— А… Да, да…
— Простите, я очень занят. Когда вернусь домой, позвоню вам. До скорого.
— Подождите, пожалуйста, я… Я сегодня хорошенько подумал, и, если так будет продолжаться, может, мне съехать с этой квартиры?
— И переехать в другую?
— Послушайте, меня, конечно, восхищает ваше спокойствие и такое отношение, но бомбы, стулья… Со вчерашнего дня я ничего не ел, а сердце… Если и дальше будет такое сердцебиение, то я взорвусь и без бомбы.
— Ясно. Но это довольно ответственный шаг. На первый взгляд даже разумный. Надо об этом подумать. Как знать… Возможно, это наилучшее решение. А сейчас извините, я не могу больше говорить.
— Когда вернетесь, обязательно позвоните.
— Разумеется, как только приду, сразу же позвоню.
Я положил трубку. Хорошо, что я спровадил Лейлу к Слибульскому. Конечно, поднять тревогу торговец может, но помешать бандитам проникнуть в дом — вряд ли.
Взяв сумку, я вышел из телефонной будки и, пройдя мимо главного входа в фирму Аренса, поспешил вниз по улице. Примерно через сто метров я перелез через забор магазина автомобильных покрышек, проскользнул во двор и пробрался к задней стороне кирпичного здания. В одном из помещений через открытую дверь на втором этаже был виден слабый свет.
Я забрался на кучу резиновых покрышек, потом вскарабкался вверх по стене, перелез через колючую проволоку и приземлился на другой стороне в куче гравия. Вокруг здания шла выложенная плиткой дорожка, которая вела к металлическому ангару. По-видимому, в этом цеху и производились те самые супы, конфеты и бог знает что еще. Не исключено, что здание служило также местом сходняка банды, и здесь уже накрывали столы для субботнего приема.
Дверь в корпус была заперта. Наверняка здесь установлена камера наружного наблюдения. Обойдя здание вокруг, я обнаружил открытую заслонку над сточным желобом, уходившим под землю. Приподнял крышку и прислушался. Все тихо. Между заслонкой и нижней частью желоба был зазор примерно в тридцать сантиметров. Я мог спокойно пролезть туда до пояса, однако, лишь просунув голову, чуть было не потерял сознание: в нос ударил резкий запах мочи, словно здесь готовили какую-то эссенцию. Кашляя, я стал пробираться дальше сантиметр за сантиметром. Без воздуха жить, как известно, трудно, но дышать таким воздухом было еще труднее. Кто же тут гадил? Составители супов? Толстый гессенец? Или смазливая секретарша? Наконец я проник внутрь, протащив с собой мешок с причиндалами, потом выпрямился и зажег фонарь. Возможно, я покажусь чистюлей и идеалистом, но состояние туалета этого, с позволения сказать, пищевого предприятия привело меня в состояние шока. Здесь кто-то не просто случайно промахнулся мимо унитаза. Здесь проходил чемпионат мира по свинству. По углам валялись горы использованной туалетной бумаги, кафель вокруг писсуаров был заляпан темными жирными, отчасти кристаллизировавшимися, пятнами, а пол покрывал толстый, а вернее, глубокий слой скользкой, липкой слизи, в котором буквально увязали мои ноги.
Перед туалетом находилась ниша с кофеваркой и автоматом с напитками, а рядом — небольшое помещение за стеклянной стенкой. Чуть дальше начинался ряд бесчисленных высоких перегородок, разграничивающих отдельные рабочие места. Проходя мимо гигантских чанов с громадными лопастями для перемешивания продуктов, оснащенных, по-видимому, компьютерным управлением, конвейеров, труб, идущих через все помещения, гор пластиковых мешков, лотков, автопогрузчиков и прочего оборудования, я пришел к выводу, что этот резкий сортирный запах исходит от дурно пахнущего супового порошка. Теперь я понял, что едят сотрудники в обеденный перерыв и что из них потом выделяется.
В конце цеха к этой вони примешался еще один запах, напоминающий вкус прогорклого шоколада. Чувствовалось, что в помещениях, где я сейчас находился, совсем недавно работали люди. На конвейере лежали темные, еще не упакованные небольшие предметы, затем конвейер кончался, уходя в отсек со штамповочными прессами и приборами, а через два метра снова появлялся — уже с готовыми упаковками. На упаковке на черном фоне стояла красная надпись: «Марс». Я взял одну штуку, разорвал обертку, откусил край и сразу же выплюнул. Если такой продукт Аренс продает как шоколадный батончик, то немудрено, что и торжественный ужин он может устроить в здешнем туалете. Такого шоколада я еще не держал во рту. По вкусу он напоминал нечто не содержащее ни грамма какао и состоящее в основном из химического красителя и жира умерших своею смертью животных, пролежавшего несколько дней в отключенном и запертом холодильнике. В качестве противоядия я сунул в рот сигарету и закурил. Но правильнее было бы проглотить ее.
