– А то, чем занимаюсь я, не касается вас, – парировал я. – И приказывать мне или что-либо запрещать вы не имеете никакого права. Я частное лицо и вам не подчиняюсь.
Попенченко, похоже, решил сменить тон. Он вдруг доброжелательно посмотрел на меня и мягко сказал:
– Вашими необдуманными действиями вы можете нарушить наши планы и все испортить. Неужели вы, такой развитой и грамотный молодой человек, не понимаете этого?
– Вы правы, я развитой и грамотный, – согласился я. – И мои действия вполне обдуманны, – уже не согласился я с заявлением подполковника касательно необдуманных действий с моей стороны. – А потом, у вас своя свадьба, у нас – своя.
– Вы хотите, чтоб вам запретило заниматься этим делом ваше начальство? – с каким-то странным интересом посмотрел на меня подполковник. – Мы можем вам это устроить, верите?
– Пожалуй, что верю, – сказал я.
– Тогда не лезьте туда, куда вас не просят, – вполне конкретно обозначил цель своего визита Попенченко.
Я крепко задумался. Лезть на рожон и брыкаться с подполковником не было никакого резона. Следственный комитет и его Главное следственное управление – солидные организации, и нажать на определенные рычаги, тем самым оказав давление на моего шефа, они вполне могли. А это для моего расследования означало бы полный… абзац!
Если же я соглашусь с доводами плотного и широкоплечего подполковника, выкажу смиренную лояльность и попрошу разрешить мне участвовать в их мероприятиях хотя бы на правах наблюдателя, то тогда я и свое расследование смогу довести до конца, и для передачи про убийство продюсера Лисянского наберу достаточно материала.
– Хорошо, не буду, – покорно произнес я. – А если я буду действовать только с вашего разрешения? – посмотрел я на Попенченко верноподданническим взглядом.
– То есть? – не совсем понял моей последней фразы подполковник.
– Ну, скажем, вы разрешите мне произвести съемку задержания преступника, – пояснил я.
– Без согласования с начальством я вам этого разрешить не смогу, – не сразу ответил подполковник.
– Ну, так согласуйте, – попросил я. – В конце концов, я ничего особенного и не прошу: лишь разрешить мне осуществлять свою работу. Для чего всем организациям, включая вашу, рекомендовано оказывать всяческое содействие.
– Не могу ничего обещать, – так ответил мне подполковник.
– Но вы обещаете, что поговорите со своим начальством? – продолжал настаивать я. – Ведь я в этом году неоднократно оказывал некоторые весьма значительные услуги Главному следственному управлению, и не без моего участия сотрудниками вашего управления было раскрыто несколько резонансных и довольно запутанных дел…
– Я в курсе, – буркнул Попенченко. – Хорошо. Я обещаю, что поговорю со своим начальством относительно вас.
– Премного благодарен, – улыбнулся я. – А вы позвоните, когда поговорите со своим начальством обо мне и результат разговора станет вам известен?
– Позвоню, – холодно ответил подполковник.
– Тогда запишите мой номер телефона, – сказал я и достал сотовый.
– Не надо, – не очень решительно ответил Попенченко и покосился на меня.
– Почему? – прикинулся я невинной овечкой, хотя уже догадался, почему подполковнику был не нужен мой номер телефона.
– Нам он известен, – просто ответил он.
– Вот как? – делано удивился я. – Хотя, конечно, чего это я…
Попенченко ухмыльнулся и промолчал.
– Ну, я пошел? – посмотрел я на моего утреннего гостя.
– Нет, – ответил Попенченко. – Сначала расскажите, что вам удалось накопать по этому делу.
Я с глубокомысленным видом вздохнул:
– Боюсь, я не смогу вам сообщить ничего нового, чего бы вам не было бы известно, – неопределенно ответил я.
– Рассказывайте! – почти в приказном тоне потребовал подполковник Главного следственного управления по городу Москве.
Делать было нечего, и я принялся рассказывать. Когда я дошел до интервью со Стасиком Ярошевичем, Попенченко качнул головой и осуждающе произнес:
– Ну, и зачем вам было нужно заводить его этими бестолковыми вопросами? Зачем вы сказали ему, что подозреваете Аленину в убийстве продюсера Лисянского? Зачем сказали ему, что если он и приходил в ночь убийства в дом Лисянского, то не к Маше, а к Алениной? И зачем вы намекали на его отношения с Алениной и на возможное отсутствие алиби у них обоих?
– Чтобы разозлить, – ответил я. – И тем самым принудить его совершить какие-нибудь поступки, которые бы подтверждали причастность Алениной к убийству Лисянского.
