Кавалов оторвался от тарелки, чтоб пояснить:
– Так уж ведутся дела на войне. Если бы у них были на меня улики, меня бы просто так не отпустили.
– И вот теперь, двенадцать лет спустя, после того как его по вашей вине опозорили и изгнали из армии, он приезжает сюда, – сказал я, – сеет панику среди ваших людей и угрожает вас убить, как вы полагаете, не так ли?
Нет, – жалобно сказал Кавалов, – совсем не так. Это не я его изгнал из армии. Я бизнесмен. Я добываю деньги, где удается. Если кто-то позволяет мне получить прибыль, и это не нравится его начальству, что я с этим могу поделать? Кроме того, я не полагаю, что он хочет убить меня. Я это знаю наверняка.
– Я хочу составить ясное представление об этом деле, – сказал я.
– Нет надобности составлять себе представление о чем-либо. Есть человек, он хочет меня убить, и я нанял вас, чтоб остановить его. Разве это не достаточно понятно?
– Да, достаточно, – ответил я и прекратил дальнейшие расспросы.
Когда мы потягивали мятный ликер и курили: Кавалов с зятем сигары, мисс Рингго и я — сигареты, появилась одетая в серое женщина.
Она ворвалась в комнату с широко открытыми, потемневшими от страха, глазами.
– Энтони сказал, что горят верхние поля.
Кавалов перегрыз сигару и уставился на меня.
Я встал и спросил:
– Где эти поля?
– Я покажу дорогу, – сказал Рингго, поднимаясь со стула.
– Дольф, – запротестовала его жена, – твоя рука.
Он улыбнулся:
– Я не собираюсь вмешиваться во что-либо. Просто хочу посмотреть, как поступают профессионалы в подобных случаях.
Я заскочил к себе в комнату взять шляпу, пальто, фонарик и револьвер.
Когда я спустился, супруги стояли у входной двери.
На Рингго, поверх загипсованной руки был накинут плащ, один из рукавов висел пустой. Правой рукой он обнимал свою супругу, которая висела у него на шее. Наклонившись к ней, он поцеловал ее.
Я отступил и вернулся громко топая. Когда я подешел, они уже стояли порознь и ждали меня. Рингго тяжело дыша, как после бега, открыл дверь.
Его жена попросила меня:
– Прошу, не позволяйте моему мужу сделать какую-либо глупость.
Я ей это пообещал и спросил Рингго:
– Не стоит ли взять с собой кого-либо из слуг?
Он отрицательно помотал головой.
– От тех кто еще не спрятался, столько же пользы как от тех, кто уже успел. Они все напуганы до смерти.
Мы оставили глядящую нам вслед миссис Рингго у двери. К этому времени дождь уже прекратился, но чернота, что скапливалась у нас над головами, обещала новый ливень.
Рингго повел меня вокруг дома, и вышел на тропинку, вившуюся между кустов по направлению к подножию холма. Мы миновали группу небольших домов в неглубокой долинке и по менее крутому склону поднялись на возвышенность.
Земля раскисла. Добравшись до вершины холма, мы покинули тропинку и через сетчатую калитку и пересекли пустой участок с перекопанной и вязкой почвой. Мы спешили. Налипавшая на обувь земля, сильная влажность ночного воздуха, от которой наши пальто отяжелели, заставили нас взмокнуть.
Мы пересекли поле и увидели огонь, беспокойное оранжевое пламя за рощицей. Мы перепрыгнули низкую проволочную ограду и побежали между деревьями.
Сильный шорох пронесся у нас над головами, в ветвях слева направо, что-то с громким стуком врезалось в дерево и упало на мягкий грунт у корней.
Слева от нас раздался глухой и зловещий смех. Источник его не мог быть далеко. Я побежал в ту сторону. Огонь был слишком мал и далеко, чтоб помочь мне в темноте. Под деревьями стоял почти полный мрак.
Я несколько раз споткнулся о корни, налетел на пару веток и стволов и ничего более не нашел. Фонарик поможет больше убегающему, который продолжал смеяться, чем мне, и я держал его в руках не выключая. Вскоре мне надоела эта игра в прятки-догонялки, и я направился по кратчайшей дороге к огню.
Это был костер, сложенный в пяти-шести футах от ближайшего дерева из сухих веток и сучьев, которые чудом избежали дождя. Когда я подошел, он уже почти догорел. По обе стороны от костра в землю были вбиты две палки с развилками наверху, на них над огнем лежал длинный ствол молодого деревца, с насаженной на него тушкой какого-то животного, с содранной шкурой, вспоротым животом, без лап, головы и хвоста.
В нескольких футах далее на земле, в луже крови, лежали голова, шкура, лапы, хвост и внутренности щенка.
