— Его зовут Венниер, живет в Шермен-Окс. Судя по всему, он их шантажировал. Мерл должна была время от времени носить ему деньги. Она боялась его. Я его видел. Гнусный тип. Она была там сегодня днем. Уверяет, что убила его.
— За что?
— Говорит, ей не понравилась его улыбка.
— Чем убила?
— У нее в сумке был пистолет. Не спрашивай почему. Сам не знаю. Но если она его и убила, так не из этого пистолета. В него загнали патрон другого калибра. Из него нельзя было выстрелить. И из него не стреляли.
— Это для меня слишком сложно. Я всего лишь врач. Что мне с ней делать?
— Кроме того, — продолжал я, не обращая внимания на его вопрос, — по ее словам, в комнате Венниера горел свет, а ведь было только половина шестого солнечного летнего дня. Он был в пижаме, а в двери торчал ключ. И он не встал, чтобы впустить ее. Сидел и скалился.
— О! — кивнув, сказал он. Зажал между толстых губ сигарету и закурил. — Не рассчитывай только, что я смогу определить, думает ли она, что убила, или нет. Если я правильно тебя понял, он убит. Так?
— Меня там не было, старина. Но получается, что так.
— Если она действительно думает, что убила, а не просто прикидывается (такие девицы обожают прикидываться), это означает, что мысль об убийстве она вынашивала уже давно. Тем более что она, как ты говоришь, носила в сумке пистолет. Возможно, у нее комплекс вины. Ищет наказания, хочет искупить реальное или вымышленное преступление. Еще раз спрашиваю, что мне с ней делать? Она не больна, она не спятила.
— В Пасадену она не вернется.
— Да? — он с любопытством посмотрел на меня. — У нее есть семья?
— В Вичите. Отец — ветеринар. Я ему позвоню, но ночь ей придется провести здесь.
— В этом я не убежден. Она настолько тебе доверяет, чтобы провести ночь в твоей квартире?
— Она пришла сюда по собственной воле. И не в гости. Стало быть, доверяет.
Он пожал плечами и провел пальцами по своим жестким черным усикам:
— Ладно, дам ей нембутал, пусть спит. А ты пока можешь расхаживать по комнате и бороться с нечистой совестью.
— Мне надо будет отлучиться. Поеду к Венниеру, посмотрю, что там делается. Но оставаться здесь одна она не может. Ни одному мужчине, даже врачу, она не даст уложить себя в постель. Вызови мне медсестру. А я найду где переночевать.
— Фил Марло! — воскликнул он. — Потрепанный жизнью Галахад! Ладно, медсестру я дождусь сам.
Он вернулся в комнату и вызвал по телефону медсестру. Потом позвонил жене. Пока он говорил с ней, Мерл села на диване, стиснув руки на коленях.
— Не понимаю, почему горел свет, — сказала она. — В доме совсем не было темно. Не настолько темно.
— Как зовут вашего отца?
— Доктор Уилбер Дэвис. А что?
— Не хотите поесть?
— Завтра поест, — вставил Карл Мосс, не прерывая телефонного разговора. — Ей, вероятно, скоро опять станет хуже. — Он положил трубку, подошел к своей сумке и вернулся, держа на ладони две желтые таблетки на вате. Взял стакан с водой, дал ей таблетки и сказал:
— Глотайте.
— Я не больна, нет? — спросила она, смотря на него.
— Глотайте, детка, глотайте.
Она положила таблетки в рот, взяла стакан и запила их.
А я надел шляпу и вышел.
Уже в лифте я вспомнил, что у нее в сумке не было ключей от машины, поэтому остановился на втором этаже и через вестибюль вышел на Бристол-авеню. Найти ее машину было несложно. Она криво стояла в двух футах от бордюра. Серый «меркьюри» с откидным верхом, номер 2X1111. Тут я сообразил, что это и был номер машины Линды Мердок.
Из замка торчали ключи на кожаном брелоке. Я сел в машину, включил зажигание, увидел, что бензин есть, и поехал. Отличная, приемистая машина. Через перевал Кахуэнга она перелетела, словно птица.
За четыре квартала Эскамильо-Драйв ухитрилась повернуть трижды. Эта очень узкая улица петляла между домами (в среднем по пять в квартале), а над ней нависали покрытые густым бурым кустарником холмы, на которых в такое время года ничего, кроме полыни и толокнянки, не росло. В пятом и последнем квартале Эскамильо-Драйв плавно свернула налево, уткнулась в основание холма и тихо скончалась. Здесь было еще три дома, два по бокам, друг против друга, один — в тупике. Это и был дом Венниера. Фары высветили торчавший в двери ключ.
Узкий одноэтажный английский дом с высокой крышей, свинцовыми переплетами на передних окнах, сбоку гараж, перед гаражом автоприцеп. На маленькой лужайке перед домом нежится ранняя луна. Возле самого крыльца большой дуб. В доме темно, с фасада, во всяком случае, света не видно.
