В тайне от Мещерского этот разговор не остался, я полагаю, а что касается его продолжения – в этом я просто уверен – оно состоится минут через пятнадцать.
– Насколько я знаю, вы довольно близки с Мещерским, – я начал подступать к главной задаче.
– Я многим ему обязан, – со вкусом ответил доктор и посмотрел на часы.
– И не думайте. Пока я не проинструктирую вас, вы никуда не поедете. Если хотите доехать, конечно.
– Собственно, по какому праву… – начал он надуваться и привставать, в своем возмущении не обратив внимания на последнюю мою фразу.
– По праву человека, которому Мещерский платит за свою безопасность. И безопасность своих людей. Вашу, в том числе. – И честно добавил: – Пока вы находитесь здесь, естественно.
Доктор согласился выслушать меня, и по тому, как это сделал, я с облегчением понял, что он человек небоязливый. Профессионализм врача, постоянная, как сказали бы в прежнее время, самоотверженная забота о здоровье пациентов верным щитом ограждали его от беспокойства по поводу здоровья собственного. Это, пожалуй, самая надежная храбрость.
– Я не собираюсь посвящать вас во все детали той ситуации, в которой мы оказались. Чем меньше вы будете знать об этом, тем меньше сделаете ошибок в дальнейшем. Суть такова: Мещерскому и его людям угрожает опасность – я стараюсь ее предотвратить, – вы должны принять в этом участие. Откровенно говоря, участником вы становитесь по чужой воле, и никто не станет…
Он сделал протестующий жест, но я не дал ему сказать.
– Сейчас поймете. По дороге в город вас остановят. И опять будут задавать вопросы. О Мещерском и обо мне. Не упрямьтесь, не возмущайтесь, старайтесь реагировать как можно естественнее. Не уходите явно от ответов, но будьте в них осторожны и расчетливы.
– А конкретно?
– По Мещерскому: он находится в здравом уме и твердой памяти. Можно наоборот. Память? – как у всякого человека: сегодня помню, завтра забыл. Ничего особенного. Проблемой конверта, в частности, не озабочен…
– Не понял. – Поморгал, нахмурил
лоб. – Впрочем, догадываюсь. Дальше.
Он не только смел, но, кажется, и умен. Мне повезло, похоже.
– По Сергееву: он предпринял ряд мер по надежной охране виллы. Какие меры? – конечно, вам неизвестно, не сказал. А вообще он вам не понравился – слишком самоуверен. Нагловат. Легкомыслен. Хвастлив.
Макаров тактично улыбнулся. Видимо, моя самохарактеристика в чем-то совпала с его мнением.
– Это основное. А по поводу второстепенных вопросов ориентируйтесь сами, исходя из вашего профессионального принципа «не навреди».
Он кивнул. Определенно, мне повезло с ним.
– Теперь вот что. Я бы мог помочь вам избежать этой встречи. Но я этого не делаю. Мне крайне важно знать содержание вашего предстоящего разговора. Возьмите, – я протянул ему свой маленький диктофон. – Положите его в нагрудный карман. В дороге не включайте радио и не ругайтесь матом – диктофон срабатывает на звук человеческого голоса.
– А если меня обыщут?
– Исключено. Особенно если вы будете правильно держаться. Еще раз: когда вас остановят, не показывайте волнения; легкое недоумение – и только, ну – чуть недовольства. Старайтесь отвечать так, чтобы каждый ваш ответ вызывал новый вопрос. Это понятно?
– Это очень понятно, – улыбнулся доктор. – Как я передам вам диктофон?
Сперва я подумал, что надежнее всего ему заехать к Володе, но все-таки – риск, вдруг они решат проследить за ним.
– Оставьте диктофон вашему старинному приятелю, у которого брали машину. Как его найти?
– Он работает в городской больнице. Пшеченков его фамилия. – И пояснил: – Он поляк по национальности.
– Хоть негр, – сказал я. – Счастливого пути.
– Спасибо. – Он помолчал, на что-то решаясь. – А по поводу здоровья Мещерского…
– Не надо, я догадываюсь.
– У нас был с ним мужской уговор…
– Что ж, он мужественный человек. И, может быть, это правильный выход. Не нам судить…
Он протянул мне руку, твердо взглянул в глаза:
– Не оставьте Виту.
– Конечно, – так же твердо пообещал я.
Но подумал, что вряд ли это понадобится.
Я остался на веранде, доктор пошел к машине. Вита и Мещерский присоединились к нему. Вита взяла Макарова под руку, что-то спросила. Он ответил, смеясь, бодро похлопал Мещерского по плечу. Они обменялись с ним рукопожатием.
Макаров бросил на заднее сиденье «дипломат», сел в машину и хлопнул дверцей.
Бог в помощь.