Рядом с костром лежало несколько сухих веток. Я подбросил их в огонь, поджидая Рингго. Он вышел из рощи неся камень размером с грейпфрут.
– Видели его? – спросил он меня.
– Нет. Он засмеялся и убежал.
Он показал мне камень.
– Это то, что швырнули в нас.
На сером гладком камне были нарисованы красным большие глаза, треугольный нос и полный пилообразных зубов рот — напоминало череп. Я поскреб ногтем один глаз и сказал:
– Карандаш.
Рингго рассматривал тушку, шипевшую над огнем и кровавую кучку на земле.
– Что об этом думаете? – спросил я.
Он сглотнул и ответил.
– Микки был милым пёсиком.
– Ваш?
Он кивнул головой.
Я обследовал землю вокруг с помощью фонаря. Там было несколько следов.
– Что-то нашли? – спросил Рингго.
– Да, – я показал ему один из отпечатков. – Обувь обмотана тряпками. Для нас они бесполезны.
Мы снова вернулись к огню.
– Это еще одна подделка. – сказал я. – Тот, кто зарезал и содрал шкуру с собаки знал, что он делает... Он знал, что так животное прилично не зажарить. Снаружи все обгорит, а внутри останется сырым. И насадили на вертел кое-как, она упадет в огонь, если попытаться перевернуть тушку.
Мрачное лицо Рингго немного оживилось.
– Что сделано, то сделано, – сказал он. – То, что Микки убили, уже гнусно. Но мне противна сама мысль, что кто-то будет его есть, или даже думать об этом.
– Этого делать и не собирались, – уверил я его. – Фарс и только. Ранее происходили вещи именно такого рода?
– Да.
– И какова цель?
Рингго мрачно повторил слова Кавалова:
– Капитану нравится игра в кошки-мышки.
Я дал ему сигарету, взял себе и поджег от лучины, что поднял из костра.
Рингго поднял голову и посмотрев на небо сказал:
– Снова пошел дождь. Пойдемте домой, – но сам остался стоять у огня, глядя на тело пса. Вокруг сильно воняло горелым мясом.
– Все еще не принимаете это всерьез, так? – спросил он меня тихим бесцветным голосом.
– Редкий случай.
– Он совершенно обезумел, – продолжил Рингго тем же тоном. – Постарайтесь это понять. Честь была для него всем. Поэтому в Каире нам пришлось его обмануть, а не подкупить. Десять лет позора! Любой другой с подобными идеалами свихнулся бы из-за меньшего. Для таких людей обычная реакция — спрятаться и пережевывать свои страдания. Либо так, либо пуля в лоб. Сначала я думал так же как Вы, – он пнул костер. – Это нелепость. Но сейчас я только для вида шучу перед Мариам и коммодором. Когда он впервые появился, я даже не представлял, что контролировать его невозможно. В Каире с этим не было никаких проблем. Когда я обнаружил, что он выскользнул из моих рук, я потерял голову и отправился его искать, готовый избить. Ничего хорошего из этого не вышло. Это только усложнило ситуацию. В Каире он был из того типа людей, которые причесываются перед бритьем, чтоб не выглядеть в зеркале неряшливо. Вы понимаете, что я хочу вам сказать?
– Сперва надо поговорить с ним, – ответил я. – Он живет в поселке?
– Он живет в бунгало на холме. Это первый дом слева, после выезда на шоссе. – Рингго бросил окурок в огонь и задумчиво посмотрел на меня, кусая нижнюю губу. – Не знаю, как у вас выйдет с коммодором. Не шутите с ним. Он шуток не понимает и перестанет вам доверять.
– Я постараюсь быть осторожным, – пообещал я. – Могу ли я предложить Шерри деньги?
– Не думаю, – ответил он тихо. – Он слишком ослеплен.
Мы сняли с костра останки пса и разбросали ногами догоравшие угли по грязи. Сделав это мы вернулись в дом.
На следующее утро поле было свежим и блестело под ясным солнцем. Теплый ветерок высушил землю и разогнал по небу пушистые, как клочки ваты, белые облака.
В десять часов я вышел из дома и направился к жилищу капитана Шерри. Найти его не составило никакого труда. Это было розовое отштукатуренное бунгало под красной черепичной крышей. От шоссе к нему шла гравийная дорожка. На веранде стоял стол, крытый белой скатертью и двумя приборами.
Прежде чем я успел постучать, дверь открыл худощавый негр в белой куртке, по виду совсем мальчишка. В чертах его лица проскальзывало что-то орлиное, они были тоньше чем у большинства американских чернокожих, и в нем угадывался природная сообразительность.
