генерал Мингажев своего подручного. — Более того, с особой тщательностью надо проверить, чтобы отобранные люди не имели в Москве не то что родственников, но даже и знакомых. Причем проверять надо не по анкетным, а по агентурным данным.
— Но такая проверка может занять очень много времени, — попытался возразить подполковник Прутков.
— У тебя не хватает людей, средств, может быть, недостаточно полномочий? — грозно поинтересовался Чингисхан.
— Надо полагать, территориальный, так сказать, критерий, хотя и важный, но отнюдь не единственный при отборе кандидатов в следственную группу? — ушел Прутков от прямого ответа.
— Ну что ж, — генерал поднялся. — Я всегда ценил в тебе способность понимать гораздо больше, чем сказано. И еще одно: на обещания можешь не скупиться. Повышение в звании, должности — это само собой. Для особо одаренных и отличившихся — перспектива остаться в Москве или в столичной области. Думаю, за такие посулы они будут носом землю рыть.
Поняв, что начальник собирается уходить, Прутков счел необходимым кое-что уточнить:
— Учитывая важность этого дела, я «посадил» на него «важнячку» из управления.
— Твой кадр?
— Именно.
— Поступим так. Когда группа будет скомплектована, руководителем назначишь одного из прикомандированных. А твой человек будет осуществлять негласный контроль, ну и вмешается, если возникнет необходимость. Но исключительно по согласованию с тобой.
— Ну это само собой.
***
Мингажев не ради красного словца отметил способность подполковника Пруткова понимать гораздо больше, чем произнесено начальством вслух. Вот и теперь он предельно ясно понял поставленную перед ним задачу. В периферийных городах следовало подобрать группу следователей, готовых ради карьерного роста выполнить любое указание — не раздумывая и ни в чем не сомневаясь. Собственно, никаких особых осложнений в таком подборе он не предвидел. Следственный аппарат, как, впрочем, и вся правоохранительная система страны, уже давно превратился в коррупционную структуру — мощную и от сознания собственной силы практически безнаказанную. Закон давно стал средством манипуляции, и чем беспринципнее были манипуляторы, тем искусней и изощренней использовали они закон. Тот самый закон, который теперь не людей защищал, а создавал возможность благоденствовать и властвовать тем, кто погонами надежно прикрывал свою подлую сущность лицемеров. Ибо именно лицемерие всегда было главным оружием тиранов и палачей.
Сплоченная коррупционной силой, правоохранительная система огромной многонациональной страны приобрела власть поистине всеобъемлющую и сама по себе стала грозной, могущественной и по сути бесконтрольной силой.
В глазах народа полиция, прокуратура, следствие, судебная система — все они сами превратились в символ беззакония. Взятки, хищения, даже убийства — вот тот далеко не полный набор их преступлений.
Карьеристы, мерзавцы, растленные души, лишенные понятия чести и нравственности, получили неограниченные и по сути бесконтрольные права вершить людские судьбы. И государство, в котором народ не более, чем сплошная масса, именуемая электорат, издает законы, не утруждая себя индивидуальным подходом к каждому конкретному человеку.
Никого из тех, кто прикоснулся к «делу Александры Лисиной», ее судьба никоим образом не тревожила. Они, бездушные, ломали человеческую жизнь, не думая о чужой боли, а лишь преследуя собственные корыстные цели, вершив свой собственный закон — закон подлецов. Подлецов души.
Именно подлецами души назвал когда-то Юрий Герман таких же вот, просто выполняющих приказы, бездушно жестоких. Назвал, как формулу вывел — только очень талантливым врачам и очень талантливым писателям дано поставить диагноз двумя словами. Виновна Александра или невиновна — какое это могло иметь значение? «Старший сказал» виновна, значит, виновна. А они лишь выполняют приказ. Какая прекрасная позиция — ни о чем не думать, только приказ выполнять.
Правда, однажды эта, казалось, незыблемая во все времена позиция суд не удовлетворила. Произошло это в 1945 году, и назывался тот суд — Нюрнбергским. Фашистские преступники тогда все как один утверждали, что всего лишь выполняли приказ. Но никого из них это «оправдание», как известно, не спасло. Но кажется, этот случай был чуть ли ни единственным в истории судопроизводства.
В комнате для свиданий Сашу ожидали Наталья Смирницкая и Тамара Быстрова — адвокатов теперь было двое. Это Смирницкая предложила отцу Александры пригласить Быстрову, опытнейшего адвоката с более чем тридцатилетним стажем.
В свое время Тамара Геннадьевна закончила один из лучших в стране юридических вузов, несколько лет проработала в прокуратуре, потом ее избрали народным судьей. И все же окончательный профессиональный выбор Быстрова остановила на адвокатуре. Своим подзащитным Тамара Геннадьевна обычно говорила: «Адвокат как врач, ему нужно говорить все и без утайки, только тогда я смогу помочь».
Когда Смирницкая рассказала ей про свое новое дело, Тамара Геннадьевна поначалу даже усомнилась, хотя и не верить Смирницкой, с которой знакома была давно и не одно дело провела вместе, у нее оснований не было.
Но, встретившись с Сашей Лисиной, адвокат отчетливо поняла, что это дело не просто заказное. Ей, с ее многогранным опытом, как никому иному стало ясно, что за этой «заказухой» стоят ох какие грозные силы. Также отчетливо понимала опытная защитница, что Саша вовлечена в чью-то большую и грязную игру. И для себя она решила, что будет биться за нее что есть сил.
Повидавшая на своем юридическом веку многих подследственных, Тамара Геннадьевна видела, как ломает, корежит тюрьма сильных, еще вчера самодостаточных мужчин, превращая их порой в слабовольные ничтожества, подчинившиеся обстоятельствам. Она никого из них не осуждала, знала и видела, что испытание тюрьмой — это испытание особого рода. И от того особым уважением прониклась к новой своей подзащитной. Эта, хрупкая на вид, молодая женщина не сломалась и не дрогнула от тех испытаний, что выпали на ее долю; похоже, испытания эти даже укрепили ее характер. Стойкость, с какой переносила Александра все невзгоды заключения в изоляторе, не могла не вызывать к ней уважения. И доверия, того самого, которое оба адвоката испытывали с первого дня знакомства. Ни Тамара Геннадьевна, ни Наталья Григорьевна ни на йоту не сомневались, что Сашиной вины в этом искусственно запутанном деле нет вовсе. При объективном рассмотрении дела ее можно и нужно было признать пострадавшей, но уж никак нее обвиняемой.
— Ты знаешь, Наташа, чем больше я о Саше думаю и обо всем, что с ней произошло, чем больше убеждаюсь в ее полнейшей невиновности, тем больше прихожу к неутешительному выводу: она — жертва.
Готовясь к первому допросу, адвокаты тщательно обсуждали все возможные варианты. С их опытом это была уже не раз отработанная схема. Но жизненные реалии, как известно, преподносят нам сюрпризы весьма и весьма непредсказуемые…
— Сегодня тебя допросит следователь по делу, — предупредила Быстрова Лисину. — Так что не волнуйся…
— Да