При таком расположении дома днем в гостиной вполне мог гореть свет. Светло здесь, наверно, бывает только в утренние часы. В качестве укромного местечка для свиданий у этого дома, безусловно, есть свои преимущества, но шантажисту забираться в такую глушь не следовало бы. От внезапной смерти, конечно, не застрахован никто, но Венниер поступал слишком опрометчиво.
Я въехал во двор дома, развернулся задним ходом, выехал из тупика и поставил машину на углу. Назад пошел по проезжей части, так как тротуара не было. Входная дверь из обитых железом толстых дубовых досок, стесанных на стыках. На месте дверной ручки накладной замок. В замке головка плоского ключа. Позвонил в звонок, и он глухо отозвался по комнатам, как бывает, когда звонишь ночью в пустой дом. Обогнул дуб и направил карманный фонарик на раздвинутые створки ворот гаража. Внутри машина. Обошел дом и заглянул в маленький голый дворик, обнесенный низкой, выложенной булыжником каменной стеной. Еще три дуба, стол, под одним из деревьев пара металлических стульев. Сзади, у забора, мусорный бак. Прежде чем вернуться к дому, осветил автоприцеп. Внутри вроде бы пусто. Дверь заперта.
Открыл входную дверь, оставив ключ в замке. Долго торчать здесь я не собирался. Все равно ничего не изменишь. Просто сам хотел во всем убедиться. Пошарил по стене за дверью в поисках выключателя, нащупал его и включил. Комната слабо осветилась несколькими парными настенными бра на кронштейнах. В их тусклом свете увидел большую лампу под потолком, ту самую, о которой говорила Мерл. Подошел включить ее, а потом вернулся выключить стенные бра. Под фарфоровым колпаком большая лампочка. Яркость света регулировалась тремя положениями выключателя. Повертел его, пока не включил лампу на полную мощность.
Комната продолговатая, сзади дверь, впереди, справа под аркой альков. В алькове небольшая столовая. На арке полураздвинутые портьеры, тяжелые, серо-зеленые, парчовые. Не первой свежести. На левой стене, посередине камин, напротив него и по бокам книжные полки. Невстроенные. По углам комнаты два дивана. Несколько стульев с разноцветной обивкой: золотой, розовой, коричневой. Один стул с подставкой для ног обит коричневой с золотом декоративной тканью.
На подставке голые ноги в желтых пижамных брюках и темнозеленых сафьяновых домашних туфлях. Медленно, внимательно скользнул глазами вверх. Темно-зеленый узорчатый шелковый халат, перетянутый поясом с кистями. Под раскрытым на груди халатом, на кармане пижамной куртки вышитая монограмма. Из кармашка аккуратно выглядывают накрахмаленные уголки белого льняного носового платка. Желтая шея, голова повернута набок, взгляд устремлен в зеркало на стене. Я подошел и взглянул в зеркало на исказившиеся в зловещей усмешке черты лица.
Левая рука лежит между коленями и стулом, а правая свисает вниз, касаясь кончиками пальцев ковра. И рукоятки маленького пистолета, примерно 32-го калибра, фактически без ствола. Правая сторона лица прижата к спинке стула, а правое плечо потемнело от крови. На правом рукаве тоже кровь. И на стуле. Много крови.
Голова в неестественном положении. Кому-то очень впечатлительному явно не понравилась ее правая сторона.
Я поднял ногу и легонько оттолкнул подставку в сторону, всего на несколько сантиметров. Голые пятки в шлепанцах съехали с узорчатой обивки. Как деревянные. Нагнулся и дотронулся до его лодыжки. Ледяная.
На столе справа от него недопитый стакан и пепельница, полная окурков и пепла. На трех окурках следы от помады. Ярко-красной, какой пользуются блондинки.
Рядом с другим стулом еще одна пепельница. В ней спички, много пепла, но окурков нет.
Пахнет духами и смертью. Смертью сильнее.
Я обошел весь дом, включая и выключая свет. Две спальни, одна обставлена светлой мебелью, другая — темной. Светлая спальня вроде бы нежилая. Красивая ванная с разноцветным кафелем и душевой за стеклянной дверью. Маленькая кухня. На кухонном столе полно бутылок. Много бутылок, много стекла, много отпечатков пальцев, много улик. Впрочем, насчет улик вопрос спорный.
Вернулся в гостиную. Стоя посреди комнаты и глубоко дыша ртом, стал прикидывать, который он по счету. Заявить об убийстве Венниера и признаться, что тело Морнингстара нашел тоже я. Нашел и убежал. Да, счет сильно не в твою пользу, Марло. На тебе уже три убийства. Шагаешь по трупам. Против тебя все — разум, логика, эмоции. И это еще не самое худшее. Ведь стоит мне признаться, я теряю независимость. Все, что я делал, останется в прошлом.
