Я закрыл книгу.
– Не кажется ли вам, что здесь описан тот же психический механизм, который привел к параличу память Джо Эйфелевой Башни? А если это так, то не вправе ли я предположить, что под воздействием пытки, в тот момент, когда ему начинает уже казаться, что от боли он поневоле выдаст секрет, Жорж Парри в целях самозащиты делает над собой невероятное усилие, чтобы забыть, заснуть, ибо заснуть и означает забыть? И вот это поистине апокалипсическое усилие, предпринятое после многочасовой пытки (уже 20-го числа тот человек отказался от услуг супружеской четы Матье, а в комнатах виллы я обнаружил следы долговременного стойбища), это усилие, говорю я, нарушает равновесие, провоцирует психическую травму, приводящую к амнезии, не временной, а необратимой. И лишь много позднее, in extremis[21], происходит обратный процесс. И первые же сознательные слова, сорвавшиеся с его губ,– даю… гм… руку на отсечение – те, что не смогли вырвать у него его мучители: улица Вокзальная, 120… Адрес, который, как я понимаю, не приносит счастья тому, кто его знает.
Фару захлопал в ладоши.
– Ваши построения по обыкновению замысловаты. Впрочем, я не располагаю контраргументами, но научная сторона ваших доказательств весьма впечатляет. Однако это еще не все… Придется, наверное, направить туда следственную комиссию для осмотра деревенской хибары и снятия показаний со слуг. А для этого надо будет поставить в известность шефа. Я не шучу, Бюрма, мы уже не можем больше работать тайно. Тем более, что, пока вы отсутствовали, произошли кое-какие события. Я и прибыл-то так поспешно только для того, чтобы сообщить вам о них, однако за все то время, что я у вас в гостях, вы не дали мне вставить ни единого слова… а ваш рассказ получился таким занимательным…
– События какого рода?
Серые усы инспектора ощетинились.
– Вы по-прежнему убеждены в невиновности вашей бывшей секретарши? Боюсь, что первое предположение вас не обмануло. Вчера девица Шатлен – не думаю, что это официальное обращение к ней преждевременно,– девица Шатлен, все еще пользующаяся освобождением от работы, вышла из дому. Находясь по-прежнему под наблюдением, она привела своего филера к Орлеанским воротам. У автобусной остановки скопилась большая очередь, и она подозвала велорикшу. Мой агент явственно услыхал, как она сказала: «Это неподалеку, улица Вокзальная». Транспортное средство скрылось в направлении Монруж. Мой агент оказался в щекотливом положении: он не мог задержать рикшу, как вправе был бы поступить, если бы вел штатное расследование. Поэтому он не стал продолжать слежку и, доложив мне о происшествии, вернулся на Лионскую улицу. Поздно вечером девица Шатлен возвратилась домой. Я усилил наряд по наблюдению, но воздержался от принятия дальнейших решений. Честно говоря, я ждал вашего возвращения, чтобы совместно проанализировать ситуацию. Но предупреждаю: я настроен решительно.
– Так же, как и я,– взволнованно произнес я.– Мы с вами овечка да ярочка – одна парочка. Одолжите еще денек-другой, прежде чем ставить в известность шефа… А сейчас – летим к нашей пташке. Да поживее.
– У меня машина,– сказал инспектор.
– Машина… полицейская?
– Разумеется!
– У моего подъезда? Вы что, решили окончательно погубить меня во мнении моей консьержки?
На Лионской улице Элен Шатлен не оказалось дома. Привратница высказала предположение, что она воспользовалась последним днем освобождения от работы, чтобы прошвырнуться по магазинам. Мы зашли в бистро напротив, где в ожидании окончания дежурства сидел сыщик Фару.
– Мартен на хвосте у «курочки»,– элегантно отчитался он.– Скорей всего, ничего особенного не случилось, иначе бы он позвонил.
Нам не оставалось ничего другого, как терпеливо сносить невзгоды. Приняв такое решение, мы припарковали машину в укромном месте, вернулись в бар и выпили по нескольку кружек пива. Процентное содержание алкоголя в этом пойле не располагало к оптимизму.
К восьми часам сгустилась уже темная ночь, когда в бар вошел какой-то тип, по виду вылитый сыщик. Им оказался тот самый Мартен, которого Фару закидал вопросами. Он только что проводил «курочку» до дому (он тоже говорил «курочка»), мотаясь за ней от «Самар» к Лувру, от Лувра к «Галереям», от «Галерей» к «Прентан». Все его существо вопияло об отвращении, которое вселило в него посещение универсальных магазинов.
– Пошли,– сорвался я с места,– я немного надавлю на нее, а вы проследите за реакцией.
