— Мальчик изменил показания, — сказал Бэрроуз. — Руднику не было предъявлено никаких обвинений.
— Какое отношение это имеет ко мне?
— Может быть, вы слышали о том, что произошло с мальчиком, и вас стали преследовать эти «воспоминания».
— Я вам уже сказал, я ничего не знал ни про какого мальчика.
— В котором часу вы пришли с работы в прошлую пятницу? — спросил Бэрроуз.
— В пятницу? А что случилось в пятницу?
— Пожалуйста, отвечайте на вопрос.
Я быстро соображал. Было ясно: говорить правду, что в тот вечер я пришел домой около половины одиннадцатого, им нельзя. Но Пола сидела тут же, и врать, что я был дома в пять или в шесть, я тоже не мог.
— Не помню. Поздно.
— Насколько поздно?
— Не помню — около девяти, — сказал я, надеясь, что Пола подзабыла точное время моего возвращения.
— Где вы были до этого? — спросил Бэрроуз.
— Пил.
— Пили? — переспросил Бэрроуз — он мне явно не верил. — И где же?
— В баре.
— В каком баре?
— «Старая Стойка». На Второй авеню.
Фримонт что-то записывал в блокнот, а Бэрроуз спросил:
— Во сколько вы туда пришли?
— Сразу после работы — где-то около половины шестого.
— И сколько времени вы там пробыли?
— До половины девятого, где-то так.
— С вами кто-то был?
— Нет.
— Это для вас обычно — в одиночестве выпивать по вечерам в пятницу?
— Да, к сожалению, — сказал я и взглянул на Полу. — Я алкоголик.
Пола слегка улыбнулась, ей было явно приятно слышать, что ее муж впервые в жизни признал свою болезненную тягу к выпивке.
— Кто-нибудь может подтвердить ваши слова? — спросил Фримонт. — Может быть, кто-то из тех, кто был в баре?
— Я не знаю. Дело в том, что там было много людей. Может быть.
— А бармен? — не унимался Фримонт. — Как вы думаете, бармен вас вспомнит?
— Не исключено, — сказал я. — Но там было действительно много народу. Честное слово, не знаю.
— Опишите бармена, который обслуживал вас в тот вечер, — предложил Бэрроуз.
— Я не очень-то его помню.
— А раньше вы бывали в этом баре?
— Да, но там работает много барменов. Там есть такой пожилой ирландец, потом молодой парень — блондин, иногда еще появляется такая темноволосая женщина. Меня в тот вечер мог обслуживать кто угодно, может быть, не один бармен, а несколько.
— Несколько, — с сомнением в голосе повторил Бэрроуз.
— Да, именно, несколько.
— Миссис Сегал, — Бэрроуз повернулся к Поле.
— Воровски, — поправила его она.
— Простите?
— Моя фамилия — Воровски, а не Сегал. Я оставила себе девичью фамилию.
— Извините — миссис Воровски. В котором часу ваш муж пришел домой в пятницу вечером?
Мы с Полой коротко переглянулись. Она беспокойно заерзала на стуле, потом сказала:
— Примерно тогда, когда и сказал, — около девяти.
Я медленно опустил веки — у меня отлегло от сердца.
— Было заметно, что перед приходом домой ваш муж пил? — спросил Бэрроуз.
— Да, — сказала Пола. — Сомнений у меня не было.
— Он сказал вам, что был в «Старой Стойке»?
— Нет, но я знаю, что он бывал там раньше. То есть я слышала от него это название.
— Хорошо, с этим мы разберемся, — сказал Бэрроуз. Повернувшись ко мне, он прибавил: — Скажите, мистер Сегал, у вас в доме есть большие ножи?
— Конечно, — сказал я. Во рту вдруг стало сухо. — Конечно, это зависит от того, что вы имеете в виду под большими.
— С лезвием не короче десяти — двенадцати сантиметров.
— Может быть.
— Конечно есть. — Пола посмотрела на меня.
— Не возражаете, если мы пройдем на кухню? — спросил Бэрроуз.
— Пожалуйста, проходите, — сказала Пола.
— Нет, мы возражаем, — вмешался я. — Я ничего не позволю осматривать в этой квартире без разрешения на обыск и без рекомендаций адвоката. Еще что-нибудь?
Бэрроуз улыбнулся, потом встал. Фримонт тоже встал и захлопнул блокнот.
— По-видимому, нам не имеет смысла и дальше тратить время, — сказал Бэрроуз, обращаясь ко мне. — В конце концов, у вас есть алиби. Мы только проверим, помнит ли кто-нибудь из барменов, что вы были у них в пятницу вечером. Нам нужна ваша фотография, однако, если хотите, мы можем проехать в Джерси, и там вас сфотографирует наш фотограф.
— Я дам вам фотографию, — сказал я.
— Сейчас принесу, — сказала Пола и пошла в спальню.
