По крайней мере, подумал, что русские. Или просто говорят на каком-то другом восточноевропейском языке. По-литовски? По-сербски? По-чешски? В любом случае громко разговаривают на родном наречии — затруха, баруха, что-то вроде того, ха-ха-ха, — и Райан резко вздернул голову. Один лысый, другой со светлыми волосами, смазанными гелем и торчащими, как иглы дикобраза, третий в клетчатой кепке гольфиста. Все в цветастых гавайских рубашках.
Все держали огромные сувенирные бутылки, пользующиеся на Стрипе большой популярностью, емкости, похожие на вазы или на кальяны для марихуаны, — круглые, пузатые, с длинными узкими горлышками, которые заканчиваются раструбами в виде тюльпана. Должно быть, задуманы так, чтобы содержимое трудно было разлить, а внутри все же вмещалось максимальное количество алкоголя.
Они подходили к нему, громко перешучиваясь на каком-то славянском языке, и он ничего не мог сделать. Застыл, вытаращив на них глаза.
Когда он учился на первом курсе Северо-Западного университета, сосед по общежитию Уолкотт постоянно над ним посмеивался.
— Почему ты вечно таращишься на людей? — спросил он однажды вечером, когда они шли по Раш-стрит в Чикаго в поисках бара, где признали бы их дешевые поддельные удостоверения личности.[34] — Это в Айове так принято? — критически спросил Уолкотт. — Потому что, знаешь, в больших городах неприлично разевать варежку.
Фактически Уолкотт был из Кейп-Кода, штат Массачусетс, а это не такой уж большой город, но он долго жил в Бостоне и Нью-Йорке, поэтому считал себя экспертом в подобных вещах. Кроме того, у него было множество представлений о жителях Айовы, хотя он никогда там не был.
— Слушай, — сказал Уолкотт, — позволь дать тебе совет. Не смотри людям прямо в лицо. Никогда — разреши подчеркнуть, — никогда, никогда не встречайся взглядом с бездомным, пьяным, с любым, кто похож на туриста. Запомнить правило легче легкого: не смотри.
— М-м-м, — сказал Райан, и Уолкотт хлопнул его по спине.
— Что бы ты без меня делал? — сказал Уолкотт.
— Не знаю, — сказал Райан. И взглянул себе под ноги, шагавшие по грязному тротуару, как бы подчиняясь дистанционному управлению.
Он никогда бы не выбрал в друзья Уолкотта, но их свела судьба, административные службы, и в тот первый год они проводили вместе так много времени, что голос Уолкотта врезался в память.
Но было уже слишком поздно. Он стоял, глядя прямо в глаза, всматриваясь, и лысый русский обратил внимание. Глаза его вспыхнули, будто Райан держал в руках табличку, на которой написано его имя.
— Эй, кореш, — сказал лысый русский на невнятном, но неожиданном английском сленге, будто учил язык, слушая рэп. — Эй, ты чего это?
Вот о чем предупреждал Уолкотт. Вот в чем проблема уроженца Айовы — годами учишься быть вежливым и дружелюбным и ничего не можешь поделать с собой.
— Привет, — сказал Райан, когда троица подошла, ухмыляясь, и сгрудилась вокруг него. Слишком близко, и он неловко замер, хотя постарался принять любезное приветливое выражение жителя Среднего Запада.
Мужчина с торчащими волосами испустил залп нераспознаваемых русских звуков, и все трое рассмеялись.
— Мы… — сказал взъерошенный мужчина и остановился, старательно подыскивая слова. — Мы… три… алконавта! Мы… — сказал он. — Мы пришли с миром!
Все разразились громовым хохотом, и Райан неуверенно улыбнулся. Дернул плечом, поправляя рюкзак с тяжелым ноутбуком и приблизительно десятью тысячами долларов наличными, засунутыми в один из кармашков. Стоял на бровке тротуара, и туристы, гуляющие и прохожие шли мимо с ослепшим стеклянным взглядом. Нельзя смотреть в глаза.
Он старался понять, надо ли нервничать. Место открытое. Они ничего с ним не сделают посреди улицы…
Хотя помнится один фильм, где убийца умело вспорол подкожную вену на бедре жертвы и бедняга истек кровью прямо на оживленной дороге.
Мужчины окружили его, он слышал за спиной транспортный поток на бульваре. Сделал шаг, и мужчины придвинулись, как бы следуя за ним.
— Карточки уважаешь? — спросил лысый. — Любишь карточки, корешок?
Тут Райан точно понял, что попался. Рука автоматически потянулась к карману с пачкой банкоматных карточек. Он прижал ладонь к бедру, снова вспомнив о подкожной вене.
