— В какое время ты увидел Винанта?
— В пятнадцать-двадцать минут четвертого, скорее всего. Когда я приехал к Германну, было без двадцати четыре, а прошло, по-моему, минут двадцать-двадцать пять. В общем, секретарша Германна, Луиза Джейкобс — я как раз с ней был, когда мы вчера вечером встретились — сказала мне, что он весь день сидит на совещании, но, наверное, через несколько минут освободится. Так оно и было, все наши вопросы мы решили минут за десять-пятнадцать, и я отправился к себе.
— Я так понимаю, что ты был не настолько близко к Винанту, чтобы разглядеть, взволнован ли он, есть ли на нем цепочка, пахнет ли от него порохом, и тому подобное?
— Естественно. Я увидел только пролетевший мимо профиль, но не подумай, что я не уверен. Это был точно Винант.
— Не сомневаюсь. Продолжай, — сказал я.
— Он больше не звонил. Я уже час как вернулся, когда позвонили из полиции — Джулия погибла. Ты должен понять, что я и не думал, будто ее убил Винант — ни на минутку. Сам-то ты до сих пор уверен, что это не он. Поэтому, когда я приехал в участок, и мне там стали задавать вопросы, и я понял, что они подозревают его, я сделал то, что сделали бы для своих клиентов девяносто девять адвокатов из ста: я не сказал им, что видел его поблизости от места убийства примерно в то время, когда оно, скорее всего, было совершено. Я сказал им то же самое, что и тебе, — о назначенной встрече с ним и о том, что она не состоялась. И еще, я дал им понять, что направился к Германну прямо из «Плазы».
— Это все вполне можно понять, — согласился я. — Не было смысла ничего говорить, пока ты не выслушал его объяснений по поводу случившегося.
— Именно, но загвоздка в том, что его объяснений я так и не услышал. Я ждал, что он появится, позвонит или еще как-то даст о себе знать, но он молчал, и только во вторник я получил это письмо из Филадельфии, а в нем ни слова о том, почему он не встретился со мной в пятницу, и ни слова о… Впрочем, ты же видел письмо. Как оно тебе?
— То есть, похоже ли, что его писал убийца?
— Да.
— Не особенно, — сказал я. — Это примерно то, что от него можно было ожидать, если он не убивал: никакого особого беспокойства о том, что полиция подозревает его, точнее, беспокойство есть как раз в той мере, в какой эта история может помешать его работе. Здесь же пожелание, чтобы все выяснили, не причиняя ему неудобств. В целом, не слишком толковое письмо, если представить, что его написал бы кто-то другой. Однако, тому типу бестолковости, который присущ именно Винанту, письмо вполне соответствует. Я очень даже представляю себе, как он отправляет это письмо, даже и не подумав о том, что ему надо бы как-то объяснить свои действия в день убийства. Насколько ты уверен в том, что когда ты с ним столкнулся, он выходил от Джулии?
— Теперь уверен вполне. Вначале я посчитал это вероятным. Потом подумал, что он мог ехать и из мастерской. Она на Первой Авеню, всего в нескольких кварталах от того места, где я его увидел. Хотя там и заперто с того времени, как он уехал, мы в прошлом месяце возобновили аренду, чтобы все было готово к его возвращению, и он вполне мог заехать туда в тот день. Полиция не нашла ничего подтверждающего, что он был там, или что не был.
— Я хотел спросить: поговаривают, будто он бороду отпустил. Так…?
— Нет. Все то же длинное костлявое лицо, те же клочковатые полуседые усы.
— И еще — вчера убили одного, Нунхайма, маленького роста…
— К этому и подхожу.
— Я подумал о том коротышке, который, по твоим словам, следил за тобой.
Маколей пристально посмотрел на меня.
— Хочешь сказать, что это мог быть Нунхайм?
— Не знаю, самому интересно.
— И я не знаю, — сказал он. — В жизни не видел Нунхайма, насколько…
— Он был очень маленького роста, не больше пяти футов трех дюймов, и весил, пожалуй, не больше 120 фунтов. Бледный, темные волосы, близко посаженные глаза, большой рот, длинный висячий нос, лопоухий, вид жуликоватый.
— Вполне мог быть и он, — сказал Маколей, — хотя я и не сумел его хорошенько разглядеть. Думаю, в полиции мне позволили бы взглянуть на него. — Он пожал плечами. — Правда, сейчас это уже не имеет значения. Так о чем я? Ах да, о том, что я так и не смог связаться с Винантом. Это ставит меня в неловкое положение, поскольку полиция явно считает, что я поддерживаю с ним связь. Ты ведь тоже так думал, а?
— Да, — признался я.
— И ты тоже, как и полиция, подозревал, что я-таки с ним встретился в день убийства — или в «Плазе» или позже.