Я назвал себя, и Элен без колебаний открыла дверь. Но когда увидела, что я не один, на ее лице отразилось некоторое замешательство. Она была неглупой женщиной и быстро сообразила (я прочел это в ее глазах), что Фару – отнюдь не элегический поэт.
– Послушайте, малышка,– начал я без обиняков,– карты на стол. Все это время полиция следила за вами, и следила по моей просьбе. Оставим до следующего раза выяснение того, прав я или не прав, решившись на эти меры предосторожности. Теперь же я хочу задать вам несколько вопросов. Постарайтесь ответить на них без околичностей. Заметьте: я курю трубку за трубкой, а это признак того, что я здорово не в себе.
Она широко раскрыла свои серые глаза, с испугом отступила, прислонилась к столу и грациозным жестом поднесла руку к груди.
– Вы… патрон,– прошептала она.– Вы… организовали за мной слежку… Зачем?
– Сейчас вопросы задаю я. От гриппа не осталось и следа, не правда ли? Во всяком случае, так мне представляется, раз вчера вы совершили прогулку в предместье. Не знаю, в какое именно, но знаю, что на улицу Вокзальную. Вокзальные улицы – это как раз то, что в последнее время чертовски меня интересует.
Говоря это, я вглядывался в глубину ее глаз. И кроме волнения, вызванного нашим неожиданным вторжением, ничего в них не прочитал. Между тем она сказала:
– Это в связи с Бобом.
– Да, в связи с Бобом. Как это вы так быстро догадались?– саркастически произнес я.
– Я не спрашиваю у вас, в связи ли это с Бобом,– отчеканила она решительно и враждебно.– Я просто констатирую, что это в связи с Бобом.
– Тем лучше. Это избавит нас от излишней траты времени. Итак, вы побывали на Вокзальной улице в связи с Бобом?
– Да.
– Где?
– В Шатийоне.
– В доме 120?
– Нет, не 120. В… право, не припоминаю номера… Мне кажется, я никогда его не знала… Это вилла, которую родители Боба снимают в самом конце улицы.
– Значит, вы были у родителей Боба на улице Вокзальной, но не припоминаете, в каком доме?
– Да.
– Не шутите со мной, Элен,– угрожающе прорычал я.– Вы слишком хорошо меня знаете, чтобы понимать, что это может обернуться против вас. Я переписал адрес родителей Боба с открытки, которую они послали ему в Лион: улица Рауль-Убак, вилла Ирисов.
– Если бы вы не так активно на меня наседали, может быть, я и смогла бы объясниться. Мы оба правы. Рауль-Убак – это новое название конца Вокзальной улицы. Я и сама узнала об этом лишь вчера. До перемирия она называлась Вокзальной. Мне известно, где это находится, так как я много раз бывала там с Бобом.
Все это она выпалила с не вызывающей сомнения искренностью. Я только и делал, что раскуривал трубку. Мое волнение возросло до предела.
– Что вы делали у родителей Боба?
– Это милые несчастные старики, которых я хорошо знаю. Ездила выразить им соболезнование. И вернулась совсем не веселой. Они получили официальное уведомление о смерти сына. Такой удар, особенно для папаши Коломера. Потрясенный до глубины души, он слег в постель. Так не вовремя… С некоторых пор он работал в SADE ночным сторожем…
Я вцепился в ее блузку.
– Как вы сказали?
– Послушайте, патрон, уберите руки.
Я еще сильнее сжал пальцы.
– Какое имя вы сейчас произнесли?
– Отпустите меня. В плену вы не стали галантнее.
Я разжал пальцы.
– В SADE,– сказала она, расправляя складки на блузке.– Акционерное общество по распределению каких-то ресурсов…[22] Что-то в этом роде…
– Далеко ли это от дома Коломеров?
– Далековато, но вполне доступно. На той же Вокзальной улице.
– В доме 120?
– Дался вам этот дом 120. Там что, пансион для благородных девиц? Нет, я не знаю номера.
– Но так или иначе, Вокзальная улица достаточно велика, чтобы на ней мог находиться дом с таким номером?
– Думаю, да.
– Едем,– сказал я Фару.– Мне кажется, Элен говорит правду. Сейчас выясним, что же это за таинственный и зловещий дом 120 на улице Вокзальной. Теперь нам известно, где он находится.
– Господин Бюрма,– глухо отчеканила моя бывшая секретарша,– не вздумайте возвращаться ко мне, не приготовив извинений.
Вместо меня ей ответил Фару.
– Инспектор Фару из Судебной полиции,– сказал он, предъявляя удостоверение.– У меня куда меньше оснований, чем у господина Бюрма, доверять вам. Вы премного меня обяжете, если останетесь здесь впредь до особого распоряжения. В противном случае довожу до вашего сведения, что, куда бы вы ни пошли, за вами будет установлена слежка.
