Плотно задраив ставни, мы покинули это зловещее место, где разыгралась драма, в то время как вокруг бушевала война, а гул канонады, пулеметные очереди и расстояние (прежде всего расстояние — изолированное расположение дома — спасло его за все эти полгода от непрошеных визитеров) способствовали тому, что вопли гангстера, подвергавшегося пытке третьей степени, позаимствованной из арсенала XVIII века, не привлекли ничьего внимания.
Снег покрывал теперь все обозримое пространство. Поднялся пронизывающий ветер. Погода явно не располагала к прогулке. И все же я постучал в дверь первого повстречавшегося нам дома. Трудно было сделать более удачный выбор.
Потратив четверть часа на то, чтобы утихомирить брехливого пса и расположить к себе еще куда как бодрого старца с явными замашками браконьера, мне удалось выудить из этого геронта следующую информацию.
Одинокий дом именовался Сельским Уединением и принадлежал некоему господину Пеке (старик признал его в обеспамятевшем). Господин Пеке был большим оригиналом, жил обособленно, ни с кем из деревенских не знался, гостей не принимал. Обосновался здесь в 1939 году. С той поры семейство Матье (мой собеседник представительствовал от лица ее мужской половины) составляло челядь Сельского Уединения. Утром 20 июня 1940 года (Матье хорошо запомнил эту дату из-за смерти, случившейся накануне с одним из его родственников), итак, 20 июня к ним зашел тот самый господин, который в 1939 году нанял их в услужение к господину Пеке. Он возвратил им их личные вещи, находившиеся в деревянном доме, и рассчитался за три месяца, заявив, что господин Пеке больше в их услугах не нуждается, так как уехал на юг. Этот отъезд их не удивил. Более того — показался вполне естественным. С предыдущего дня линия фронта приблизилась, и владелец поместья давным-давно уже должен был драпануть.
Папаша Матье как мог постарался описать мне внешность человека, ведавшего, по всей вероятности, делами господина Пеке, однако я очень быстро сообразил, что умение нарисовать словесный портрет — не лучшая из его способностей. Без особой горечи отказался я от своей попытки, и мы отправились восвояси. Всю обратную дорогу, несмотря на отвращение, сохранившееся у меня от посещения Сельского Уединения, я напевал себе под нос.
Справившись на вокзале о времени отправления парижского поезда, мы воздали должное обеду, совместившему в себе также полдник и ужин. После чего я рассчитался с Бебером. Он добросовестно заработал врученные ему мною двести франков. Такая щедрость лишила его дара речи. Потрясенный до глубины души, он прервал потрошение окурков, которыми заполнил кулек, свернутый из страницы каталога Ваттермана, лежавшего на письменном столе Джо Эйфелевой Башни.
И сделал широкий жест.
Состязаясь со мной в великодушии, он оделил меня целой горстью окурков.
Я с улыбкой принял от него этот дар.
Глава V. УЛИЦА ВОКЗАЛЬНАЯ
Домой я возвратился незадолго до комендантского часа. Добросовестно дежуривший на своем посту Ребуль грыз зубочистку в двух шагах от телефона.
— Добрый вечер, патрон, — приветствовал он меня, протягивая левую руку, единственную, которая у него осталась. — Я звонил в гостиницу Шато-дю-Луар. Мне ответили, что вы уже уехали.
— Ага! Значит, послание прибыло? Какого содержания?
— Он что, очень подозрителен, ваш абонент? Я записал разговор слово в слово. Сейчас зачитаю. Самому вам не разобрать моих каракулей. Вот: «Алло! Месье Нестор?» — «Нет, месье Нестора сейчас нет дома. Вы, случайно, не месье Жерар?» — «Да, он самый». — «С вами говорит Луи Ребуль из Агентства Фиат Люкс. Я специально дежурю у аппарата, чтобы принять вашу телефонограмму». — «Ах, вот как! Отлично. В таком случае передайте месье Нестору, что наш друг оправился после несчастного случая, оказавшегося попросту безобидным падением, и вечерним поездом отбывает сегодня в Париж. Если не произойдет железнодорожной катастрофы, он будет у вас завтра утром, что-то между девятью тридцатью и десятью часами утра».