Наверное, правильно было бы подстраховать его, но я боялся засветиться, все должно быть безупречно. Пора уже.
Автобус из аэропорта приходил в Майский что-то около десяти. Я выехал с запасом, чтобы зайти к Володе – выпить чашечку кофе или рюмочку водки.
Он сделал все, что я просил, даже передал довольно объемистое досье на Анчара. Не утерпев, я тут же полистал его. Что ж, примерно этого я и ожидал. И в душе росточек жалости к нему пробился.
Ничего, скоро зачахнет на такой сухой и скудной почве.
– А вот бумажка твоя горелая почти ни чего не сказала.
– Ты и это успел? Спасибо.
– Ребята у меня послушные. Значит, что мы имеем? Фрагмент обычного писчего листа. Текста практически не содержал. Хотя в трех местах имеются следы металла и краски…
– Литеры пишмашинки.
– …Разобрать достоверно их не удалось, но предположительно…
– Цифры!
Володя согласно кивнул.
– Две из них, возможно, семь или четыре и восемь или девять. Что еще? Следов копирки нет – печаталось, следственно, в одном экземпляре.
Еще бы!
– Вот и все. Угодил?
– В целом – да, а в общем-то – нет. Все равно спасибо. Завтра вечером жду.
– Точнее – когда?
– Как только меня убьют, сразу спускайся. Буду внизу тебя ждать.
– Может, ты меня наверху встретишь? – жалобно попросил Володя. – Спуститься поможешь. Темно ведь будет.
– Не торгуйся, некогда мне. Девушка ждет.
– Рыжая? Монашка?
– Рыжая, да не та. Золотая! – Я вздохнул. – И уж такая не монашка.
–
«Золотая» моя вылетела из автобуса первой – как пробка из бутылки с теплым шампанским. И вслед за ней обильной пеной повалили со ступенек разноцветные возмущенные пассажиры. Какой-то гневный громила в шляпе даже догнал Женьку у машины и схватил за руку:
– Ты! Девушка! Ты оттолкнула меня от двери. Извинись!
– Щаз-з! – охотно отозвалась Женька. – Серый, пистолет с тобой?
– В бардачке.
Женька перегнулась через дверцу и выхватила пистолет. Громадный «вальтер» в ее изящной руке выглядел весьма элегантно.
Громила вот только что был здесь – и нет его. Один чемодан остался. Будто у мужика не простая шляпа была, а невидимка.
– В милицию побежал, – расстроилась Женька. – Гони, Серый. Может, догоним. Я ему покажу, как невинных девушек на «ты» обзывать и в дверях тискать! – И спохватилась: – Привет, Серый, соскучилась по тебе.
– Я тоже, – признался я, пристраивая ее сумку в багажник. – Как съездила?
– Это тебе решать. – Женька перекинула ноги через дверцу и, усевшись, достала откуда-то две кассеты. За корсажем, что ли, берегла? – Боялась, не запомню. Надиктовала, а записи сожгла. Сейчас будешь прослушивать? – Она воткнула кассету в магнитолу. – Ну и в компанию ты попал! Знаешь, как страшно было, – пожаловалась.
– Подожди, не включай. Надо сейчас к одному ясновельможному пану заскочить, еще одну кассету забрать. До комплекта.
– Ой! Возьми меня с собой, познакомь, а? Кроме твоей Яны, ни одного живого поляка не видела.
– Ну и что? Я тоже. И даже не похудел. – Я остановил машину у ворот горбольницы. – Сиди смирно, пистолетом не размахивай, в прохожих не стреляй. Или лучше – вон киоск – купи мне батарейки в диктофон.
– Я привезла, – сказала Женька. – И патроны к «вальтеру», Федорыч тебе раз добыл. И запалы к гранатам.
Умница, стало быть.
– Как же тебя в самолет-то пустили? С таким арсеналом?
– А то я спрашивалась!
Исчерпывающий ответ.
Когда мы выехали из города, Женька магнитолу включила, а сама выключилась. Надолго. Голову мне на плечо положила и смирно до поры горные красоты разглядывала. Для того и ехала, стало быть.
Я слушал записи почти всю дорогу, стараясь не отвлекаться на маячившую в зеркальце иномарку. Плотненько обкладывают, совсем уж не таясь. Скоро заблокируют. А я еще не совсем готов.
Я вынул кассету, другую вставлять не стал – подъезжали уже.
– Не слабо? – спросила Женька.
– Не слабо, – согласился я. – И ты молодец. Что с его дачами?
– Шмонали, конечно, ты прав. Квартиру – осторожно, а на дачах не стеснялись, считай, в пух разнесли. Либо со зла, либо от усердия. Даже паркет с полов подняли. Ты еще не знаешь, что они все-таки ищут?