Рядом с воротами находился склад, доверху забитый упакованной продукцией: «Марс», «Сникерс», «Милка», «Берлинский сахар», «Шоколадные кренделя „Октоберфест"», «Зюсе Штефи» и, наконец, «Леденцы „Черная смородина" из Германии».
Следующие два часа я провел в небольшом, отгороженном стеклянной дверью, помещении рядом с туалетом. Я просмотрел папки с документами и корреспонденцией, счета и компьютерную информацию. В суповой империи Аренса не утруждали себя хранением документов в закрытых шкафах и использованием компьютерных паролей. В результате осмотра в моей голове вырисовывалась следующая картина: к Аренсу со всего мира поставляли отходы пищевых предприятий — шоколад, в который по ошибке добавили машинного масла, порошок какао с плантации, вблизи которой взорвался химический завод, заплесневелые орехи, испорченный яичный порошок, пришедшие в негодность специи и прочие ингредиенты, способные если не убить, то серьезно подорвать здоровье человека. Все это тщательно перемешивалось, затем из получившейся адской смеси лепили «изделия», на которые в довершение всего наклеивались этикетки известных или вымышленных производителей. Вся эта дрянь продавалась в странах, для которых, судя по всему, громкие бренды типа «Марс» или «Октоберфест» были важнее, чем содержание. «Марс» и «Сникерс» шли в Румынию, Болгарию, Сербию, Албанию и западные регионы России, «Берлинский сахар» и «Зюсе Штефи» — в Хорватию, Прибалтику, Сибирь, на Волгу — в области компактного проживания поволжских немцев. Я представил себе простого паренька из какого-нибудь города Энгельса, что на Волге, немецкий прапрадед которого когда-то покинул родную Баварию и переселился в Россию, и вот его потомок однажды решил побаловать себя уж точно не дешевым в российских краях «Берлинским сахаром». Каково же должно быть его разочарование, когда он попробует сей «германский деликатес»! А ведь он так много грезил о своей исторической родине, в которой «мерседесы» растут прямо из-под земли.
К чести Слибульского следует отметить, что вкус он имел отменный, и те смородиновые конфетки были единственным продуктом, который производился вне фабрики отходов доктора Аренса. Их выпускала нормальная немецкая фирма, ежемесячно и бесплатно поставлявшая свой продукт Аренсу. Судя по намекам и легким угрозам, содержавшимся в корреспонденции Аренса и этого производителя, «мой друг» знал некоторые подробности биографии своего партнера, чем он и шантажировал его.
Я положил бумаги на свои места, выключил компьютер и пошел искать дверь, которую можно было открыть. Такой двери не оказалось. Как я и предполагал, все они были оснащены сигнализацией. Я выкурил две сигареты, чтобы заглушить свое обострившееся после недавнего мордобоя обоняние, и, стиснув зубы, направился в туалет.
Я вытянулся во весь рост и сделал глубокий вдох.
На втором этаже кирпичного здания все еще горел свет. Я двинулся в ту сторону, тщетно попытался открыть дверь, потом обошел вокруг дома, перепробовав ручки всех окон (все было наглухо заперто), и принялся искать лестницу. После взлома ангара с автомобильными покрышками я хорошо ориентировался в пространстве. Лестница оказалась изъеденной жучком, и в ней не хватало нескольких перекладин. Приставив лестницу к стене, я почувствовал, как она закачалась и затрещала, но вес мой все-таки выдержала. Мне еще раз пришлось лезть через колючую проволоку, потом спускаться по стене с обратной стороны и дальше пробираться к освещенному окну. Чтобы дотянуться до него, надо было встать на верхнюю ступеньку. Я осторожно подтянулся за подоконник и заглянул внутрь. От увиденного я чуть было не грохнулся на землю: в углу полутемного помещения стоял телевизор, по которому шла передача об известных кинозвездах и прочих знаменитостях с популярной телеведущей. Перед телевизором сидел толстый гессенец и… онанировал. Сцена была омерзительной, но я наконец понял, почему эта ведущая имеет такой успех у зрителей. Ее худощавое лицо с маленькими глазками и улыбкой, говорящей: «За деньги я готова на все», было так вызывающе доступно, что зрителю типа моего гессенского «друга» открывалось широкое поле для фантазий. На экране появилась молоденькая красотка, и он на какой-то момент приостановил свои манипуляции. Она выглядела сногсшибательно, и толстяк пожирал ее глазами, ограничиваясь на этот раз лишь зрительными ощущениями.