— Превосходно, превосходно. Вы встретите этого субъекта на вокзале, проследите за ним и сообщите мне его адрес. У меня как раз есть его фотография, которая может нам очень даже пригодиться. Сейчас я вам ее дам.
Я открыл секретер и протянул ему газетную вырезку.
— Подумать только, что я сохранил ее исключительно по наитию.
— Да будет благословенна мания коллекционирования, — сентенциозно изрек Ребуль. — Еще звонил инспектор Фару. Вскоре после того, как я связался с департаментом Сарта. Я ему сказал, что вы уже, вероятно, в поезде. Он просил, чтобы вы позвонили ему сразу же по возвращении.
— Ну и ну! — рассмеялся я. — До чего же не терпится ему узнать о результатах командировки. Ничего, подождет. А сейчас мне надо поспать. Самое разумное, что вы можете сделать, так это последовать моему примеру. Завтра вам понадобится ясная голова.
Наутро, пробудившись от безмятежного сна, в то самое время, как мой агент двигался по направлению к вокзалу Париж — Лион — Марсель, я пошел в Национальную библиотеку порыться в пожелтевшей периодике, в частности в подшивках «Преступность и полиция», превосходного журнала, содержащего многочисленные сведения о всякого рода преступниках.
Возвратившись домой, я столкнулся у подъезда с Луи Ребулем, настроение которого резко отличалось от моего.
— Я вычислил вашего типа, — смущенно проговорил он, — но в метро он меня наколол. Виноват... Право слово, патрон, я ни на что больше не гожусь. Ведь мне ампутировали руку, а не голову... Я должен был...
Я попросил его выражаться яснее. Он поведал мне историю о мелочи и о билете стоимостью в десять франков, которые задержали его у кассы. Между тем это время оказалось потерянным не для всех: когда он выбежал наконец на перрон, поезд с нашим клиентом уже ушел.
— Идиот, идиот, — твердил он, — мне следовало запастись билетной книжечкой. Пятилетний ребенок, и тот бы догадался...
— Не убивайтесь, — утешал я, скребя пятерней свою макушку. — Разумеется, это не повод, чтобы плясать от радости, но и... Слушайте внимательно и не пытайтесь меня надуть. Вообще-то я не питаюсь непрожаренными калеками. Этот человек оторвался от вас, потому что почувствовал слежку, или же все произошло в результате неблагоприятного стечения обстоятельств?
— Он ничего не заподозрил, патрон. Не потому, что я был так уж ловок, а потому что он просто не ждал с этой стороны никаких неприятностей. Слежка высшей пробы. И если бы не эта идиотка кассирша, и не моя...
— Ладно. Вы не зря утруждались. Судя по вашим словам, не все еще потеряно. Не исключено, что он сам почтит меня визитом.
Ребуль возобновил ламентации. Я еще раз попросил его не изводиться и отослал домой. Он удалился совершенно раздавленный. Дома я взялся за телефон. После нескольких неудачных попыток дозвонился наконец Фару.
Но не успел даже сообщить ему, что не понапрасну потратил время.
— Никуда не отлучайтесь, — прокричал он. — Лечу к вам.
— А как же неотложная работа? Что-то вы чересчур разволновались.
Но он не расслышал моей реплики, так как был уже, наверное, на улице. Набивая трубку, я улыбался. Если уж сам невозмутимый Фару так разошелся...
Моя трубка погасла в тот самый момент, как над дверью зазвенел звонок. Для инспектора вроде бы рановато. Разумеется, это был не он. Я открыл дверь Марку Кове.
— Свой первый визит в этом городе я наношу гениальному Нестору Бюрма, — произнес он, входя и бросаясь к электрообогревателю. — Мерзкий холод, мерзкий снег, мерзкая погода! Ничего не скажешь, удачное время выбрала «Крепю» для возвращения в Париж.
— Значит, вы опять будете выходить в столице?
— Да. Несколько месяцев это носилось в воздухе, но теперь вопрос решен. Мерзкая зима!
— Вы правы, — согласился я. — Но в Лионе сейчас не намного лучше. Что нового?
Он поморщился, опускаясь на стул.
— Идиотская история, способная поспорить с лучшими марсельскими образцами. Ох, уж эта лионская полиция... Известно ли вам, что непреклонная, как никакая другая, она вызывает в один из своих комиссариатов труп? Труп нашего приятеля Карэ-Жалома, никак не меньше...