– Ну и как, получилось? – с нескрываемой иронией спросил подполковник Главного следственного управления.
– Получилось, – как мне показалось, неожиданно для Попенченко ответил я.
– И что такого совершила Аленина, что указывало бы на ее причастность к убийству продюсера? – спросил подполковник.
– Этой ночью в меня стреляли, – сказал я то, что поначалу не хотел говорить, опасаясь, что меня после этого и на пушечный выстрел не подпустят к участию в деле убийства Лисянского даже на правах наблюдателя.
Реакция Попенченко была мною ожидаема. Глянув на меня, он едва не воскликнул:
– И после всего того, что произошло, вы хотите, чтобы я уговорил свое начальство доверить вам вести съемку задержания преступника? Так, что ли?
– Ага, – простодушно ответил я. – Вы уже пообещали мне это. А слово офицера – железное слово. Разве нет?
Попенченко промолчал, отвернувшись от меня и глядя в окно.
– А кто в вас стрелял, вы, конечно, не заметили? – после довольно долгого молчания спросил подполковник.
– Нет, не заметил, – ответил я. – Было сделано два выстрела. Одна пуля попала в дверь подъезда и куда-то отскочила. Я побежал. Выстрелили еще раз, но промахнулись.
– Так эти ваши утренние упражнения по методу доктора Артура Глинтвейна были направлены на то, чтобы найти пулю? – спросил Попенченко.
– Ага, – коротко сказал я, полез в карман и достал гильзу. – Вот, гильзу я уже нашел. У дерева, возле которого стоял или стояла убивица. Потом хотел вычислить траекторию полета пули, а тут вы вдруг пожаловали… Может, дадите команду вашим людям найти пулю? Она отскочила от двери подъезда. Угол вычислить будет несложно, поскольку известно, откуда был произведен первый выстрел. Я почти уверен, что в продюсера Лисянского и в меня стреляли из одного пистолета. И, скорее всего, один и тот же человек…
– Погляди-им… – неопределенно промолвил мой утренний гость и спросил: – А заявление по поводу покушения на вас вы в полицию еще не успели написать?
– Нет, не успел, – ответил я. – Сначала я хотел найти пулю.
– Вы пока повремените с заявлением, – после некоторого раздумья произнес Попенченко. – А где вы, говорите, нашли гильзу?
– Вот у того дерева, – указал я на одинокий могучий тополь возле лавочки.
– А что, режиссера Пиктиримова вы совсем исключаете из числа подозреваемых? – невинно посмотрел на меня подполковник. – Мотив убить Лисянского у него тоже имелся.
– После вчерашней ночи – да, Пиктиримова я полностью исключаю из числа подозреваемых, – твердо произнес я. – Мотив убить продюсера Лисянского у Альберта Андреевича был, конечно. Поскольку Марк Лисянский пригрозил ему, что, если тот не заменит исполняющую главную роль Наталью Аленину на другую актрису, он изымет из проекта деньги. И фильма попросту не будет. А вот мотив убить меня у Пиктиримова отсутствовал. Ему незачем в меня стрелять. Я ведь помогаю ему избежать тюрьмы. К тому же он почти панически боится любого оружия, даже перочинного ножика.
– Ну-у, эта боязнь могла быть и его выдумкой, – заметил подполковник.
– Могла, – согласился я. – Если бы он готовился к убийству продюсера Лисянского. Но, во-первых, Лисянского он не убивал, а во-вторых, эта его боязнь любого оружия известна еще с тех пор, когда он не был разведен со своей супругой. А в разводе с женой Пиктиримов уже пять лет…
– Ладно, разберемся, – после недолгого молчания произнес Попенченко. – Значит так, решим… Вы больше этим делом не занимаетесь. И, конечно, не провоцируете его фигурантов ни на какие экстремальные поступки. Иначе вам не сносить головы. Вы меня хорошо поняли?
– Разумеется, – ответил я, стараясь быть предельно искренним.
– Можете быть свободным, – произнес официальным тоном подполковник Главного следственного управления по городу Москве.
– А о вашем обещании мне стоит вам напоминать? – спросил я, уже приоткрыв дверцу «мерса».
– Не стоит, – ответил подполковник. – Склерозом не страдаю. До свидания.
– До свидания, – ответил я и покинул авто.
– Опять чудишь?
Голос Володьки Коробова был довольно сердит. А еще в нем чувствовалась тревога.
– Это ты о чем? – прикинулся я невинной овечкой.
– Это я о деле продюсера Марка Лисянского, – недовольно произнес Володька. – Ты зачем в него влез?