— Карточки? — слабо переспросил Райан и попытался взглянуть через плечо. Если рвануть через четырехполосный бульвар, каков шанс попасть под машину? Довольно высокий, решил он. И покачал головой лысому мужчине, словно не понял. — Я… у меня нет никаких карточек, — сказал он. — Не понимаю, о чем вы.
— Не понимаешь? — сказал мужчина и рассмеялся с добродушным удивлением, слегка озадаченно. — Карточки! — проговорил он с расстановкой, указывая на руку Райана. — Карточки!
— Карточки! — повторил мужчина с торчавшими волосами и ухмыльнулся, продемонстрировав золотые передние зубы. Он взмахнул десятком листовок с предложением эскорт-услуг, развернул их веером, как игрок в покер — полную колоду с Фэнтези, Бритт, Камчаной, Шейен, Наташей и Эбони.
Тогда Райан понял, о чем идет речь. Взглянул на пачку своих картинок, собранных на Стрипе.
— Ах, — сказал он. — Да, в любом случае я…
— Да-да! — сказал лысый, мужчины опять рассмеялись. — Карточки! Красивые девочки, корешок!
— Тридцать девять американских долларов! Невероятно! — сказал мужчина в клетчатой кепке, до тех пор лишь наблюдавший. Потом высказал пространный комментарий по-русски, встреченный новой вспышкой веселья. Мужчина протянул Райану одну из своих листовок. — Тебе Наташа нравится. Большая грудастая русская девушка. Очень милая.
— Да, — сказал Райан и кивнул. — Да, очень милая, — сказал он и оглядел квартал: «Беллис», «Фламинго», «Империал-палас», «Харрас», «Казино Ройяль», «Венеция», «Палаццо», все места, где намечено побывать, сняв деньги со всех карточек до прибытия в конце концов в «Ривьеру», где он возьмет номер на имя Тома Нотта, молодого бухгалтера, приехавшего на конференцию.
— Меня зовут Шурик, — сказал лысый русский, протягивая руку для пожатия.
— Вася, — сказал взъерошенный мужчина.
— Павел, — сказал мужчина в кепке.
— Райан, — сказал Райан и почувствовал, как лицо почти мгновенно залилось жаром, пока он поочередно обменивался рукопожатиями со всей троицей. Крупнейшая ошибка — назвать, не подумав, свое настоящее имя. Он совсем растерялся. «Приятно найти мистера Джея», — вспомнил он. Это был намек? Или нет?
— Райан, кореш, — сказал Шурик. — Пойдем с нами, да? Вместе. Пошли. Найдем самых лучших девчонок. Идет?
— Идет, — сказал Райан. И как только трое отступили, словно готовясь за ним выстроиться, вместе со своими гигантскими бутылками в виде тюльпанов, листовками, дружелюбными, полными надежды лицами, он сделал резкий финт, метнулся зигзагом, ворвавшись в поток туристов на тротуаре.
А потом побежал.
Глупо, сказал он себе позже, стоя в очереди к администраторской стойке в отеле «Ривьера» с еще колотившимся сердцем в груди.
Бедные парни. Как они изумились, когда он вырвался и удрал. Вообще не пытались преследовать. Вспоминая ошеломленные лица, наблюдавшие за бегством, не мог поверить, будто они представляли собой нечто иное, кроме невинных иностранных туристов. Шайка пьяных типов, ищущих местного друга.
Джей прав: надо успокоиться.
Но все-таки трудно утихомирить разбушевавшийся адреналин, сбросить удушливое дерганое напряжение, и он сидел в номере «Ривьеры» — Том Нотт, двадцати двух лет, из Топеки, штат Канзас, — снова глядя на девушек из эскорта. Наташа. Эбони.
Вот что Райан особенно ненавидел в себе, в бывшем себе, — нервозность, клубок тревоги, сжимающийся внутри. Ко второму году обучения в Северо-Западном университете он потратил столько времени на беспокойство о том, чего не сделал, что на саму работу его не осталось.
Должно быть, поэтому снова вспомнил о Пикси. Несмотря на случившееся, несмотря на последствия, шесть недель, проведенные с Пикси, были, пожалуй, лучшими в жизни. Они довольно регулярно прогуливали занятия, и он старался вовремя вернуться домой, чтобы уничтожить письма, присланные из школы по поводу его прогулов и опозданий, стереть с автоответчика сообщения секретарши, ведущей журнал посещаемости, поэтому родители по-прежнему не замечали ничего необычного. Райан признал себя довольно хорошим актером. Довольно приличным лжецом. К тому времени он уже довольно давно не выполнял домашних заданий и впервые в жизни, сдавая экзамен, не имел никакого понятия, о чем его спрашивают. Это был полугодовой экзамен по химии. Он наудачу обводил в контрольном билете ответы на многочисленные вопросы, выдумывал вычисления, которые никак не мог выполнить, и ему пришла в голову великолепная мысль.