— Это представлялось мне вполне возможным.
— Да. И, конечно, ты был отчасти прав. Я все же видел его, причем видел в таком месте и в такое время, что у полиции не оставалось бы и тени сомнения в его виновности. И вот, солгав неосознанно и косвенно, я продолжал лгать прямо и намеренно. В тот день Германн был на совещании и не мог знать, сколько времени я прождал его. Луиза Джейкобс — мой близкий друг. Не вдаваясь в детали, я сказал ей, что она может помочь мне и помочь моему клиенту, подтвердив, что я прибыл туда в одну-две минуты четвертого, и она весьма охотно согласилась. Чтобы у нее не было неприятностей, я сказал ей, что в случае, если что-нибудь пойдет не так, она всегда может заявить, что точно не заметила, когда я приехал, но что на следующий день я невзначай заметил при ней, что прибыл именно в это время, и у нее не было никаких оснований для сомнений. Иначе говоря, все свалить на меня. — Маколей сделал глубокий вдох. — Теперь все это не имеет значения. Важно то, что сегодня утром я получил известие от Винанта.
— Еще одно дурацкое письмо? — спросил я.
— Нет, он звонил. Я с ним договорился о встрече сегодня вечером — со мной и с тобой. Я сказал ему, что ты ничего не станешь делать для него, пока с ним не увидишься, и он пообещал встретиться с нами сегодня. Разумеется, я намерен привести полицию — у меня больше нет никаких оснований его все время выгораживать. Я могу добиться для него оправдания на почве невменяемости и отправить его в сумасшедший дом. Это все, что я могу сделать, и больше делать не хочу.
— Полицию ты уже известил?
— Нет. Он позвонил как раз после того, как они ушли. В любом случае, я хотел сначала встретиться с тобой. И сказать, что я не забыл, чем я тебе обязан и…
— Пустяки, — сказал я.
— Нет, — он обратился к Норе: — Вряд ли он когда-нибудь рассказывал вам, что спас мне жизнь в воронке от снаряда под…
— Он ненормальный, — сказал я ей. — Просто он выстрелил в одного типа и промазал, а я выстрелил и не промазал — вот и все дела. — Я снова обратился к нему: — А, может, полиция немного подождет? Допустим, мы с тобой встретимся с ним и послушаем, что он может сказать. Если мы убедимся, что он и есть убийца, мы можем скрутить его и начать свистеть — в завершение нашего свидания.
Маколей устало улыбнулся в ответ.
— Сомневаешься до сих пор, верно? Что же, я готов поступить и так, если тебе угодно, хотя, по-моему, это… Но, может быть, ты изменишь свое мнение, когда я расскажу, о чем мы говорили с Винантом?
Зевая вошла Дороти в Нориной ночной рубашке и ее же халате. И то, и другое было ей явно велико. Увидев Маколея, она сказала: «Ой!» — а потом, узнав его:
— Ой, здравствуйте, мистер Маколей. Не знала, что вы здесь. Об отце есть что-нибудь?
Он посмотрел на меня. Я покачал головой. Он сказал:
— Пока нет, но, может быть, сегодня будет.
Я сказал:
— А у Дороти есть — из вторых рук, правда. Расскажи Маколею о Гилберте.
— То есть… то есть об отце? — смущенно спросила она, глядя в пол.
— О ком же еще? — сказал я.
Она вспыхнула и с упреком посмотрела на меня, а затем выпалила Маколею:
— Гил виделся вчера с отцом, и он ему сказал, кто убил Джулию Вулф.
— Что?
Она энергично кивнула четыре или пять раз подряд.
Маколей озадаченно посмотрел на меня.
— Это не обязательно было так, — пояснил я. — Это со слов Гилберта.
— Понимаю. Значит, ты считаешь, он мог…?
— Ты ведь не так много общался с этой семейкой с тех пор, как вся эта история закрутилась?
— Нет.
— Сильное впечатление. Они все, по-моему, помешаны на сексе — он им в головы ударил. Они все начитались…
Дороти гневно сказала:
— Вы ужасный человек, по-моему. Я так стараюсь…
— Что ты брыкаешься? — требовательно спросил я. — В этот раз я даю тебе послабление: я готов поверить, что Гил действительно рассказал тебе все это. Не жди от меня слишком многого сразу.
Маколей спросил:
— И кто же ее убил?
— Не знаю. Гил так и не сказал мне.
— А ваш брат часто с ним виделся?
— Не знаю. Говорит, что виделся.
— А что-нибудь говорилось о… ну, об этом… Нунхайме?
— Нет. Ник меня уже спрашивал. Он больше ничего не говорил.
Я просигналил Норе глазами. Она поднялась и сказала:
— Пойдем в другую комнату, Дороти. Пусть мужчины займутся своими делами.
