— Извини, — сказал он. — Я должен был позвонить, но… Я работаю над одним делом об убийстве, и столько всего вдруг закружилось…
— О, Господи, убийство, — сказала она.
Она отхлебнула из своей рюмки. Джин с миндальной горчинкой.
— И со льдом, пожалуйста, — попросила она.
А дождь лился по раздвижным стеклянным дверям. Мэтью включил огни над бассейном, и было видно, как дождь суматошно клюет голубую поверхность воды. Пальмы раскачивались на ветру, шуршали листьями, тряслись, словно в модном танце.
— Ты полицейский? — спросила она.
— Нет, — ответил он. — Я адвокат и хочу вытащить мужчину, которого несправедливо обвиняют в убийстве.
— Тебе нравятся дела об убийстве? — спросила она.
— Да.
— А почему именно это?
— Может быть, потому, что это трудно, — сказал он. — Заставляет все время быть в напряжении.
— Трудно в каком плане?
— Во всех. Трудно распутать, понять, где правда. Каждый рассказывает свое и по-своему…
— О чем?
— Обо всем, — сказал он. — Да, она моя бабушка, нет, она не ее бабушка. Да, существует доказательство, только мы его еще не достали. Да, есть эти картинки, детские фотографии, но их забрал убитый. Ну и так далее. Находятся ли эти картинки в доме Пэрриша? На самом ли деле их забрал…
— В это как-то и церковь втянута?
— Церковь?
— Ну, ты же говоришь: дом Пэрриша.[12]
— Джонатана Пэрриша. Убитого. А священник церкви Святого Бенедикта, думаю, солгал мне, о чем-то умолчал.
— О чем?
— О человеке в черном.
— О, Господи, — сказала Ирен. — Пропавшие детские фотографии и лгущий священник, человек в черном. Совсем как у Агаты Кристи.
— Это устарело, — сказал Мэтью и скорчил гримасу.
— У меня есть идея, — сказала Ирен и отставила свою рюмку.
— Что за идея? — живо спросил Мэтью.
— Почему бы нам не выключить все, кроме огней над бассейном…
— Сейчас, — сказал Мэтью и посмотрел на нее.
— У меня нет ни лишаев, ни СПИДа.
— У меня тоже нет, — сказал Мэтью.
— Я не сплю с людьми из групп повышенного риска, — сказала она.
— Я — тоже.
— Но на самом деле все гораздо сложнее, — серьезно сказала она. — Я имею в виду, что мне завтра может позвонить какая-нибудь потаскушка, которую мой покойный муж трахнул в Сан-Франциско лет десять назад, и сказать, что она когда-то спала с одним гомиком, который трахался с девушкой — лесбиянкой, а та жила еще с одной лесбиянкой-наркоманкой, которая только что умерла от СПИДа…
— Понимаю, — сказал Мэтью. — Это что-то вроде стишка «Дом, который построил Джек».
— Вот-вот, — сказала она.
Они оба замолчали. Только перешептывались, переговаривались друг с другом капли дождя.
— Ну, так что же будем делать? — спросила она.
— То же, что мы делали, когда нам было по семнадцать.
— А у тебя не будет каких-нибудь осложнений?
— Не больше, чем в семнадцать, я думаю.
— Тогда поцелуй меня, — сказала она.
Уоррен и Тутс отыскали первые упоминания об этом деле в папке, озаглавленной «Официальная хроника», и жадно проглотили все, что прямо или косвенно касалось их героев. Вплоть до газетной страницы от десятого ноября тысяча девятьсот восемьдесят второго года.
Словно два подростка, вцепившиеся в один комикс, тесно сдвинув головы, они читали эту историю.
«Энтони Холден, агент по закупке сельскохозяйственного товара при калузском отделении Пивоваренной компании Брэчтмэннов, был спешно уволен Элизой Брэчтмэнн, которая стала главной управляющей компании в июле прошлого года. Наш репортер позвонил на пивоваренную фабрику и спросил у Элизы Брэчтмэнн, почему она уволила человека, который проработал на фабрике в течение двадцати двух лет.
— Он похитил наше имущество, — ответила она. — Энтони Холден — мошенник».
Уоррен поднял брови и посмотрел на Тутс, она ответила ему таким же удивленным взглядом.
Элиза Брэчтмэнн высказала опрометчивое обвинение, в то время как осторожность была совершенно необходима. Дело в том, что в штате Флорида крупное воровство подлежало уголовному наказанию первой степени на максимальный срок в пятнадцать лет. Газета в точности процитировала ее слова, а спустя три дня они были повторены и газетой «Нью-Йорк таймс».
Элизе скорее всего и в голову не приходило, что служащие из отдела преступлении полицейского управления Калузы по завершении расследования придут к выводу, что никаких улик против Энтони Холдена не было и в помине. Это означало, что Энтони Холден не был мошенником, хотя и был им публично объявлен. А это — хорошее и достаточное основание, чтобы предъявить иск по обвинению в клевете.