— Только четкую, — бросил ей вдогонку Бэрроуз.
Я шел впереди детективов, провожая их до прихожей. У меня за спиной раздался голос Бэрроуза:
— Я вижу, в воскресенье вы покупали «Таймс».
Я медленно повернулся и увидел, что он стоит, наклонившись над плетеной корзиной с газетами в углу.
— Да, — сказал я, не понимая, к чему он клонит. — И что же?
— Так, просто обратил внимание, — сказал Бэрроуз. — Я заметил, что газета открыта на разделе «Городская жизнь» — именно там была помещена заметка о нападении.
— Ну и что?
— Так вы читали раздел «Городская жизнь» или нет?
— Я читаю только «Бизнес» и «Новости за неделю», — сказал я.
— Я тоже, — сказал Бэрроуз и улыбнулся.
Повисла неловкая тишина, я старался не смотреть ему в глаза. Наконец вернулась Пола с несколькими фотографиями.
— Эти годятся? — спросила она, потом уточнила, обращаясь ко мне: — Это из поездки в Беркшир.
— Вот эта подойдет, — сказал Бэрроуз и взял сделанную перед отъездом карточку, где я стою на фоне «Красного Льва».
В дверях Бэрроуз спросил меня:
— Последний вопрос. Нет ли часом среди ваших знакомых подростка — длинные волосы, собранные в хвост, бородка клинышком?
— Нет, — ответил я. — А почему вы об этом спрашиваете?
— Так просто, — сказал он и снова улыбнулся. — Мы обязательно снова увидимся, и очень скоро.
Когда полицейские ушли, я сказал Поле:
— Что за бредятина — просто не верится! Они всерьез пытаются повесить на меня убийство — убийство!
— Почему они спросили, знаешь ли ты этого мальчишку?
— Не знаю. Все это — какой-то сплошной кошмар, дурной сон. Я прихожу со своего первого собрания у «Анонимных алкоголиков», и меня с порога обвиняют в убийстве.
— Приготовить чай?
— Мне все равно.
Я пошел в ванную, наклонился над раковиной и плеснул себе в лицо холодной водой. Голова шла кругом, но я наконец смог расслабиться. Понятно, что, поговорив с барменами в «Старой Стойке», детективы снова вернутся, но, по крайней мере, я выиграл время. Но мне не давало покоя одно: почему в полиции вообще решили допросить меня. Я не знал, было ли это обычной частью расследования или они знали, что Рудник солгал насчет подростка.
По дороге на кухню я услышал звук задвигаемого ящика. Когда я вошел, Пола с нарочито сосредоточенным видом выгружала из посудомоечной машины посуду.
— Ты ведь рассматривала ножи, верно? — спросил я.
— Нет, — сказала она. — Я просто убираю посуду.
— Пожалуйста, не надо мне врать.
Еще несколько секунд она продолжала расставлять тарелки, потом перестала и сказала:
— Зачем ты собирал чемодан в субботу?
— То есть?
— В субботу на кровати лежал упакованный чемодан. Ты что, собирался куда-то ехать?
— Да, кстати говоря, собирался, — заявил я. — Я хотел на пару дней переехать в гостиницу.
— Зачем?
— А ты как думаешь? Ты не пускаешь меня в спальню — я думал, что пожить немного врозь пойдет нам на пользу… Да в чем дело, в конце концов? Уж не думаешь ли ты, что это я его убил?
— Конечно нет, я…
— Тогда почему ты так себя ведешь?
— Не знаю.
Она отвернулась, закрыв глаза руками, потом взглянула на меня и сказала:
— Ричард, ну конечно, я не думаю, что ты убийца, но в последнее время наши отношения так испортились, что иногда я просто не понимаю, что происходит.
— Послушай, — сказал я, — все будет нормально. Они ушли и больше не вернутся.
— Почему ты мне ничего не рассказал?
— О чем?
Засвистел чайник. Пола выключила конфорку, и я попросил ее заварить мне «Эрл Грей». Через пару минут она принесла мне в столовую кружку с чаем, поставила на стол и села со своим чаем напротив.
— Может, его убил отец мальчика, — сказал я.
— Ты о чем? — спросила Пола.
— О Руднике, — сказал я, — полицейские говорили, что мальчик из футбольной команды отказался от своих показаний, но предположим, что Рудник все-таки сделал это. Может быть, отец мальчика и убил его — чтоб отомстить.
— Расскажи мне, что произошло, — попросила Пола.
— Как тебе моя теория? — спросил я.
— Думаю, это не исключено.
Она ждала и смотрела на меня.
— Я правда не помню ничего, кроме того, что рассказал детективам. Было и прошло, и теперь я просто хочу об этом забыть.
Мои пальцы стиснули кружку. Пола протянула руку, положила ее сверху на мою и сказала:
