными светлыми волосами и бледно-зелеными глазами, которой исполнится семнадцать только в следующем месяце, однажды вечером приходит в комнату над гаражом и говорит их шоферу, что она от него беременна. До официального разрешения абортов в США еще четыре года.
На часах одиннадцать. Двадцатидевятилетний Чарльз Эббот смотрит по телевизору новости. Он узнает, что Линдон Бэйнс Джонсон только что продал права на публикацию своих мемуаров за полтора миллиона долларов. И ему мгновенно приходит в голову мысль, во сколько, интересно, Брэчтмэнны будут готовы оценить его, Чарльза Эббота, мемуары. Он может рассказать им — а почему, собственно, только им? — обо всем, что произошло в декабре прошлого года. Обо всем.
Ох, это такие приятные мемуары.
Шестнадцатилетняя Элиза входит в его комнату посреди ночи. Она в слезах, и попадает в его объятия. Ему еще в Лондоне объяснили, что никогда не следует спрашивать прекрасную молодую леди, почему она в слезах и почему она в ваших объятиях. Просто осушите поцелуями слезы, и расстегните блузку, и дайте этим очаровательным грудкам скользнуть в ваши руки, и поцелуйте розовенькие сосочки школьницы, и поднимите юбочку над белыми-белыми бедрами, и спустите невинные хлопковые панталончики, и позвольте своему старому приятелю самому найти непростой путь туда, где ох как тепло и влажно.