— Дело начинает идти на лад, — сказал Уоррен.
В другом месте дело тоже начинало идти на лад, когда зазвонил телефон. Мэтью снял трубку. Часы на тумбочке показывали четверть второго.
— Алло?
— Мэтью, это Уоррен. Прости, я понимаю, что сейчас поздно…
— Привет, Уоррен, ничего, все нормально.
Рядом с ним Ирен повернулась, дотягиваясь до пачки с сигаретами. В темноте вспыхнула спичка.
— Но я подумал, что ты, возможно, захочешь раскрутить все это прямо завтра же с утра.
— Что ты раздобыл, Уоррен?
— Я не знаю, какое отношение имеет ко всему этому семья Брэчтмэннов, но ты сегодня днем сказал, что у Пэрриша оказались в руках какие-то фотографии Элизы и ее ребенка…
— Если верить Эбботу… который, возможно, лжет.
— Однако у Брэчтмэннов была масса неприятностей в восемьдесят втором, когда они договорились уладить дело, не прибегая к суду, и вот теперь мне интересно, почему же они просто не заплатили Эбботу пару долларов и не отправили его восвояси.
— Но Эббот просит миллион.
— В восемьдесят втором на их счету было пятьдесят семь миллионов, — сказал Уоррен.
— Введи-ка меня в курс дела, — попросил Мэтью.
Он положил руку на обнаженное бедро Ирен. Она слегка подвинулась и повернулась так, чтобы ему было удобнее, а Уоррен рассказывал ему про то, как Элиза Брэчтмэнн уволила Энтони Холдена в ноябре тысяча девятьсот восемьдесят второго года.
— Заявила, что он обокрал компанию. Вот точная цитата: «Он похитил наше имущество. Энтони Холден — мошенник».
— Ух ты, — сказал Мэтью.
— Ух ты, — прошептала Ирен, но несколько по иному поводу — его рука все выше забиралась по ее бедру.
— Отлично. А неделю спустя Холден предъявляет иск. Ты знаешь, где мы это отыскали? В папке, озаглавленной «Клевета», представляешь себе? Так или иначе, он запросил семь миллионов долларов в качестве компенсации за понесенный ущерб. Сообщается, что его жалованье у Брэчтмэннов составляло двести тысяч долларов в год плюс премии по биржевым сделкам. Он заявил, что, обозвав его мошенником, Элиза Брэчтмэнн снизила его потенциальные заработки в будущем.
— Что ж, вероятно, снизила, — сказал Мэтью.
— Он также запросил пятьдесят миллионов долларов за понесенный моральный ущерб.
— Это меня не удивляет, — сказал Мэтью. — Моральная компенсация — это что-то вроде гражданского штрафа, который должен отбить у ответчика охоту когда-либо впредь повторить подобное.
— Точно. Холден заявил, что Элиза просто-таки убила его, так как теперь он вряд ли когда-нибудь сможет получить работу в пивоваренной промышленности.
— Это его слова?
— Да, из газетного интервью. Хочешь, я прочту тебе точную цитату?
— Пожалуйста.
— Так, калузская «Геральд трибюн» за восемнадцатое ноября тысяча девятьсот восемьдесят второго года. Он сказал: «Элиза Брэчтмэнн убила меня. Если в этом бизнесе, как и в любом другом, вы прилепляете к человеку ярлык мошенника, то он мертв».
— Что и было основой его иска, который был улажен вне рамок суда. Не знаешь, за сколько?
— Я не знаю. Как ты думаешь, где нам еще посмотреть? У них тут очень забавная система комплектации материалов.
— А где ты?
— В морге «Геральд трибюн». Мы смотрели на «Взаимные соглашения», но там только куча дерьма про калузских индейцев и первых испанских поселенцах. Мы смотрели на «Претензии» и на «Арбитраж», на «Утрату собственности» и даже на «Выплаты». В папке «Выплаты» оказалась только одна вырезка. Обзор пластинки ансамбля «Роллинг-Стоунз».[13]
— Да брось ты все это, Уоррен. Вот только раздобудь мне адрес Холдена…
— Я даже не знаю, в Калузе ли он еще. Это ведь было довольно давно.
— А ты попытайся, ладно? Если найдешь что-нибудь, позвони мне утром в контору.
— Хорошо.
— Доброй ночи, Уоррен, — сказал Мэтью.
Он положил трубку и повернулся к Ирен.
— Ты всегда так занят? — спросила она и погасила сигарету.
Леона не спала и в темноте прислушивалась к слабому храпу Фрэнка, лежавшего рядом. Она подумала, а не Мэтью ли нанял того негра, который преследовал ее. Сегодня его что-то не было видно. Интересное совпадение: в понедельник поговорила со своим добрым приятелем Мэтью, а в среду — все, никакого преследователя.
